Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

Часть 3. Глава 2

Но это был не конец моим испытаниям. Ночью, как кошка на мягких лапах, в мою комнату неожиданно явилась заплаканная Констанс. Из освещения – только лунный свет, проникавший в открытое окно серебристыми лучами. На ней кружевная рубашка до самого пола, длинные волосы распущены и волнистыми локонами спускаются до талии. Печальное личико со следами припухлости, обкусанные до крови губы.

– Умоляю, молчите!

– Если кто-то увидит Вас здесь!..

– Выслушайте меня, хоть раз не перебивая! Мама сказала, что Вы собрались уезжать, Эдуард, и всё это из-за меня… – она, не спрашивая разрешения, села на мою кровать, теребя в руках белый платочек, всхлипнула и, промокнув уголки глаз, продолжила, – я, наверное, веду себя как эгоистичный ребёнок. Это так… Конечно, Вы правы, и моё поведение глупо. Но я не хочу, чтобы Вы уезжали. Потому и пришла. Как представлю Вас на время каникул одинокого в интернате, жить не хочется, – она горше прежнего разревелась.

– Что Вы говорите, милая?! – я сел, пытаясь её утешить.

Тонкая простыня сползла, обнажив голый торс. Спать приходилось полностью раздетым, иначе из-за жары невозможно было уснуть. Прошедшая гроза принесла прохладу, которая дала разгорячённому телу немного отдыха, но теперь мне вновь стало невыносимо жарко. Присутствие Констанс пугало, разжигая доселе дремавшие природные инстинкты.

Я вновь вспомнил Лорана. Тайные встречи в подвале и в саду с помощницей кухарки… «Ты что, наивный, думаешь у священников своей личной жизни не бывает? Жизнь одна, и у неё много своих радостей!..» – дьявольский смех прозвучал в моей голове. «Нет, я не такой. Я не опозорю дом моего покровителя. Не отплачу ему неблагодарностью…» – но тонкие ладошки Констанс уже коснулись моей кожи, и трепетные пальцы вызвали волну озноба.

– Обещайте мне, что не уедете! Умоляю, обещайте мне!.. – наши губы встретились, и я со всем жаром припал к ним, как к источнику спасения или смертному омуту, в этот момент мне уже было всё равно. Тело гудело, как натянутая пружина, готовая вот-вот сорваться.

– Констанс! Конни… Что же мы делаем?!.. – я молил о пощаде, но уже не мог остановиться, мои руки прикоснулись к упругой округлости её девичьей груди, – что же мы делаем?!

Рубашка сползла с обнажённых плеч. Пьянящий аромат молодого прекрасного женского тела проник в меня. Где-то глубоко в душе слабый голос ещё боролся, но разве можно остановить стихию? Я целовал её волосы, губы, шею, плечи, руки, припал к её груди… А дальше всё произошло так, как заложено в нас природой. Девушка, стиснув зубы, тихо вскрикнула, я понял, что причинил ей сильную боль, но она не оттолкнула меня, а ещё сильнее прижалась. Почти сразу нега разлилась по телу мучительным блаженством.

«Что же я наделал?!»

Констанс растворившись во мне, затихла. Я ещё испытывал экстаз, но уже начал понимать, что произошло. И этого не исправить. Все мои жизненные планы рушились, как карточный домик. Она отдала мне себя. Добилась-таки своего. Теперь назад пути нет и придётся ответить за всё.

– Я завтра же пойду к Жоржу, чтобы просить Вашей руки.

– Не вздумайте!

Её ответ поразил меня.

– Что же Вы говорите такое, Констанс? Разве может быть иначе?! Я не могу, не имею права поступить по-другому.

– Эдуард, Вы возненавидите меня, Вы уже жалеете о случившемся, я чувствую, а сердце не обманешь. Нет! Я не хочу надевать на Вас кандалы лишь потому, что мы поддались порыву чувств, – у неё даже голос изменился, словно передо мной сидела взрослая, умудрённая опытом женщина. Она подняла с пола сорочку. – Не уезжайте. Позвольте мне ещё какое-то время побыть с Вами рядом. Всё устроится, вот увидите. Просто доверьтесь мне. Никто не должен узнать нашу маленькую тайну. Клянитесь, Эдуард!

– Я не люблю клясться.

– Во имя того, что было между нами, пообещайте, что никогда не расскажете об этом!

По её ноге протекла кровавая капля. Я увидел это и мне стало дурно.

– Клянитесь, что не предадите меня! – не унималась она.

– Констанс, Вы сами не понимаете, о чём просите…

– Я-то как раз понимаю, а вот Вам это совершенно ни к чему… – она оделась и поправила свои волосы. – Я ни о чём не жалею. Вы останетесь в моей памяти. Уже никто не сможет забрать у меня эту ночь. Благодарю Вас! – наши губы ещё на мгновение слились в поцелуе. Она так же тихо покинула мою комнату, как и вошла.

«Что это было? Почему она так повела себя? Что делать дальше?» – столько вопросов одновременно и ни одного ответа на них.

Я ещё долго метался по постели, пытаясь найти верное решение, но так и не смог. Уже утром, когда солнце заполнило комнату своим горячим присутствием, я, весь мокрый, очнулся и, первое что сделал, отправился в ванную комнату. Вода вернула ясность мышления. «Может быть, это сон? Но нет, слишком явственно память кожи хранит жар любовных объятий, сладострастие грехопадения. Как поступить дальше? Как себя вести? Имею ли я право послушать Констанс и промолчать? Мне нужна исповедь! Нужен совет, иначе я сойду с ума… Прости меня, Господи, и помоги во всём разобраться. Я готов ответить за свой поступок, пусть будет воля Твоя!»

Когда я спустился вниз, в гостиную, где обычно в это время находилась семья, никого не застал, кроме горничной, убиравшей с мебели пыль.

– Простите, мадемуазель, Вам не известно куда все подевались?

– Добрый день, мсьё! – она чуть заметно присела. – Мадам и её дочь отправились с утра за покупками, господин Милер отбыл по срочному вызову. Вам просили передать вот это, – она достала из кармана передника конверт с моим именем. Открыв заклеенное письмо дрожащими руками, я прочёл следующее:

«Мой милый Эдуард, всё, что произошло этой ночью, должно остаться между нами. Я не говорила о своём скором замужестве, потому что всецело была увлечена чувствами к Вам. В планы нашей семьи не входит что-либо менять, и я поступлю так, как было решено ранее. Меня ждёт завидная партия. Жених богат и хорош собой, одно плохо: мы не любим друг друга. Мне хотелось разделить именно с Вами самый важный момент в жизни женщины. Примите всё, как есть и не мучайте себя угрызениями совести. Мы провели прекрасную ночь, о которой будем помнить. Прошу, сожгите это письмо, как только его прочтёте. Не уезжайте! Я больше не потревожу Ваш покой, если Вы того не пожелаете. Любящая всем сердцем, Констанс.»

Часть 3. Глава 3

Прочёл письмо несколько раз, а потом сжёг в камине и пепел растеребил кочергой. На сердце образовалась зияющая рана. В пылу бушующих иллюзий мысленно представил себе другое будущее, будущее с Констанс, с нашими детьми, в кругу этой семьи… Было невыносимо сидеть дома и ждать их возвращения, уехать насовсем, не поговорив с нею, я тоже не мог, потому выбрал меньшее из зол. Оставил хозяевам дома записку, что уезжаю проведать родственников в Гатьер. Нужно было выиграть время, чтобы свыкнуться с этой болью, разобраться в собственных чувствах, решить, что нужно мне самому.

К тому же, я просто не знал, как смотреть в глаза Жоржу и Мари. В моём понимании сокрытая правда – тоже своего рода ложь, а я не привык лгать, значит, не сдержусь, и они сами всё поймут. Нужно время, только оно способно всё расставить по местам.

Наспех собравшись, я нанял экипаж и уже через несколько часов приехал в город своего детства. Смешанное чувство горя и радости в сердце. Как бы ни сложилась наша судьба, места, где ты вырос, навсегда останутся заповедными… Скорбь пережитых утрат не залечивают даже годы. Та, кого я так сильно любил, больше не улыбнётся мне при встрече, не погладит нежной ладонью по голове, не обнимет меня. От неё остался только холмик на городском кладбище с гранитным крестом и надписью: «Мерлен Берже 1829—1870». Я не был здесь три года, за это время мало что изменилось, разве только деревья стали ниже, люди ещё беднее, а мощёные улицы простоят ещё много веков и после нашей смерти.

В доме крёстной давно живут другие люди. Во дворе рядом со старым виноградником играет в тенёчке, сидя прямо на траве, какой-то незнакомый малыш. Наверное, теперь в его окно стучат, на ветру раскачиваясь, зелёные гроздья винограда, у которых под полупрозрачной кожурою в солнечных лучах видны семечки… Мама ребёнка развешивает во дворе только что постиранное бельё, на женщине белоснежный фартук поверх тёмного платья, волосы собраны в пучок на затылке и заколка, как у Мерлен…

Стало тяжело на это смотреть, и я отправился дальше по узким улочкам, до боли родным и знакомым, где когда-то за руку ходил с моей незабвенной крёстной в школу и из школы домой в нелюбимую серую комнату, чтобы схлопотать очередных тумаков от сестёр и постоять в углу на горохе, получив пару «ласковых» затрещин от матери.

За что? Да ни за что, просто так, потому что не вовремя родился и не помощницей, а несносным мальчишкой, которого, в конце концов, продали и совершенно забыли.

Постучал в дверь. Капустный запах ударил в нос, Николь, вытирая руки об кухонное полотенце, вытаращила на меня удивлённые глаза. Здесь тоже всё по-прежнему, только сестра уже совсем взрослая женщина, слегка располневшая и немного грубоватая.

– А, это ты?! Что приехал, братец?

– Здравствуй, Николь, вот, решил проведать…

– Ну да! Когда со своей покровительницей пировал и носа к нам не казывал! Да ладно, заходи, – она похлопала меня по плечу и улыбнулась. – А вымахал-то! Совсем мужчиной стал… Как вспомню твои острые, вечно ободранные коленки! – она засмеялась, я тоже улыбнулся, на сердце стало даже как-то немного теплей. – Давай, рассказывай, как живёшь там в твоей семинарии? Отец Даниель гордится тобой, часто вспоминает…

– Да у меня всё хорошо. Экзамены сдал, вот сейчас на каникулах, решил проехать по родным местам. Недавно видел отца…

Она как-то даже в лице изменилась.

– Матери только не говори. Прокляла она его на свадьбе Габриель и слышать не хочет про этого предателя. Он же приженился там, знаешь небось, детишек на старость лет ещё настругал… Ну да Бог с ним. Жили без него и дальше проживём. А тебе ещё долго учиться?

– Ещё два года бакалавриат и два магистратура.

– Магистром, значит, будешь! Того и гляди, сестрой самого кардинала заделаюсь! О заживём-то! – она рассмеялась.

Я отвык от такой речи, и грубые слова резали слух. Николь совсем мало училась и переняла все повадки нашей матери.

– Винца накапать?

– Нет, что ты, я не пью.

– Нельзя вам что ль? Так я никому не скажу. Не боись, братец!