Самый темный час

– Хорошо, – резюмирую я, не отрываясь от процесса.

Часть меня по-прежнему жаждет отмщения, в то время как другая устала искать причины ненавидеть других людей – даже тех, кто причинил мне самую сильную боль.

Я прохожусь по ссадинам, стараясь не смотреть в глаза Инспектору, имя которого мне было лучше не знать – так он оставался безымянным объектом моей ненависти. Но с каждым разом все усложняется, и я не уверена, смогу ли выбраться из этой истории.

Как мы помним, начиналось наше взаимодействие с моей попытки убить Роуза – а теперь я стою и обрабатываю его лицо. С ума сойти можно. Все-таки жизнь непредсказуемая штука. Единственное неизменное в моей: за целый год мне не стало легче. Гораздо проще испытывать злость к кому-то, кого ты не видишь и толком не знаешь. А когда этот человек стоит перед тобой во плоти и пытается помочь (пусть и со своим личным умыслом), то… не представляю, какие слова подобрать к этому сценарию. Может, мне просто стоит сосредоточиться на ссадинах?

Постепенно я увлекаюсь процессом, машинально касаюсь подбородка Роуза и поворачиваю в сторону, как делала это с братом. Тут же ловлю себя на этом, пугаюсь, но виду не подаю, да и отступать поздно, поэтому поворачиваю лицо Инспектора в другую сторону и проверяю остальные повреждения.

На подобные должности берут только иммунов. Людей, не способных пострадать от вируса. Не способных стать одним из критично зараженных. Я слышала, это также люди с некими особыми способностями – какая у этого, понятия не имею.

Когда дело доходит до финального пореза, я убираю ватные диски и впервые поднимаю взгляд на Роуза.

Не знаю, как не сойти с ума от всего, что происходит внутри. Мне тяжело смотреть на него, зная, что он сделал и чего лишил меня. Я испытываю к нему нечто среднее между злостью, раздражением и желанием поквитаться. Но благодаря Роузу мы с Нейтом добрались до радиостанции. Мои бабушка и дедушка тоже могут быть живы – потому что люди Инспектора постарались. И над всем этим безумием кружится, как стая ворон, мысль, что я ни в коем случае не должна расслабляться и забывать о том, кто такой Аарон Роуз.

Я беззвучно вздыхаю. Что-то внутри меня давно хочет послать все к черту, ведь у любой, даже самой сильной эмоции есть предел. Либо я запуталась в своей собственной жизни, как в пресловутых шнурках для обуви.

А еще эти воспоминания о схожих событиях с Лиамом… Как он опять подрался с кем-то в баре, и я вынуждена в очередной раз обрабатывать его бестолковую физиономию. Или как он случайно упал со своего мотоцикла – и я снова появляюсь на пороге ванной комнаты с аптечкой. Я обрабатывала его лицо столько раз, что давно сбилась со счета. Но я не представляла, что однажды буду делать то же самое для человека, который вынес ему смертный приговор.

И тогда я понимаю, что пауза порядочно затянулась. Незаметно подхватив два пластыря, я нарушаю молчание:

– Хэллоу Китти или парашюты?

Тишина. Недоумение.

Неужели мне вновь удалось поставить мистера Инспектора в ступор? Как бы и с собой то же самое не провернуть.

– Значит, Китти, – киваю я и, оторвав защитный слой, ловко размещаю пластырь на его поврежденной скуле. Отойдя на пару метров, я заключаю: – Тебе очень идет.

Не уверена, хотела ли я высмеять его, неудачно повеселиться или просто пользуюсь моментом для мести. Но при взгляде на хмуро-недоумевающее лицо Роуза на долю секунды вся тяжесть в груди испаряется – словно спустя целый год заточения в бронированной бочке я наконец-то получила возможность выглянуть в небольшое окно и сделать долгожданный вдох.

Правда, длится это недолго.

Пока Нейт хрюкает на фоне, давясь смехом и жвачкой, я с любопытством слежу за Инспектором, который подходит к зеркалу на стене и воочию наблюдает то, что я успела сотворить с его бедной скулой. Но, будем честны, если бы не розовый фон и котята, все смотрелось бы вполне благоразумно – по ПМП* у меня практически черный пояс.

Но внезапно, вместо ожидаемого гнева, грома и молний (или хотя бы недовольной мины), Аарон Роуз начинает тихо смеяться. Я вижу лишь его затылок, но меня пробирает мурашками, и на этот раз я впадаю в крайнюю степень недоумения.

Так он и смеяться умеет? А по нему и не скажешь.

Мы втроем ненадолго выпадаем из атмосферы непрекращающегося выживания. Но на фоне этих двоих я кажусь предельно серьезной, потому что силой заставляю себя держать лицо. А когда Роуз оборачивается и присаживается на своего излюбленного «коня», я выдаю тяжелый вздох и киваю. Все же он прав, пусть мне и не в радость это признавать: нам пора. А вот видеть этого Фрэнка совсем не горю желанием. И я готова повторить то же, что недавно сказала и Роузу: лучше я буду тусоваться с зараженными, чем с кем-то вроде Фрэнка Волкодава.

Я внимательно слежу, как Роуз подходит к своим вещам и накидывает пальто (одной проблемой меньше, ура), а затем сама подхватываю куртку с дивана и надеваю ее поверх топа. Сняв со своего кресла рюкзак, я запихиваю туда фотографию с братом и оставшиеся медикаменты, подхватываю дробовик и, переглянувшись с Нейтом, говорю:

– Идем.

Внезапно мой телефон начинает громко вибрировать в джинсах. Я вздрагиваю, достаю его и ворчу: дурацкий будильник, который срабатывает каждый день, чтобы я не пропустила выпуск комедийной телепередачи. По всей видимости, он мне в ближайшее время не пригодится.

Я убираю телефон обратно в карман, иду к выходу, но оборачиваюсь на пороге, когда понимаю, что смотрю на эту обстановку в последний раз. Вряд ли получится вернуться сюда – о мирной жизни в Форт-Коллинсе (как и о жизни здесь в принципе) можно забыть.

Вздохнув, я зачем-то запираю студию (мало ли), покручиваю в руках ключи, и, убрав их в рюкзак, спускаюсь вниз.

На улице инициативу главного направляющего, к моему удивлению, берет на себя Нейт. Весь путь до госпиталя он указывает на нужные повороты и время от времени сдавленно вскрикивает в ладонь (свою или Инспекторскую), когда поблизости пробегают зараженные. Часть из них удается убить, другие проносятся мимо, и к концу нашей перебежки я почти перестаю отличать реальность от сна, а каждый новый выстрел или игра в прятки начинают напоминать будничную процедуру.

Но случайные встречи зараженных – не единственная опасность на нашем пути.

Я поправляю рюкзак, перебегая очередную дорогу, но секунду спустя торможу, врезавшись в Нейта. Возмутиться или выругаться не успеваю: голосовые связки парализует от ужаса, стоит мне присмотреться повнимательнее.