Любовь – это розы и хлыст

Я свешиваю ноги с кровати и пристально вглядываюсь в темноту. Скоро глаза привыкают к этому, и тогда я вижу другую койку, прикованную к противоположной стене. На койке темнеет какой-то ворох.

– Эй, – пискливо заявляю о себе я. – Ты кто? Ты спишь? Ты человек?

Подойти и коснуться непонятного вороха – на это мне пока смелости не хватает. А вдруг на полу какие-нибудь кусачие твари, вроде крыс или пауков?

Мне кажется, что я сижу на койке целую вечность, а вокруг всё так же кренится и шатается. Наконец, я отбрасываю страх и протягиваю руку к фонарю. Сняв его с крюка (пламя трепещет и норовит погаснуть), я свечу на пол. Он черный, мокрый и грязный, но ни крыс, ни пауков вроде нет. Я спустила ноги с кровати и встала.

Несколько осторожных шагов – и я у противоположной койки, свечу фонарем на ворох тряпья.

– Эй, – я тычу ладонью в тряпье. – Эй, ты слышишь меня?

И на всякий случай отхожу на шаг.

Груда тряпья издает протяжный тихий стон. Может быть, это бродячая собака?

– У меня есть палка, – говорю я на всякий случай. Мало ли что…

Из тряпок высовывается маленькая грязная рука. Нет, не собака. Все-таки человек. Этой рукой существо отводит клок черной тафты с головы, и я вижу бледное худенькое личико, глаза, обведенные темными кругами усталости и нужды, бескровные губы…

– Ты мальчик или девочка? – спрашиваю я.

Существо садится.

– Мальчик, скажешь тоже… – хрипло говорит существо. – Разве с мальчиками так обращаются? Я девочка.

Тафта сползает с ее плеч, и я вижу длинные растрепанные волосы. В свете фонаря видно, какие они грязные. И по ним ползают вши. Девочка цепко ловит одну вошь, давит – мерзкий щелчок! – и смотрит на меня.

– Чего тебе надо? – спрашивает она сердито. – Мне такой сон снился, а ты…

– Прости, – говорю я, – но я хочу знать, где мы? Что это за ужасная комната?

– Это не комната, а каюта, – зевнув, говорит девочка. – Мы на корабле. Хотя ты вряд ли знаешь, что такое корабль, ты такая малявка.

– А вот и знаю! – говорю я сердито. – Корабль – это, это… ну, много парусов и мачт, и он плывет по воде… А как мы попали на корабль?

– Ты что, ничего не помнишь? – удивляется она.

– Я помню… в замок моего отца явилась контесса Аль…Альбина и какие-то мужчины… потом они связали меня, алый платок… Я умерла!

– Нет. Ты просто потеряла сознание от паров эфира.

– Эфир? Что это за гадость?

– Такой вонючий воздух. Вдыхаешь его – и теряешь сознание. И тебя могут увезти куда угодно и сделать с тобой что угодно, силы твои пропадают.

– Значит, меня увезли из кастелло…

– Да уж наверняка. Мы с другими девочками видели, как тебя привезли в схолу Санта-Барбарелла. А потом тебя вместе с нами посадили на корабль.

– С кем – с вами?

Она усмехается.

– С девочками плохого поведения. Нас на корабле везут в исправительный замок, Кастелло-дель-Мизерикордиа.

– Мизерикордиа… Милосердие…

– Чего-чего, а уж милосердия в этом замке точно не будет, я-то знаю. Девочки со старших корсо говорили, что лучше умереть, чем попасть в Кастелло-дель Мизерикордиа. Но как ты хорошо ни учись, как ни веди себя благопристойно, всё равно найдется причина, по которой тебя отвезут на остров Инкубо.

– Инкубо… Значит, кошмар.

– Да. Говорят, на этом острове все кошмары воплощаются. И на острове тебе придется помучиться, прежде чем придет смерть.

– Ты так уверенно говоришь… Как будто уже была там.

– Была, – спокойно сказала девочка. – Целый год, но мне он показался вечностью. Потом меня вернули в схолу, а теперь вот, снова сюда…

– За что тебя взяли? Ты плохо себя вела?

– Обыкновенно. Не лучше и не хуже других девочек. Просто моему опекуну снова надоело платить деньги за мое пребывание в схоле. Родителей-то у меня нет: мать умерла, когда меня рожала, а отец – двумя годами позже, от черной лихорадки…

– Сколько же тебе лет?

– Шесть. А тебе?

– Тоже.

– Ты совсем малявка. Такая худая и маленькая! Помяни мое слово – ты умрешь в первые полгода пребывания в на острове.

– Почему?

– Кормежка дрянь, холодно, сыро, могут укусить крысы – тогда плоть начинает заживо гнить и отваливаться кусками, и так – пока не сгниет сердце и легкие.

– Это правда? – ужаснулась я.

– А чего мне врать? – хмыкнула девочка. – Тебя как зовут?

– Норма.

– Меня – Белла. Только не похожа я на красавицу.

– Ты высокого рода?

– О да, выше не бывает! – снова хмыкнула Белла. – Мой отец был первым при дворе его величества. А толку! Это не спасло его от лихорадки, а меня – от Кастелло-дель-Мизерикордиа. Опекун забрал все земли и богатства, я ведь не являлась наследницей, отец не успел составить на мое имя завещание. Да и вообще, к девочкам так относятся…

– Как?

– Разве непонятно? Глупая ты какая-то. Когда рождается мальчик, особенно у высокородных, ему сразу отводят самую роскошную комнату дворца, назначают лучших кормилиц и менторов. По жизни его сопровождает богатство и почитание, его любят и ценят. С девочками не так. Они не нужны. Даже богачам. Ведь девочке надо готовить приданое, искать мужа… Мой отец, например, никогда меня не видел.