Союз, заключенный в Аду

Союз, заключенный в Аду
Миранда Эдвардс

Короли Ада #3
Вдова, мужеубийца, предательница.

В восемнадцать лет я стала женой наследника ирландской мафии и спустя полгода овдовела. После кончины мужа его семья решила, что я повинна в его смерти. Меня окрестили предательницей и затребовали мою голову, поданную им на блюдечке. Ирландцы всегда славились своим буйным характером, и на этот раз причиной их гнева была я.

И вот я снова должна идти под венец, но на этот раз с единственным человеком, который может меня защитить. Его фамилия – гарант моего выживания. Он принц империи, захватившей страну.

Неприкасаемый, властный, опасный.

Гидеон Кинг определенно не тот человек, с которым стоит иметь дело. Он бессердечный, холодный, одержимый и абсолютно сумасшедший. Если мой муж был монстром, то Гидеон – исчадье Ада. Теперь я должна играть по его правилам, иначе смерть станет желанным освобождением.

Хорошо, что я всегда была хорошим игроком.

Миранда Эдвардс

Союз, заключенный в Аду

Пролог

Аврора

4 года назад

20:47 – время моей смерти.

В четырнадцать лет я не планировала знакомиться со своим женихом и всей его семьей, я мечтала, что меня не коснется участь моих подруг, но увы, мне тоже не повезло.

Оглядываю свою комнату, многочисленные книги по мировой истории, истории Чикаго и греческой мифологии. Я нередко засиживаюсь ночами за чтением, все равно гулять мне не позволено, а в гости к подругам могу ходить лишь днем. Из-за этого книги стали моими друзьями. Последний прочитанный мною миф был про Медузу Горгону – смертоносное чудовище, превращающее в камень одним взглядом. Но несчастная девушка была невиновна. В фильмах ее показывают злой и жестокой, восхваляют Персея за ее убийство, но разве она виновата, что мужчина взял ее силой? Виновата, что женщина, которая должна была защитить ее, разозлилась на Медузу за «осквернение» ее храма? Виновата, что ее сломили и превратили в монстра?

Опускаю взгляд на свое золотистое платье. Оно было таким красивым утром, я была в нем такой красивой, когда мама завивала мне локоны и красила щеки румянами… Теперь подол дырявый, один рукав содран, а на ткани появился «узор», которого раньше не было. Красный плохо сочетается с золотистым. С трудом поднимаюсь на ноги и оглядываю постель. Чертов узор украшает и простынь. Стягиваю с себя платье и срываю постельное белье. Дверь в мою спальню неожиданно распахивается, и внутрь заходит Надя. Мое тело буквально столбенеет, ожидая, что сейчас вся правда будет раскрыта. Надин взгляд медленно скользит по беспорядку на постели и по моему внешнему виду, и глаза гувернантки расширяются. Прежде, чем она успеет, что-то сказать, тараторю:

– Никому ни слова!

Надя часто моргает, явно находясь в ступоре. Мне не нужно, чтобы она рассказала родителям о случившемся, иначе день рождения закончится объявлением войны.

– Надя! – мой всхлип больше похож на карканье чайки. – Помоги или убирайся прочь.

Надя встряхивает головой, нервно проводит руками по платью и тяжело вздыхает. Подойдя ко мне, женщина забирает из моих рук постельное белье и платье и говорит:

– Я разберусь с этим, а ты вымойся и переоденься.

Кивнув ей, ковыляю в ванную. Все тело болит, живот скручивается от рвотных позывов. Снимаю то, что осталось от моего нижнего белья и выкидываю в мусорное ведро. Глаза натыкаются на отражение в зеркале, и я истерически усмехаюсь. Лицо и шея в полном порядке, а ребра и предплечья покрыты сине-фиолетовыми отпечатками пальцев. На запястьях синяки похожи на браслеты. Или наручники. Мне приходится голой зайти в комнату, чтобы взять чистое белье. Надя, оттирая пятно с матраса, кидает на меня печальный взгляд. Я благодарна ей за молчание. Взяв белье и чистое платье с длинными рукавами, на шатающихся ногах возвращаюсь в ванную, и меня выворачивает. Весь ужин, над которым трудилась вся команда поваров, оказывается в унитазе. Внизу до сих пор играет музыка, и никто кроме Нади не услышит, как мне плохо. Я бы предпочла, чтобы и она ничего не видела.

Как бы то ни было, это мой шанс все скрыть, спрятать весь ужас, произошедший на мое четырнадцатилетие.

Очищаю рот, до крови стирая десна зубной щеткой, закалываю волосы и встаю под горячие струи воды в душе, смывая липкость с бедер. Мне кажется, что я грязная, даже когда кожа скрипит под мочалкой. Вылезаю из душа, аккуратно вытираю воспаленную кожу между ног, надеваю другой наряд и поправляю прическу. Позже мне или Наде придется зашить платье или придумать разумную историю о том, что с ним случилось. Я не могу лечь спать, пока внизу сидят гости, и гувернантка никак не отпросит меня с моего собственного праздника. Это высшая степень неуважения к родителям и гостям. Отец будет недоволен, а мама заподозрит неладное. Наша семья не вынесет правды, это только моя проблема.

Обуваюсь, оставляю Надю в своей спальне заканчивать уборку и с натянутой улыбкой возвращаюсь на свой праздник. Сегодня же счастливый день, правда? Все-таки девочки любят дни рождения и подарки, обернутые розовой лентой. Особенно такие избалованные принцессы, как я.

Глава 1

Аврора

История архитектуры США не столь богата, если сравнивать ее с европейской. Предки современных американцев, решившие уплыть в Новый свет, не строили деревянные дома или храмы в стиле барокко. В Штатах не найти древние руины или развалины, за которыми кроется история, но это не значит, что Маркус Монтгомери, лицо современной архитектуры, пустое место. Если прошлого нет, то можно строить будущее, как делали это первые градостроители США.

Дэниел Хадсон Бернем – американский архитектор. Он был директором работ по созданию Всемирной выставки 1893 года в Чикаго. Бернем был первопроходцем, многие считают его создателем небоскребов вместе со своим практикующим партнером Джоном Веллборном Рутом.

Людвиг Мис ван дер Роэ – немецкий архитектор-модернист, ведущий представитель архитектурного модернизма и «интернационального стиля». Один из художников, определивших облик архитектуры XX века. В 1911—1912 годах он руководил строительством здания немецкого посольства на Исаакиевской площади в Санкт-Петербурге. С 1912 по 1930 год Мис работал как независимый архитектор в Европе, а после приехал в США.

Раньше этих людей объединяло общее дело, теперь же общее место упокоения на кладбище Грейсленд в Аптауне, Чикаго. Оно чрезмерно помпезное, надгробия больше похожи на произведения искусства. Возможно, переселенцы хотели сохранить частичку своей прошлой родины, ее богатую историю, от которой они отказались ради будущего на другом конце света. Если верить книгам по истории Чикаго, то некоторые люди завещали хоронить себя в бетонных, армированных сталью саркофагах, чтобы их могилы не осквернили. Возможно, раньше такое было уместно, хотя даже тогда поэты критиковали большие траты на содержание Грейсленда. Но когда ты видишь, что на надгробие добавляют семейный герб, окаймленный позолотой, ты понимаешь, о чем говорил Карл Сэндберг.

Какими бы роскошными ни были кладбища, я ненавижу их. Во всех книгах по архитектуре я пролистывала самые романтичные главы с готическими склепами и мраморными надгробиями.

Когда мне было десять, умерла моя любимая тетя. Она долго боролась с раком, но болезнь победила. В моем мире люди редко умирают по «естественным» причинам, поэтому ее уход казался неправильным. Через два года мы похоронили дядю и моего старшего брата. Их убили возле нашего дома, набив их тела свинцом. У них не было шансов. В те страшные дни кладбище заливал дождь, небо плакало над нашей потерей, но сегодня над Чикаго светило солнце, а погода для середины апреля слишком теплая. Сама природа радовалась смерти Орана.

Моего мужа.

Позолота на его семейном гербе отсвечивает под лучами солнца. Гроб из красного дерева с черной лентой подвозят к могиле. Если бы не десятки глаз, наблюдающих за мной, я бы рассмеялась. Покойся с миром, ублюдок. Как бы мне хотелось произнести эти слова вслух! Есть столько мыслей, которые мне хочется озвучить, чтобы меня услышал каждый, кто горюет по Орану. Но я вынуждена молчать. Я постоянно должна молчать, держать лицо, быть спокойной, как чертов мраморный ангел, восседающий возле могилы очередного солдата семьи Доэрти. Я выполняю роли, для которых была рождена. «Будь хорошей дочерью, верным членом Братвы, преданной женой. Твои мысли никого не интересуют,» – учила меня мама. Она говорила так не со зла. Мама лишь объясняла, как могут выжить женщина в рядах мафии. Какими бы королева нас не показывали в книгах и фильмах, на деле мы были трофеями и инкубаторами. Изредка, как в случае с моими родителями, мужья хотя бы уважали своих жен.О любви нам запрещено мечтать.

Думаю, в какой-то момент я смирилась с таким положением и отлично выполняла свой долг. Даже после смерти Орана. Я надеялась, что его семья с уважением отнесется ко мне и спокойно отпустит, но вместо этого они возненавидели меня, обвинив во всех грехах. В ту ночь, когда я нашла тело мужа, его мать забежала в наш дом с криками. Она влепила мне пощечину при прислуге, что равнялось к публичному позору. Я спокойно держала лицо, пока она вымещала на мне свою ненависть. Ее выплески и рядом не стояли с тем, что делал ее сын, когда мы оставались наедине. Она вырастила монстра и должна была быть готова к тому, что и кончит он соответственно.

Аккуратно, едва заметно, поворачиваю голову в сторону и вижу мать Орана, которая всю церемонию испепеляет меня взглядом. Даже на похоронах сына она выбрала не горевать, а ненавидеть. Брат Орана, Конал, стоящий рядом с ней, пытается не улыбаться слишком сильно, дабы не привлечь на себя лишнее внимание. Думаю, он рад не меньше меня смерти моего мужа. В конце концов, теперь он – наследник. Пусть не радуется раньше времени, принцы в наше время умирают, как скот на бойне.

Конал замечает мой взгляд и ухмыляется. Шепнув что-то матери, он подходит ко мне. Незнающий человек мог бы сказать, что Конал и Оран – близнецы. Они были истинными ирландцами. Рыжие вьющиеся волосы, веснушки и зеленые глаза. Оба долговязые, худые, но тем не менее очень сильные. Их удары в рукопашных боях сбивали с ног самых крепких мужчин.

Одернув себя, поворачиваюсь лицом к могиле Орана, надвигаю темные очки на глаза и наблюдаю за тем, как его гроб укладывают в глубокую яму. Надеюсь, он уже горит в Аду в самом огромном котле. Ненавидеть Орана давно стало привычкой, даже его смерть не избавила меня от нее.

Конал неожиданно вырастает возле меня и подходит чересчур близко, я автоматически превращаюсь в статую и крепче запахиваю полы тренча. Еще одна привычка. Брат Орана ухмыляется мне, протягивает руку и убирает мои волосы с плеча. От него пахнет сыростью и пылью в точности, как в подвалах, где он проводит слишком много времени, пытая людей. У многих людей есть хобби. Например, вязание, спорт, коллекционирование фигурок. У братьев Доэрти любимым занятием были пытки, истязания и убийства. Они знали сотни способов, как причинить людям максимальную боль. Если бы не их высокий статус в иерархии ирландском синдикате, то они бы были отличными наемниками и головорезами. Наклонившись к моему уху, Конал шепчет:

– Могла бы пустить хоть одну слезу по погибшему мужу. Все русские женщины такие холодные, или ты из особого рода ледяных сучек?

Гроб опускают в могилу. Родственники и друзья Орана по одному подходят ближе и кидают по горсти земли в яму. Мы с Коналом поступаем так же. Когда рабочие начинают закапывать могилу, мы отступаем назад.

– Ты тоже не выглядишь особо опечаленным, – констатирую я, оглядываясь по сторонам в поисках родителей.

Мой отец – казначей «Братвы», он один из приближенных к нашему пахану Владимиру. Папа не был рад, когда ее четырнадцатилетнюю дочь решили выдать замуж за одного из заклятых врагов. Браки по договору – привычное дело в синдикатах. Родственные связи – гарантия мира, пусть и хрупкая, как была у нас с Ораном. У самого Владимира дочери были уже выданы замуж за нужных людей по такому же принципу, и папе пришлось одобрить мой брак. Я видела, как он не хотел отдавать единственного живого ребенка своему врагу, и была благодарна ему. Пыталась не подводить его четыре с половиной года до самой смерти Орана. Когда я уйду с кладбища, не знаю, продлится ли мир хотя бы сутки. Боюсь, улицы Чикаго вновь будут залиты кровью наших солдат.

– Я погоревал, а потом вспомнил, что мне достанутся все побрякушки Орана, ты в том числе. Нам же так нравится играть, – Конал грубо проводит пальцами по моей щеке, и я не могу удержаться от порыва отпрянуть. – Правда придется немного подождать. Все сошли с ума от горя и действительно верят, что ты причастна к смерти брата.

Конал заливается смехом, но ни один человек не смотрит осуждающе на него. Он мужчина у власти, и никто не имеет права его упрекнуть. К сожалению, Конал не врет. Он вполне может запросить меня себе, раз я не родила ребенка от Орана. Я могу стать чертовым пунктом в наследстве своего мужа.

– Аврора! – неожиданно до меня доносится голос матери, как обычно спокойный и мягкий.

Мама, словно величественный лебедь, проплывает по тропинкам кладбища. Она чудесно выглядит в черном строгом платье, пальто и туфлях на гигантской шпильке. Ее золотистые волосы, завитые в упругие локоны, подпрыгивают, бедра плавно покачиваются. Мама, родив двоих детей, в свои сорок пять выглядит невероятно. Ее появление – еще один лучик света на похоронах.

Мама подходит ко мне и коротко кивает Коналу в качестве приветствия. Она не решается пожать ему руку, как делают на похоронах родственники. Мама может хорошо притворяться, но во всех ирландцах она видит лишь убийц сына и родного брата.