С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

Грустные Зиночкины размышления были неожиданно прерваны шумом, возникшим в коридоре. Зиночка вскочила и, как маленький любопытный зверёк, засеменила к двери. Шум приближался, уже можно было различить отдельные голоса. «О, да это никак к нам!» Зина едва успела отскочить от двери, как та распахнулась, и на пороге появился Юрочка во всей своей красе.

– Зинуль, дай скорей попить, а то так есть хочется, что даже ночевать негде.

Он по-хозяйски шагнул в комнату, обнял Зиночку мимоходом. Зиночка зажмурилась, как цыплёнок на солнышке, но Юра уже отошёл, а комната быстро заполнялась людьми. Вот на пороге возникла Марина.

– Зин, где наши голубцы? По-быстрому! – сказала и опять её нет.

Все были и в самом деле голодны. Подготовительный процесс, несмотря на избыточное количество народа, прошёл легко: девочки накрывали на стол, мальчики раздобыли недостающие стулья и посуду. Марина мелькала то там, то здесь, давала ценные указания, попутно решая мелкие хозяйственные проблемы.

– Серёж, что ты здесь сидишь без дела? У нас вот розетка не работает. Давай-давай, милый, ужин ещё надо заработать!

Наконец, все уселись за стол, и тут кто-то обнаружил, что одна тарелка лишняя.

– Быть не может, я точно всех пересчитал, – оскорбился Паша, отличавшийся дотошностью во всём. – Кого-то, значит, уже не хватает.

– А ведь точно, Резникова нет, – заметила Наташа Епифанова.

– Он же вроде только что здесь был!

– Ну, был и сплыл, невелика потеря, – встряла Марина. – Давайте скорее кушать.

– А как же теперь делить? Я ведь и на него рассчитывала, как мне Паша сказал, – расстроилась Катя.

– Предлагаю: кто первый съест, тому добавка.

– А я предлагаю наоборот: еда должна быть медленной и красивой, как ритуал. Это же вам не соревнования по скоростному лазанию!

– Не надо превращать еду в культ!

– Твоими бы устами да мёд пить, только я посмотрю, как это у тебя получится, когда…

– А я уже всё съел, – объявил Ослик и протянул Кате пустую тарелку. – Мне добавки, пожалуйста, потому что очень вкусно.

Вскоре посуда, вылизанная добела, была отнесена на кухню. За столом начались шумные и весёлые сытые разговоры. Кто-то уже отправился на поиски гитары, но вернулся с магнитофоном. Марина пошла ставить чайник, что на её языке означало: скоро по домам. Юра решил, что настал подходящий момент, и потихоньку выскользнул за ней. Покидая комнату, он заметил, каким влюблённым взглядом провожает его Зиночка, и не смог сдержать улыбки.

Марину он нагнал в тот самый момент, когда она толкнула стеклянную дверь кухни и протянула руку к выключателю. Он перехватил эту руку и в темноте попытался привлечь Марину к себе. В первый миг она вздрогнула от испуга, но узнав его, вздохнула облегченно. Однако он ощутил сильное противодействие своим намерениям и услышал повелительный шёпот: «Пусти!»

– Не пущу! – так же шёпотом возразил он.

– Тогда я оболью тебя водой.

– Облей. Тогда я буду вправе применить к тебе крутые меры.

Она резко высвободила свою руку, включила свет и направилась к раковине.

– Я же искренне раскаялся, я признал свои ошибки и прошу…

– Чего ты просишь? И в чём ты раскаялся, интересно? – быстро спросила она, и в её голосе послышался сухой смешок. Юрке стало не по себе. Неужели она так сильно его любит? Пожалуй, наказание ей не по силам, и он был слишком жесток. Он решил больше не спорить и не экспериментировать, и легко признался:

– Во всём, в чём ты меня обвиняешь.

– А я тебя ни в чём не обвиняю. Просто… просто с меня уже хватит!

– Что?! Ты хочешь сделать мне больно? Ты считаешь, что ещё недостаточно потрудилась для этого?

– А-а, так это я потрудилась?

– Марин, ну, может, хватит мериться силами? Мы оба были не правы. Хватит. Давай помиримся и будем идти дальше.

– Ага, вот и иди-ка ты…подальше!

– А ты…жестокая!

Марина стояла в углу и оттуда смотрела на него. Глаза её блестели влажно и загадочно, но отнюдь не взволнованно. Она как будто изучала его, и Юрке стало не по себе. Казалось, здесь, в углу, стоит не Марина, а какое-то другое существо, странное и злое.

– Да, я жестокая, вот и оставь меня – произнесло существо усталым Маринкиным голосом.

И всё встало на свои места. Ему так хотелось подойти и обнять её, но она какой-то непонятной силой держала его на расстоянии.

– Если я оставлю, ты же первая об этом пожалеешь.

– Ну и что? Это уже моё дело.

Нет, это всё-таки была не Марина.

– Ну, чего ты хочешь! Чего ты добиваешься! – не выдержал он.

– Да оставь ты меня в покое! Больше я от тебя ничего не хочу!

Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу – он, заметно побледневший от сдерживаемого гнева, и она – неподвижная, непробиваемая, незнакомая. Ему захотелось её ударить – сильно, наотмашь, чтобы сбить с неё эту въевшуюся маску холодного спокойствия. Никто никогда не доводил его до такого бешеного всплеска тоски и страсти. Он и раньше замечал в ней это стремление затягивать ссоры, обострять и без того острые углы, а затем с неженским самообладанием выносить все последствия. Она точно испытывала на прочность, но вот кого – его или себя – этого Юра понять не мог. В какой-то степени ему даже нравилась эта «игра», но ведь должны же быть разумные пределы! Зачем она такая чужая и колючая, зачем все эти ненужные, ничего не решающие слова, когда всё может и должно окончиться очень просто. Да, ему хотелось обнять её, привести в комнату, сесть с нею рядом на зависть всем, как раньше. Так он думал, идя за ней. А теперь всё это казалось почти нереальным. Он ещё собирался сделать последнее усилие, он ещё готов был удержать её – словами ли, силой, но она неожиданно впихнула ему в руки чайник, который, оказывается, уже успел закипеть, и не оглядываясь, пошла по коридору.

Взглянув на Юрку, я сразу понял, что у него ничего не вышло, и – каюсь – почувствовал облегчение. А Марина подсела ко мне, взяла под руку и попросила:

– Скажи мне что-нибудь хорошее, Серёж, а то что-то мне грустно.

– Сама виновата, – ответил я. Она чуть приметно улыбнулась и покачала головой. Мы разговаривали очень тихо. Юрка сидел напротив, уставившись в пол, но, конечно же, не пропускал ни одного её движения. Представляю, что он сумел прочесть в этой улыбке. А Маринка нарочно вела двусмысленный разговор и время от времени притрагивалась ко мне плечом. Не знаю, не в тот ли момент, глядя на красноречивый убитый Юркин вид, я для себя установил, что быть её другом гораздо приятнее и почетнее, чем возлюбленным. Она в тот вечер была не похожа на себя саму: такая тихая, ласковая, мирная. Позже я узнал: такой она становилась, когда принимала решение.

Тут я должен ещё кое-что добавить о Юрке. Хотя мы и были друзьями, но я не одобрял некоторые его поступки, хотя открыто не высказывался и никогда с ним не полемизировал. Позже Маринка ругала меня за эту мою «бесхребетность». Но нет, я просто был к нему гораздо снисходительнее, чем к другим и даже себе самому. Во-первых, я долгое время считал его более легкомысленным и менее умным, чем оказалось в действительности. Во-вторых, он был по-настоящему видным парнем. Не его вина, что он нравился всем девчонкам. Но когда я лучше узнал Маринку, я сказал ему: прекрати или у тебя с ней ничего не выйдет, а он сказал: да пошёл ты! И продолжал вести себя вольно. Поэтому я отчасти был рад, что возникшие между ними проблемы подтверждали мою точку зрения. Но всё усложнилось благодаря Маринкиному коварству. В мои планы не входило, чтобы Юрка меня возненавидел или покалечил на почве ревности, а в тот вечер он был близок к этому, как никогда. И как ни рад я был Маринкиной благосклонности, я всё-таки предпочёл бы, чтобы она сидела где-нибудь подальше. Тут на моё счастье кто-то постучал. Она подхватилась и пошла к двери, но ещё раньше её там оказалась Катя.

Некоторое время спустя в комнату кто-то постучался.

– А у нас все дома! – крикнул Максим Рудюков как раз в том момент, когда Катя открывала дверь.

– Ты? – спросила она и улыбнулась радостно, а вслед за тем на пороге показался Резников.

Юра Пирогов, воспрянув духом из-за того, что Марина остановилась за его стулом и, точно невзначай, коснулась рукой его плеча, пригласил совсем по-хозяйски:

– Входи, входи, чего топчешься? Садись вон на стульчик.