Я присаживаюсь на край стола, где минуту назад сидел Нейтан.
Ева берет ватный диск и, замерев на секунду, подходит ближе – а потом еще, потому что изначально встала слишком далеко, чтобы провести внятную обработку повреждений.
Я замираю и на всякий случай обхватываю пальцами столешницу.
Сложно сказать, насколько Мартин некомфортно в этот момент, стоя рядом со мной на таком незаметном расстоянии. Пока она слишком сосредоточенно разглядывает мои ссадины, я рассматриваю ее лицо, и оно смешивается в моей голове с лицом ее брата. И вот я опять слышу крик на площади и ненадолго выпадаю из реальности. А еще чертовски тяжело дышать…
Оценив все, что требовалось, Ева подносит диск и принимается обрабатывать повреждение за повреждением.
Я перестаю двигаться и опираюсь на руки. В голове мелькает хаотичный калейдоскоп образов, но я не могу ухватиться ни за один из них. Поэтому просто смотрю на Еву, подмечая, как она хмурится и как обрабатывает мои раны, хотя могла в очередной раз послать меня ко всем чертям и оказалась бы права. На самом деле мне было бы гораздо проще, если бы она так и сделала.
Сначала Ева касается моих ссадин не особо уверенно, но с каждым разом ее движения становятся более собранными и четкими. В какой-то момент Мартин прижимает вату чуть сильнее, и я невольно шиплю в ответ. Что ж, это отрезвляет.
– Больно? – буднично интересуется Ева.
Я прищуриваюсь и внимательно смотрю на нее: что же происходит у тебя в голове, Мартин?
– Немного.
– Хорошо, – заключает Ева, пока я пытаюсь понять, какого цвета ее глаза.
Голубые? Нет, все же серо-голубые. Серо-голубые с тонкой медной каймой по краю зрачка.
Совсем как у ее брата. Но на площади в них я видел только черноту.
Я вспоминаю, как смеялась Мартин, когда мы застряли в холодильной камере.
«Почему? Почему с тобой?»
Не знаю, Ева. Я, правда, не знаю.
Она берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо то вправо, то влево, словно проверяет, не упустила ли чего. С каждым ее прикосновением хаос мыслей в моей голове постепенно стихает, и вскоре я слышу только свое дыхание.
Ева Мартин, ты близко. Слишком близко.
Когда обработка подходит к концу, Мартин откладывает все на стол и внезапно переводит взгляд на меня.
Проходит секунда, вторая, третья. Ева продолжает молчать. Я непонимающе хмурюсь, затем вопросительно приподнимаю бровь. Не удивлюсь, если сейчас Мартин спросит про жестокость моей работы или про своего брата, в конце концов. Но ее вопрос повергает меня в полный ступор.
– Хэллоу Китти или парашюты? – В ее руках, будто она заправский фокусник, появляются два пластыря.
Что? О чем она?
Пользуясь короткой паузой, Ева кивает.
– Значит, Китти.
Она ловко отделяет защитный слой небольшого и, вашу мать, розового пластыря и быстрым движением надежно крепит его на моем лице – точно на месте пореза на скуле.
– Тебе очень идет, – заявляет Мартин и отходит от меня на пару метров.
Где-то в стороне раздается сдавленный хрюк Нейта, который, похоже, заметил творчество Евы.
Я с непониманием смотрю на довольную своей шалостью Мартин, потом на ее давящегося смехом друга и вновь на Еву.
Мартин, черт возьми! Ты серьезно?
Я прищуриваюсь, медленно встаю и иду к зеркалу. Не знаю, чего ожидал, но, когда вижу на скуле розовый пластырь и трех кошечек, меня начинает едва заметно трясти – не от злости, гнева или недовольства, а от смеха. Вокруг зомби-апокалипсис, внутри меня такой груз тяжелых мыслей, что его и тремя танкерами не вывезти, плюс неоднозначное отношение к самой Еве, а тут эти, мать их, кошечки! Все это настолько нелепо и сюрреалистично, что я просто тихо смеюсь и не могу остановиться.
И… мне становится легче, а в голове вместо постоянной мрачности появляются и светлые моменты моего прошлого: знакомство с Лорой, наша совместная жизнь, наш скучный, но во всех отношениях приятный быт. Мне этого… безумно не хватает. Но, оказывается, и посреди хаоса, пандемии и смерти можно встретить человека, который не отталкивает гневом и яростью, а, скорее, наоборот, и даже своей маленькой местью может заставить улыбнуться.
Успокоившись, я поворачиваюсь к Еве.
– Ладно, Мартин, ладно. Подкол засчитан.
Комики, чтоб вас.
Я еще раз смотрю в зеркало, усмехаюсь и подхожу к креслу за своими вещами.
– Надеюсь, вы готовы, – говорю я серьезнее. – Нам пора собираться, если хотим успеть на встречу с Фрэнком, – и в хренов госпиталь.
Глава 8. Ева
Аарон Роуз проявляет чудеса послушания, но я не уверена, радует это меня или, по традиции, раздражает – как и все, что связано с его личностью.
Он сменяет Нейта и садится на край стола, и я понимаю, что поспешила с решением обработать и его ссадины-порезы. Когда речь идет о друге, это одно, а когда дело касается человека вроде Инспектора, все приобретает довольно сомнительный окрас. Но отступать поздно – как говорится, сказал «а», говори и весь остальной алфавит. Надеюсь, мой не будет состоять исключительно из нецензурного набора букв.
Я беру ватный диск и опять медлю.
Ева, а в своем ли ты уме, что решаешь помочь этому человеку?
Но в нынешней ситуации и с учетом того, что он не только сдержал слово, но и положил голову на плаху своей будущей гильотины, во мне просыпается желание если и не поблагодарить, то хотя бы пойти ему навстречу. Самую малость и не более.
Я встаю совсем близко к Роузу, и моя решимость стремительно летит вниз огромным булыжником.
Зачем я вообще вписалась во все это, да еще и с ним?
Мой взгляд скользит на аптечку, не забывая предательски пробежаться по рукам Инспектора, и за это я буду корить себя вдвойне сильнее, но как-нибудь потом. Отчасти меня раздражают и этот его суровый вид, и широкий корпус. Слава богу, а то я начала переживать, что скоро у меня не останется причин испытывать к нему негативные эмоции (за исключением, разве что, самой главной).
Набравшись решимости, я внимательно осматриваю лицо Роуза, прицениваясь к объему работы, и подношу ватный диск к первой ссадине. Сначала каждое движение дается мне с трудом, словно руки наливаются свинцом, стремительно стынут, и я превращаюсь в одну цельную статую. Но я вовремя вспоминаю, что нам еще, как бы так, надо выжить и несмотря на то, что сделал в прошлом Аарон Роуз, есть люди, которых я обязана спасти. Если это означает объединиться и сотрудничать с «тем самым Инспектором», то… что ж, выбор очевиден.
Однако в прошлом мое тело нередко действовало вразрез с разумом. Вот и сейчас: в какой-то момент я прижимаю ватный диск так, будто хочу доставить еще больше дискомфорта. Наверное, это что-то из числа подсознательного. Роуз ожидаемо шипит, а я буднично интересуюсь:
– Больно?
– Немного.
Жаль, что не «сильно» или не «очень».