Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

– Ничего не понимаю, – я потряс головой, будто это что-то могло прояснить.

– Однажды, когда твой лучший друг умирал у тебя на руках, ты умолял спасти его. И я исполнила твою просьбу, прижгла ему глубокую рану. Благодаря этому он выжил. Но мы совершили оплошность, не подумав о том, что моя сила, войдя в него, останется там навсегда.

– Что это значит?

– Он стал, как одержимый, нуждаться во мне. Да, да, и не смотри так! Тебе пришлось делить с ним мою любовь.

– Я совершенно запутался. Даниель был когда-то моим лучшим другом?

– О, да! Вы были не разлей вода и вечно спасали друг друга. Он отдал тебе всё, даже собственную жизнь, и пришёл за тобой в час смерти. Ничего подобного я ещё не встречала, – её сияние изменилось и стало почти голубым. – Видимо, там, куда мне нет доступа, вы договорились вновь быть рядом. Ведь, по сути, благодаря ему и Мерлен ты встал на путь духовенства.

– Он видит тебя?

– Нет. Но что-то чувствует… Я не повторю дважды одну ошибку, Эдуард. Даниель не должен знать обо мне. Если ты не желаешь окончательно лишить его покоя.

– А Мерлен? Кем была для меня Мерлен, или мы впервые встретились в этой жизни?

– Ага, и она сразу полюбила тебя с первого вздоха?! Конечно, нет. Ты здесь, чтобы искупить обещанное за неё, вот и она не могла не помочь тебе… Духовные связи прочнее любых других. Настоящая любовь не проходит, она продолжает жить сквозь время и пространство.

– Я любил Мерлен?

– Ты её боготворил, но не она была любовью твоей жизни, если ты об этом. И вообще, зачем так много знать? Просто живи. Жизнь всё расставит по местам.

– Могу я хотя бы попросить Даниеля молиться за тебя?

– Он молится за проклятые души. Не тревожь его, Эдуард, – она провела ладонью по моему лицу, окатив меня жаром. Глаза сами закрылись и я провалился куда-то, поглощённый глубоким сном.

Маковое поле показалось живым. Каждый цветок обратил ко мне взор и тихо зазвенел, как маленький колокольчик. Всё оживилось и обрадовалось долгожданной встрече. Ничего подобного я и представить себе не мог. Всё, что окружало меня, было живым, я понимал и чувствовал это, словно являясь неотъемлемой частью его. Всё здесь с огромной нежностью и щемящей тоскою говорило о любви. Я когда-то уже бывал здесь и ощущал себя вернувшимся в родные места. Солнца я не видел, но свет шёл отовсюду. Она была полновластной хозяйкой всего, и всё было ею. Как это объяснить человеческими словами, я не знаю, но там понимал. На Эделине красное одеяние, словно сотканное из лепестков этих маков.

– Богиня, почему тебя называют ведьмой? И как можешь ты быть проклята, если обитаешь в таком чудесном мире?

– Таким он становится благодаря моим чувствам к тебе, Эрнесто, – она опять назвала меня этим странным именем и протянула ко мне руку, но не прикоснулась. – Как же долго я тебя ждала! Целую вечность…

– Эдуард, просыпайся, нам пора на службу! – Даниель выглядел немного уставшим, но в глазах горел знакомый огонёк воодушевления. – Как я счастлив, что ты приехал и согласился погостить! Вот. Принёс тебе облачение, примерь!

Белая ряса прислужника подошла, как будто сшитая для меня.

– Как же я горжусь тобой, мой мальчик! Ты уже такой взрослый, совсем мужчина.

Я посмотрел на отца Даниеля другими глазами, пытаясь представить, какими были наши отношения там, в далёком прошлом. Как свела нас судьба?.. Его сны про Венецию, неужели и я там жил? Сколько вопросов у меня ещё к Эделине! Сколько неразгаданных тайн…

Часть 3. Глава 6

Мне нравилось, как ведёт службы Даниель. Его неспешные, полные достоинства и внутреннего благородства движения, вдохновенные проповеди, чистый красивый голос, способный взять самые высокие и низкие ноты без фальши. Я наслаждался сакральным духом таинств и мне хотелось соответствовать им. С полувзгляда я понимал отца Даниеля, и служба прошла без единой запинки.

Уже в конце, во время Причастия, я заметил свою мать и Николь. Глаза сестры восторженно блестели, поймав мой взгляд, она так искренне и светло улыбнулась мне. Сердце зажала в тиски знакомая щемящая боль. Мать не удостоила меня взглядом, опустив голову, она молилась. На её лице отражались переутомление, беспросветное разочарование и неудовлетворённость во всём. Стало искренне жаль эту сгорбившуюся, измученную женщину, с трудом верилось в то, что я появился из её чрева. Ничего, кроме жалости, не осталось в моей душе из воспоминаний о детстве. Я вдруг отчётливо понял, что больше никогда не вернусь в Гатьер.

Сестра обняла меня после службы.

– Ты – молодец, братец, – она оставила поцелуй на моей щеке и добавила, – мы гордимся тобой!

Розалия тоже подошла ко мне и шершавой рукой провела по лицу, словно пытаясь запомнить мои черты. Наши глаза встретились, долгий молчаливый взгляд сказал о многом: она не просила прощения, нет, но осознавала свою ответственность за то, что произошло между нами.

– Ты будешь хорошим священником, Эдуард. Я не зря родила тебя на свет. Не забывай о нас, когда встанешь на ноги.

– Чем смогу, помогу.

– Вот и хорошо… – она развернулась и ушла шаркающей походкой, волоча ноги.

Николь оглянулась и ещё раз помахала рукой, заботливо придерживая мать. У меня на глазах появились слёзы. Даниель похлопал по плечу, шепнув на ухо:

– Видишь, не всё так плохо, мой мальчик. Я же говорил, тебе только кажется!..

Прихожане пожимали руку своему кюре и желали доброго дня. Мелькали лица знакомые и не очень, некоторые здоровались со мной, но не все узнавали. Как же тяжело возвращаться в места, где ты родился и рос, уже не являясь частью этого маленького замкнутого мира. Подобно отрезанному ломтю, понимаешь: назад дороги нет.

На кладбище было жарко, солнце нещадно палило. Поля шляпы спасали лицо от прямых лучей, но чёрная ткань нагревалась так, что не было сил терпеть.

По лицу Даниеля тоже стекали ручейки пота, но он их словно не замечал.

– А вот здесь лежит Маргарита, не знаю, помнишь ты её или нет, кажется, вы были ровесниками, девушка умерла в прошлом году от пневмонии, – он горько вздохнул и перекрестился, – так мало ей Господь отмерил… Всем городом провожали, а сколько было цветов, ты бы знал, и плакали все, от мала до велика.

«Зачем он это всё рассказывает мне? – спрашивал я сам себя, стирая пот с лица, и тут же сам себе отвечал, – потому что все эти люди, живые и мёртвые, все мы – его семья. Даниель любит свою паству всем сердцем. Вот и каждая могилка дорога ему, потому что здесь лежат его духовные дети.»

– А тут покоится старик Жерар, ты не можешь его не помнить, вы жили по соседству.

– Как же, помню… Он вечно сидел на скамеечке и, кряхтя, наблюдал за мной, покачивая головой. Преставился значит, сердешный.

– Да, года три, как Господь его призвал. Вижу, ты устал, Эдуард. Давай подойдём к твоей крёстной и отправимся отдыхать. Сегодня нужна сиеста. Солнце ядрёное, того и гляди, тепловой удар хватит.

На могиле Мерлен стояли свежие лилии. Странно, что в такую жару они всё ещё имели первозданный вид. Я положил букетик только начинающей зацветать лаванды. Горечь незаживающей потери наполнила душу.

– Здесь всегда свежие цветы… Даже не знаю, кто их носит, – Даниель снял шляпу и промокнул платком мокрый лоб. – Её любили так же сильно, как ненавидели. Однажды ко мне пришла женщина и буквально требовала изгнать Мерлен из города. Я не скажу тебе, кто она, чтобы ты не таил обиды. Обвиняла её в связи с дьяволом, якобы именно поэтому она имела такую власть над мужчинами. Прости, Эдуард. Я сказал лишнее.

– Нет. Я всё знаю. Говори…

– Как мне было объяснить ненавистнице, что любят Мерлен за нежность души, за свет, который от неё исходит… Кажется, никто не мог быть к ней равнодушен. Эта женщина наделяла всё вокруг добротой и любовью, – он замолчал, а я не мог говорить. – Есть люди, подобные солнцу! К ним тянутся замёрзшие сердцем, чтобы погреться. Таких людей очень мало на Земле, но они есть. И согревают наши души. Она была такой. Я верю, что Мерлен в раю. Не может быть иначе. Пойдём, мой дорогой. Нужно найти прохладу.

Погладив могильный крест рукой, я поплёлся вслед за ним, унося с собой все свои беды и радости.

Часть 3. Глава 7

Трудно было вернуться к Милерам. Вновь переступить порог дома, в котором я согрешил. Меня встретили тепло и радушно, как обычно, только Констанс была ещё более печальна, чем прежде.

«Если бы не связавшая меня клятва, я бы покаялся во всём, получил по заслугам и с позором покинул бы этот дом, потеряв доверие и покровительство Жоржа… Уехал бы в свою семинарию зализывать сердечные раны. Жениться нам всё равно никто не позволит. Как глуп и наивен я был, просто предполагая, что такое возможно! Кто я? Нищий человек, не имеющий за душой даже собственного угла. Женитьба забрала бы и моё образование. В лучшем случае, всё, что мне светило б после семинарии в миру – это приходская школа, мизерное жалование. Конечно, с моими-то мозгами я мог бы учиться дальше и стать кем угодно, к примеру, врачом. Но кто бы оплачивал это моё обучение? Вновь Жорж?! Кого устроит такая ситуация?» – эти мысли крутились в голове, как осиный рой.

Ужин был роскошен, огромное блюдо из морепродуктов, разные соусы и приправы для креветок, лангустов, омаров и морских пауков, устрицы с эшалотом и рыбный суп. Всё это называлось постным днём.

Мне трудно было есть, я не приучен так ловко управлять столовыми приборами, чтобы с изяществом вкушать подобную пищу.