Досье без названия

– Ну, что за всем этим стоит личная неприязнь или ненависть к кому-то из них. Я вообще здесь не вижу ненависти.

– И этого достаточно, чтобы здесь больше не искать?

– Нет, конечно. Это всё от недостатка воображения.

– Недостатка воображения, я правильно понял? – спросил он изумленно.

– Конечно. Всё дело в том, что я вообще не понимаю, что такое ненависть, и поэтому никак не могу включить ее в уравнение. Я никогда не испытывала ничего подобного и не видела у других. Честно сказать, мне кажется, чистая ненависть настолько редко встречается, что надо стараться не объяснять ею эмоциональные поступки. Вот вы знаете, что такое ненависть?

– Зависит от того, что вы под этим понимаете.

– Ну давайте возьмем определение из словаря: желание, чтобы чего-то или кого-то не существовало, глубокое отвращение, жажда уничтожить.

– И вы такого никогда не встречали?

– По правде сказать, никогда. Люди могут жаждать стереть ближнего с лица земли по разным причинам. Мне встречалась любовь, ревность, были и сугубо практические соображения. У меня не было возможности наблюдать месть, но это я хоть как-то могу себе представить, а чистую ненависть – нет.

– Но месть – одно из проявлений ненависти, разве не так?

– Может быть, но тогда ненависть требует уничтожить то, что ее породило. А я никак не могу выстроить хоть какой-нибудь сюжет, в котором кто-то из ненависти убивал бы Грэга, Ари или их обоих. Само предположение, что кто-то решил им за кого-то или что-то отомстить, выглядит притянутым за уши. Поэтому я об этом даже думать не буду.

– То есть вам уже не нужны все эти документы. Вы ведь на них и не взглянули.

– Знали бы вы, как я мечтаю их посмотреть! Но совсем не для того, чтобы найти разгадку, а потому что, скорее всего, у меня больше никогда не будет возможности вот так изучить чью-то частную жизнь. Мне ужасно хочется заняться этими коробками, но я три дня размышляла и решила бросить идею личной ненависти или мести, это совсем не работает.

– Как хотите, но я все-таки не могу понять, почему вы так думаете.

– Ну не знаю, мне кажется, мы пользуемся такими доводами, когда не даем себе труда по-настоящему разобраться. Как если бы месть была универсальным и достаточным оправданием любого бесчеловечного действия и даже убийства. Представьте себе, что мы пишем книгу. Каким идиотом надо считать читателя, чтобы предлагать подобное объяснение?

– Но это же не книга, а жизнь. Вы сами говорите, что в ней всё возможно.

– Ну значит, мое мнение изменилось. Эта история так развиваться не может. Потом, может быть, мне и придется вернуться к этой версии, но пока я не вижу никаких оснований на ней задерживаться.

– И чем же вы хотите заняться?

– Давайте сначала поедим, а потом займемся вашим предателем.

– Вы никогда не краситесь? – спросил Рафаэль за едой.

– Никогда.

– А почему?

– Просто не хочу носить маску. Мне нужно, чтобы люди были со мной откровенны, и так, мне кажется, они легче мне всё рассказывают. Но это не самое главное, просто я ненавижу косметику и особенно губную помаду.

– Занятно, что при этом вы носите одежду такого типа.

– Что вы имеете в виду?

– Это не просто тряпки из обычного магазина, я бы употребил слово «экстравагантно».

– А, ну да, я всегда так выгляжу, разве что за исключением каблуков. Для клиентов у меня с собой огромная сумка со всем необходимым и с рабочей одеждой, на каблуках ее таскать не очень удобно. И, конечно, в таком виде я никогда не убираю, поэтому вы и удивлены.

– Очень похоже, что вы долго размышляли, как подобрать такие сочетания цветов.

– Сегодня, может быть, более нарядно, потому что с утра я была на мессе. А вы думали, что я по улицам хожу так, словно иду отмывать свинарник? Впрочем, что за глупость, вы скорее всего вообще об этом не думали, – сказала она, и разговор прервался.

Они закончили есть и убрали со стола. Только после этого Рафаэль начал медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего, рассказывать о том, что ее интересовало.

– Грэг расследовал всё, что связано с событиями 13 ноября, и его внимание привлекла совершенно незначительная деталь: иногда люди из окружения террористов упоминали некую женщину. Это была действительно мелочь по сравнению с другими фактами, но ему в какой-то момент было особо нечем заняться, и он просто из любопытства решил поискать, кто она такая. Кто-то упоминал, будто она зарабатывает тем, что пишет на продажу статьи для разных журналистов. Но никто не знал, как ее найти. Грэг как-то умудрился с ней познакомиться и сказал потом, что не обнаружил никаких признаков, что она в чем-то замешана… Это было в декабре. Он не знал ни как, ни где мог бы увидеть ее еще раз, она сама организовала встречу. Во второй раз он виделся с ней второго января, и среди прочей ерунды, о которой они болтали, она вдруг упомянула то, о чем вообще не должна была знать.

– Вы можете сказать, о чем конкретно шла речь?

– А если я скажу, что эта информация позволит вам разрушить жизни многих людей… – произнес он после минутного размышления.

– Еще больше, чем сейчас? Я и так уже чувствую себя секретным архивом.

– Пока это не секреты, а ваши предположения. Не имеющие ничего общего с реальностью.

– Ну тогда не знаю, что вам сказать. Делайте как считаете нужным.

– Второго января они говорили на разные темы, – начал он, разглядывая свои руки. – В частности о том, как небезопасно жить в современном мире и как ужасно, что родители совсем не могут защитить своих детей, особенно когда те становятся взрослыми. И тут, как иллюстрацию этой мысли, она упомянула французского функционера, занимающего очень высокий пост и внезапно узнавшего, что его сын работает на секретные службы другого государства. Она где-то случайно услышала эту историю, но уже не помнила, где и от кого. Ей почему-то казалось, что речь идет о Моссаде.

– Да, это не та история, которую можно найти в глянцевом журнале.

– Именно. Для нее это был один пример из многих. А для Грэга это был знак, что где-то есть утечка информации. И он должен был разобраться, откуда она об этом узнала.

– Погодите, погодите, я не очень понимаю. А что такого страшного вы видите в этой истории?

– То, что это правда.

– То есть?

– Эта информация опасна, потому что это чистая правда. Я не собираюсь вам говорить, какой именно пост занимает мой отец, но так оно и есть: французский функционер высокого уровня, сын которого работает на Моссад.

– Теперь я вообще ничего не понимаю. Ваш отец не работает на Моссад? И только один из его сыновей там работает, не оба?

– Да, только один.

– Ну допустим, и кто же из вас – вы или Грэг?

– Я.

– А он тогда кто?

– Вы знали это с самого начала: журналист, занимающийся расследованиями. Всё очень просто: он специализировался на террористических сетях и его, естественно, всегда подозревали в работе на секретные службы, но ничего подобного не было.

– Теперь я совсем запуталась. То есть ваш отец француз? И Грэг? И вы?