Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

В коридоре вновь столкнулся с Констанс, словно она никуда и не уходила, подкарауливая меня.

– Так гораздо лучше, молодой человек. Надеюсь, Вы по достоинству оценили нашу комнату для купания…

– О да, она прекрасна. Я ещё ничего подобного не видел! – искренне ответил я и слегка поклонившись, поднялся к себе, чтобы повесить одежду.

Встреча с Жоржем была радостной, я давно не испытывал такого искреннего родственного тепла…

За ужином, накрытым в большой гостиной, нам прислуживал лакей, что было для меня непривычно и я оробел поначалу.

После первых блюд с белым вином подали горячее. Такого рататуя я тоже раньше никогда не ел, он буквально таял во рту. Сдерживаясь, чтобы не показать чрезмерного восхищения и аппетита, я медленно подносил вилку ко рту, пытаясь подражать хозяевам дома, но если бы остался один, наверное облизал бы тарелку, честное слово!

Всё в этом доме было для меня словно сказка. Будто я попал в другой мир и, поэтому, чувствовал себя сконфуженно, недостойным всей этой роскоши и благ.

– Расскажите, Эдуард, как продвигается учёба, какие трудности вам пришлось пережить, ведь во время последней революции и гонений на церковь, не сладко, небось, пришлось…

– О, да, мсьё Милер, какое-то время было очень тяжело. У нас открыли реабилитационный госпиталь для инвалидов войны, где мы все помогали, ну а после, когда Церковь отделили от государства, совсем туго стало. Сократили все расходы, как только могли. Многие, не выдержав, ушли из семинарии. Готовить, убирать, отапливать корпуса, всё приходилось самим, жили впроголодь, но, слава Богу, недолго…

Все присутствующие сочувственно замолчали.

– Но теперь всё более-менее благополучно, и забот поубавилось, – поспешил я всех успокоить и, меняя тему, спросил, – Вы расскажете мне про себя? Каково Вам пришлось в то кошмарное время?..

– Я обязательно расскажу, Эдуард, но не здесь, не за столом. Мы поговорим с тобой обо всём позже, – он печально вздохнул, седина покрывшая его голову, говорила о многом, непреходящая грусть в глазах и плотно сжатые губы… Хирургам многое приходится повидать на этом свете, особенно, во время войны.

Часть 2. Глава 12

В саду пахло мятой и цветами, ветер с моря остужал разгорячённые после ужина лица. На старом кедре проснулись канатные качели. Чуть поскрипывали на крышах флюгера. Почти все окна в доме были открыты настежь и поэтому, устроившись на веранде, мы говорили очень тихо. Жорж раскурил трубку и с наслаждением сделал несколько затяжек. Выдохнув тонкой струйкой дым, он продолжил рассказ:

– Было много ампутаций, немцы использовали винтовки Дрейзе, крупный калибр оставляет большие рваные раны… Стальные германские крупповские пушки достают до трёх с половиной километров. Не учли и хорошо развитую у них железную дорогу, по ней вовремя доставляли подкрепление, в отличие от нашей армии, не успевавшей заменять солдат и подвозить оружие. Такой резни я ещё не видел, Эдуард! Мы работали круглосуточно, но не успевали… Столько людей полегло. Ради чего? Бездарная, позорная война. Потом плен. Бунт в Париже… снова кровь. Я так устал за эти годы, – он потёр ладонями лицо, – иногда кажется, что с меня уже хватит, пора на покой.

Я тяжело вздохнул, не зная, что сказать.

– Но не будем о грустном. В такой тёплый июльский вечер хочется думать о приятном. Знаешь, я часто её вспоминаю…

Мне не нужно было говорить, о ком. Мы понимали друг друга.

– Закрывая глаза перед сном, представляю, что она придёт ко мне во сне. И иногда так и случается… Если существует жизнь после смерти, Эдуард, мы обязательно встретимся, я чувствую это, – Жорж кивнул сам себе и мечтательно закрыл глаза. В лунном свете на его лице просияла блаженная улыбка. Откуда-то появился аромат лаванды, и я почувствовал лёгкое прикосновение Мерлен. Трубка в руке Жоржа погасла.

– Я любил её. Всегда. И не смог спасти. Не смог сделать счастливой. Кому ещё я могу сказать об этом, если не тебе?! – он приподнялся и посмотрел мне в глаза. С тех пор, как ты приехал, Эдуард, мне кажется, что она где-то рядом. Словно в тебе осталась частица её души. Боже мой, как Мерлен тебя обожала! Всё беспокоилась о своём мальчике, словно сама тебя родила… – его голос стал громче, на глаза навернулись слёзы, а вымученная улыбка только ещё больше подчёркивала его страдания.

– Тише, умоляю Вас, Жорж, нас могут услышать!

– Как трудно жить во лжи… – он громко выдохнул и взял себя в руки. – Тебя хорошо приняли? Надеюсь, никто не обидел?

– Всё прекрасно, ваша семья очень гостеприимная.

– Я рад. Смотри, осторожней с Констанс, она кому хочешь запудрит голову. Не то, чтобы я был против твоей кандидатуры в мужья, всё в точности наоборот, если бы я и желал кого-то видеть своим зятем и полюбить, как сына – то это был бы ты. Просто зная мою дочь, предвижу, что она захочет поиграть твоими чувствами… – он встал, похлопал меня по плечу и, пожелав доброй ночи, ушёл.

Когда стихли его шаги, я ещё немного постоял, наслаждаясь тихим приятным вечером. Звёзды как-то особенно ярко светят на тёмном небе побережья. Мелодично стрекочут в траве цикады, предвещая ещё один знойный день… Сердце томится в ожидании чего-то невозможного. Жорж счастлив уже тем, что познал истинную любовь, ему есть, что вспомнить, о ком вздохнуть украдкой. Мне же незнакомо это счастье. Холодные ноги Жаннет, однажды прижавшиеся ко мне, несколько лет будоражили во мне сладостный трепет. Но я не настолько наивен, чтобы принять это чувство за любовь. Грешно даже думать об этом!

Тихо пробираясь по спящему дому, я пытался идти, как можно более бесшумно, пока не наткнулся на кого-то в проёме двери.

– Ой! – раздался женский голос, тихо, но возмущённо, – Вы отдавили мне ногу!

– Простите, я плохо ориентируюсь в темноте, – прошептал я.

– И почему же, Эдуард, позвольте узнать, Вам не спится?!

– Тот же самый вопрос я мог бы задать и Вам, Констанс.

– Я просто захотела пить. Ночь душная, а прислуга забыла наполнить мой графин водою.

– Не оправдывайтесь, Вам это не идёт.

– Что Вы говорите?! – в её шёпоте появились знакомые нотки сарказма.

– Ещё раз простите меня за доставленное неудобство, прекрасная мадемуазель! Доброй ночи!

– И Вам, мсьё семинарист, желаю того же! – фыркнув, она отошла чуть в сторону, но при этом, не освободив мне прохода, и я был вынужден, тесно к ней прижавшись, протиснуться бочком.

Я даже улыбнулся, вспомнив предупреждение Жоржа…

Часть 3. Глава 1

Шорох волн, набегающих на берег и сползающих обратно в море, успокаивал. Чайки не могли поделить украденный где-то крупный кусок багета, с отчаянным криком отбирая его друг у друга. Моя спутница сегодня была необыкновенно молчалива, кажется, по ночам её мучает бессонница. Уже несколько недель мы провели под одной крышей, и кажется даже начали понимать друг друга. Но что-то в ней изменилось, и затаившаяся в глазах печаль настораживает меня. Под белым кружевным зонтиком Констанс прячет от солнца лицо, от того она бледна, как это и принято у аристократок. С её небесно-голубым платьем заигрывает ветер, воланы так и играют, волшебное зрелище. Завитые локоны спускаются до плеч, при ходьбе словно поглаживая их.

Мне хотелось бы хоть раз прикоснуться к этой матовой коже, вдохнуть аромат, который она источает… Но я не имею на это никакого права. Более того, сама мысль об этом греховна.

– Сегодня хорошо, не правда ли?! Приятный лёгкий ветерок веет, не то, что было вчера, – она приподняла свой зонтик и заглянула в мои глаза.

– Да, Констанс, я с Вами совершенно согласен, сегодня даже не хочется уходить.

– Нас никто и не торопит, до ужина ещё далеко, можем ходить хоть до вечера…

– Вы не устали?

– Нисколечко.

Она остановилась, оперевшись на железную перекладину ограждения, устремила свой взгляд вдаль.

– Видите, там далеко одинокий парусник качается на волнах. Я бы очень хотела оказаться там вместе с Вами, Эдуард!

– Вам ещё не наскучило моё общество, мадемуазель?

– Представьте себе, нет! Хоть Вы и зануда, несносный молчун, и… – она не нашла чего добавить, так и замерла с открытым ртом, увидев мою улыбку.

Когда эта девушка делала вид, что злится, мне было легче выносить её взгляды, чем видеть глаза, наполненные нежной грустью.

– Ах, вот даже так Вы обо мне думаете?! – смех разобрал меня от её растерянности, зардевшейся на щечках в эту минуту.