Талый снег

Талый снег
Настасья Карпинская

Алена всегда смотрела на мир трезво, холодно, цинично, зная, что мир не радужное место с единорогами. Но став пешкой в войне двух мужчин, она попадает в жернова власти, денег и интриг.

Если выход из этой ситуации? Есть ли тут место любви? И какова будет объявлена цена?

Настасья Карпинская

Талый снег

Глава 1

– Чего ты от меня хочешь? – произнесла в трубку, прерывая несвязное бормотание несостоявшегося поклонника. Дернул же черт поддаться уговорам Маринки и зарегистрироваться в этом приложении для знакомств. В ответ на мой вопрос, снова какой-то мыслительный поток без сути, но с непонятными претензиями. – Слушай, если есть желание, приезжай, пообщаемся, кофе попьем, а нет, то и не сыпь мне тут непонятными обидками. Это выглядит смешно.

В ответ мне снова, что-то промямли из серии «женщины должны подстраиваться под мужчину, а не наоборот». Я глубоко вздохнула, сдерживаясь, чтобы просто не послать его русским матерным в пешее эротическое, была бы одна в кабинете так бы и сделала, но сейчас тут был Довлатов, и несмотря на то, что часы давно перевалили за полночь, все же мы оставались в рамках начальник-подчиненный и мне приходилось соблюдать нормы приличия.

– Милый мой друг, ты мне вообще никто, если у тебя есть какие-то психотравмы, психрасстройства, то это не ко мне, это к врачу. Я больных, калек и ущербных не собираю под материнское крыло.

Услышав в ответ, какая же я сука. Наконец, отложила телефон, облегченно выдохнув.

– Ну вот еще один отвалился. Откуда вы такие беретесь? – произнесла вслух, возвращая внимание к лежавшим на коленях папкам с документами.

– Навязчивый поклонник?

– Просто не стоит слушать подруг и регистрироваться во всяких приложениях для знакомств, там как правила тусуются лишь неполноценные обиженки, – Захар Александрович сдержанно улыбнулся одним уголком губ, не отводя взгляда от монитора ноутбука.

– Алена Витальевна, купите билеты на тридцатое декабря и забронируйте гостиницу, вылет ночь или раннее утро, в обед у нас первое подписание. Вы летите со мной. Все хвосты до вылета добить. Крайний срок двадцать девятое четырнадцать часов, в это время я должен уже видеть полный отчет, – с этими словами он закрыл ноутбук и поднялся со своего места. Снова обдавая уже привычным холодом. Не мужик, а ходячий айсберг. Порой казалось, что стоит ему войти в кабинет, как температура воздуха тут же падает на десятки градусов.

– Конечно.

– На сегодня все. Не засиживайтесь.

– Хорошо.

Довлатов покинул кабинет, а я, откинув голову на спинку дивана, на мгновение прикрыла глаза, сжав веки до красных всполохов. Тяжело работать с человеком, которого ты любишь, любишь, понимая, что ничего между вами быть не может. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Кто я и кто он. Об этом даже думать не стоит. Я далеко не легкомысленная двадцатилетняя девица, с соблазнительными формами, готовая ради эфемерного светлого будущего залезть ему в штаны и раздвинуть ноги на рабочем столе. Мне тридцать два, и эта работа для меня все. Терять стабильно высокий заработок и репутацию ради попытки соблазнить собственного начальника, так себе идея. Я давно усвоила правила, не стоит пытаться прыгать выше головы, если боишься лоб разбить. А я боялась. Выдохнув, сбросила с себя кратковременную дымку эмоций, застелившую на мгновение разум, и вернулась к документам. Кому-то любовь и розовые воздушные замки, а таким, как я работать надо. Закончив с бумагами, проверила все ли в порядке, есть ли в шкафу отглаженные рубашки и брюки, в наличии ли все предметы гигиены в душевой и туалете, проверила наличие в достаточном количестве канцелярии. Составила список и сразу же скинула на почту в снабжение. Поставив заметку в ежедневнике отправить им с утра официальную бумазейку. Официально я числилась личным помощником Довлатова, по факту же помимо прямых обязанностей заменяя всех и вся, на всех уровнях, без праздников и выходных. Я не жаловалась, свою работу я любила, и Захар Александрович платил столько, что все мои неудобства и изредка возникающие недовольства перекрывались внушительной суммой в конце месяца. Меня это устраивало.

Утром, припарковав машину на служебной парковке. Набрала маме. Звонила я ей три раза в неделю. Это был некий мой ритуал, отрезвляющий элемент, не позволяющий поддаваться излишним эмоциям, и совершать ошибки.

– Привет мам. Как у вас дела?

– Хорошо, Ален. Как сама? Что новенького?

– У тебя голос уставший. Что случилось? – я проигнорировала ее попытку увести разговор в сторону, сместить фокус на меня.

– Ночи тяжелые. У Арсюши приступы почти ежедневные, каждую ночь скорую приходится вызывать. Устала немного. Не обращай внимания, дочь, все хорошо у нас.

Я мысленно выматерилась, уперевшись затылком в подголовник кресла, прикрыла глаза. Арсений – это мой младший брат, инвалид детства с огромным списком диагнозов, половину названий которых я даже не знаю. Три года назад у него случился повторный инсульт, (первый был при рождении), после которого он остался наполовину парализованным, из-за этого его состояние сильно ухудшилось, а на мамины плечи навалилась еще большая тяжесть.

– Я отправлю тебе сегодня деньги.

– Нам хватает Ален, ты в прошлый раз так много перечислила. Спасибо тебе, я руки тебе целовать готова. Сидим на твоей шее два иждивенца.

– Мам, не говори ерунды. Пожалуйста. Я очень тебя прошу, – ее слова до боли царапали сердце и душу. Я же понимала, что скорую, маме приходилось вызывать частную, ибо обычная уже открыто отказывалась приезжать на вызовы, которых порой был не один за ночь.

– Ален, ты не переживай только, мы справляемся, правда, я не жалуюсь.

– Может все-таки определить Арсения в специализированное учреждение? Там круглосуточный медицинский уход, все необходимое оборудование, и ты сможешь к нему хоть каждый день приходить, – это предложение я озвучивала стабильно раз в месяц и каждый раз слышала отказ. И этот раз не оказался исключением, ничего не поменялось.

– Ален…– мама сглотнула, подбирая слова, – я не могу, он мой ребенок, мой сын. Я не могу его предать, – на последних словах ее голос дрогнул.

– Это не предательство мам, – произнесла, сглотнув вставший в горле ком. Мне хотелось ей сказать, что Арсений еще до инсульта, когда мог разговаривать, признавался, что не хочет больше жить, не хочет больше мучиться и причинять страдания матери. Он устал. Он хотел уйти. Но мама с отчаяньем, на которое способны только любящие матери, каждый раз его спасала, откачивая после очередного приступа. Я хотела ей об этом сказать, сказать напрямую, что он сам не хочет жить, чтобы она отпустила его, но я не имела на это никакого права.

– Ты поймешь меня попозже, когда у тебя свои дети появятся. Не сейчас, – тихо произнесла мама в трубку.

– Давай хотя бы я найму сиделку, ты выспишься.

– Ален, все у нас хорошо, – как на повторе упорно твердила мама, заставляя сжиматься мое сердце от понимания, что это далеко не так, – если понадобится, я скажу.

– Хорошо.

– Ты приедешь на Новый год?

– Не получится, у меня командировка выпала на тридцатое декабря в Самару, поэтому скорее всего, только к Рождеству смогу до вас добраться. Но подарки я отправлю.

– Самый лучший подарок, это когда ты сама приезжаешь, мне других и не надо.

– Я обязательно приеду, но чуть позже, мам.

– Я понимаю. Беги уже на работу, а то наверняка сидишь на парковке в машине и со мной говоришь.

– Ты хорошо меня знаешь, – я рассмеялась, но это был смех с привкусом боли, боли за нее, за брата и боли от собственного бессилия.

– Целую, моя дорогая!

– И я тебя мам.

Она сбросила вызов, а я, отложив трубку на консоль, потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила, открывая окно. В душе, как обычно, после разговора с матерью, саднило, болело, тянуло. Она была для меня примером самоотверженности, истинной любви и примером стойкости. Порой мне казалось, что если понадобится, она и от костлявой, и меня, и Арсения отобьет, ее ничего не остановит.

Мне было двенадцать, когда родился брат, мама первый год его жизни практически не находилась дома, они все время были в больницах, операции, реабилитации, новые диагнозы и все по кругу. Еще через полгода не выдержал отец и, собрав вещи, ушел, оставив маму с двумя детьми на руках. Он не справился, он хотел обычную нормальную семью, а больной ребенок в его картину мира никак не вписывался. Врачи открыто говорили, что Арсений – это не ребенок, это «овощ», предлагали маме написать отказ и не мучиться, говорили, что он никогда не будет ходить, говорить, кушать самостоятельно. Но мама сотворила чудо, Сенька пошел, ему было пять лет, хромая, выворачивая левую ногу, но пошел. Разговаривал он медленно, картавя, и тянул слоги, но он говорил. Он сам кушал, даже став взрослее, пытался сам себя обслуживать: почистить обувь, наливать чай, пробовал выполнять какие-то простые бытовые действия, получалось с переменным успехом. Со временем его руки и ноги стали сводить судороги, но он не сдавался. Мама все время «выбивала» в больницах для него любое возможное лечение, которое только можно было. Врачи же зачастую молча, качали головой, понимая, что Сене долго не прожить. Изначально они говорили о десяти, максимум двенадцати годах. Но Арсению на сегодняшний день было уже двадцать, и я с уверенностью могу сказать, что это заслуга мамы. Ее не волновали ни прогнозы врачей, ни людское осуждение, оно знала лишь одно: ее ребенок должен жить, и она делала для этого все. Можно долго рассуждать о моральной стороне вопроса, насколько правильно продлевать такую жизнь, но обычно об этом любят говорить те, кто с этим не сталкивался, кто не был в шкуре таких женщин, как моя мать, для которых каждый день это сражение за жизнь своего ребенка. Могла ли я так же? Я думаю, что нет. Я не настолько сильна духом. Моя скудная циничная душонка не способна на такой подвиг, а это, несомненно, ежедневный подвиг. Я бы спасовала. Поэтому для меня мама святая не меньше. И чем я смогу ей помочь, я помогу.

Докурив, потянулась за телефоном и открыв приложение банка, отправила деньги на мамин счет. Вышла из машины, направляясь к входу в бизнес-центр, в котором находился один из офисов Довлатова, внутренне переключая эмоциональный фон с личного на рабочий.

Глава 2

Захар.

Снег снова валил так, будто кто-то там наверху щедро вытряхивал его из мешка. Большие хлопья налипали на дворники автомобиля, собираясь в мокрые комья. И судя по тому, что он не спешил заканчиваться, утром придется опять стоять в пробках. Еще эти предновогодние дни долбанные, люди словно взбесившиеся носились по городу, пытаясь переделать все дела, которые откладывали предыдущие двенадцать месяцев, при этом, попутно опустошая магазины. Никогда не понимал прелести этой суеты. На календаре изменится всего одна цифра, а люди ведут себя так, будто у них враз поменяется жизнь. Что это? Наивность? Инфантилизм? Неиссякаемая Вера в чудо? Что это за ежегодная агония?

По пути заехал к Шаулову.