Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

Ещё большее потрясение отразилось в её глазах.

– Этого не может быть! Девочка, ты жива! Мы искали тебя! Мальчики уже отчаялись ждать! Слава Богу! Слава Богу!.. – Мирабель бросилась к ней навстречу и крепко обняла.

Странные чувства наполнили сердце Жюзьен. Она ненавидела эту женщину всем своим существом, считая виновной в смерти обожаемого отца Эдуарда, а если и нет, то уж точно виновной в позоре, что легло на его священное имя. В тех злобных шептаниях у его гроба, заставивших её бежать куда угодно, лишь бы их не слышать. Теперь она должна её полюбить, быть благодарной, что эта женщина усыновила её братьев и вырастила, как своих родных детей?! Жюзьен закипала, как чайник, поставленный на пылающие угли, с большим усилием выдавив из себя вежливую улыбку.

– Куда же ты пропала?! – не унималась сердобольная вдова Прижан.

Жюзьен молчала.

– Ну, не хочешь, не отвечай. Потом расскажешь. Как же мальчики обрадуются, Бог мой! Бернард, Вы всегда приносите радость! Спасибо Вам за помощь, если бы не Вы, мне бы не под силу было поднять трёх сыновей.

Последнее слово больно царапнуло слух Жюзьен.

– Я и не знал, что Вы кого-то усыновили, Мирабель. Эдуард перед смертью написал мне письмо с просьбой позаботиться о Вас, он рассказал о Ваших финансовых трудностях, и это самое малое, что я мог сделать для него.

– Вы буквально нас спасли! Спасибо!

Жюзьен совсем растерялась. Все прошедшие годы епископ перечислял этой женщине деньги, даже не подозревая, что помогает этим и её братьям! Слёзы навернулись у всех на глазах.

– Я сейчас на смене, но к ужину освобожусь. Приходите к нам!

– Вы живёте всё там же?!

– Ну, конечно! Я бы не продала этот дом ни за что, в нём живут мои воспоминания…

* В конце 1902 г. министерство внесло в палату депутатов проект закона о преподавании, отменявший закон Фаллу. Право открытия учебных заведений предоставлялось только лицам с высшим светским образованием (по закону Фаллу достаточно было среднего, всё равно – светского или духовного); контроль над преподаванием предоставлялся светским властям, которые получали право закрывать учебные заведения. От лиц, открывающих учебное заведение, требовалось заявление, что они не принадлежат к неразрешённым конгрегациям. В силу нового закона подлежало закрытию до 10000 школ, содержимых духовенством, с общим числом учащихся: мальчиков – 350000 и девочек – 580000. Для восполнения создаваемого таким образом пробела правительство должно было озаботиться о немедленном открытии 1921 совсем новых школ и о расширении нескольких тысяч старых. Это возложило на плательщиков налогов бремя в 50 млн франк. единовременно и свыше 9 млн ежегодно, тогда как ранее соответствующие расходы падали на церковь и монастыри. В июле 1904 г. закон о преподавании прошёл через обе палаты и вступил в силу; закон Фаллу окончательно пал. В январе 1905 г. правительство провело через палаты запрещение преподавать Закон Божий на бретонском языке. На отмену конкордата правительство, однако, не решалось, находя, что религиозное сознание народа не стоит ещё на надлежащей высоте. В сентябре 1903 г. открытие в Трегье памятника Ренану дало повод к клерикальным манифестациям: войска принуждены были отогнать от места торжества значительную толпу народа. В апреле 1904 г. из судов были удалены распятия и другие религиозные эмблемы. (Материал из Википедии)

ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 4

Жюзьен была здесь впервые. Мысль о том, что отец Эдуард частенько захаживал в этот дом, вызывала и сладость, и боль одновременно. Подобное чувство возникало и от мысли, что здесь выросли её братья, и только она, Жюзьен, была в стороне от всего этого, лишённая счастья быть рядом с ними. Но разве же можно в этом винить кого-то, кроме себя самой?

Она сжала сильнее руку Бернарда и остановилась отдышаться. Платье вдруг стало на неё давить,

– Воздуха мало! – она жадно хватала его ртом, словно рыба без воды.

– Только не падай здесь в обморок, моя фея!

– Кто-то уже падал?

– Однажды Эдуарду стало плохо, на этом самом месте. Он так переживал, что у него начался кризис. Я еле дотащил его до дверей…

– Вы так много знаете о нём, Бернард! У меня же остались только детские, призрачные воспоминания.

– Да, но ты до сих пор слышишь его!.. О, я бы многое отдал за такую духовную связь.

– Мама, мне холодно! – Дариен закапризничал, ему надоело стоять у порога без движения.

– Не переживай, девочка, всё будет хорошо! Твоё желание вот-вот исполнится, и ты, наконец-то, обнимешь своих братьев!

Столько треволнений перенесла она за последние дни, что нервы были на исходе. Но взяв себя в руки, Жюзьен сделала шаг, потом ещё один и ещё… Дюбуа постучал в знакомую дверь. С тех пор тут мало что изменилось, только время немного потрепало обстановку и людей.

– Заходите, мои дорогие! Я так рада! – Мирабель приоделась и даже как-будто помолодела. Её тонкие пальцы взволнованно поправили причёску и она не знала, куда деть свои руки. За нею возвышались трое молодых мужчин: один брюнет и два рыжеволосых. Жюзьен сразу поняла, кто есть кто. У Бастиана были черты лица, схожие с ней: тонкий, чуть удлинённый нос, пухлые губы, тёмные, медного цвета ресницы и брови в разлёт на матово-бледной коже. Он отпустил себе бакенбарды и выглядел аристократом. У Конега глаза были чуть более раскосые, небольшие короткие усики, нос более курносый, усыпанный весёлыми веснушками, как у их мамы. Они стали совсем взрослыми, такими высокими и статными. У Жюзьен задрожали губы и слёзы потекли по щекам.

– Ну, что же Вы стоите! Обнимите сестру! – Мирабель подтолкнула сыновей, у неё у самой стали влажными глаза.

Дариен не понимал, что происходит и почему двое незнакомых мужчин обнимают его маму, а она плачет и щупает их руками, словно не верит, что они на самом деле существуют.

Бернард поцеловал Мирабель руку, растроганный такой волнительной встречей, поздоровался с Генри. У молодого человека были удивительно синие глубокие глаза, такие же, как у его матери, мужской волевой подбородок с ямочкой, густые тёмные волосы, немного волнистые, и тонкие усики, нынче вошедшие в моду среди студентов. Он присел на корточки возле Дариена и, улыбаясь, спросил:

– Здравствуй, малыш! Как тебя зовут?

Дариен засмущался и, дёрнув маму за юбку, по привычке спрятался за нею.

Жюзьен взяла его на руки.

– Это – Дариен, познакомьтесь, мой сын, – представила она его окружающим, – а это твои родные дяди, мои братья, сынок!

Мальчик с интересом разглядывал солнцеподобных мужчин, вдвоём протягивающих к нему руки. К Конегу он, всё-таки, пошёл, ему понравились его веснушки.

– Проходите, пожалуйста, не будем стоять у порога.

В зале уже был накрыт стол, и вкусный ужин ожидал гостей. Хозяйка волновалась, ей очень хотелось всем угодить. Генри помогал матери, а вот братьям, встретившимся с сестрой через столько лет, было что рассказать и совсем не до аппетита.

Бернард погрузился в воспоминания, окинув комнату ностальгическим взглядом, вот тахта, на которой лежал во время приступа чахотки Эдуард, кажется, его присутствие здесь до сих пор ощущается, и его дух никогда не покидал этих стен. «Даже после смерти ты объединяешь дорогих тебе людей, мой друг!» – подумал Дюбуа и тяжело вздохнул. Он знал, что близится час разлуки и совсем скоро, возможно, уже завтра, он потеряет возможность видеть Жюзьен, наслаждаться её голосом и украдкой вдыхать аромат её волос, пьянея от любви и страсти. Скорее всего, это их последняя ночь. У него защемило сердце.

Мирабель улыбалась, наблюдая, как оживлённо беседуют её приёмные дети. Эта красивая, яркая молодая женщина могла бы быть ей дочерью, если бы не исчезла тогда. И, наверное, Мирабель полюбила бы её и приняла точно так же, как Конега и Бастиана. Но острый, как бритва, взгляд этой девочки всегда настораживал её, а маниакальная привязанность к Эдуарду – пугала. Откуда в ребёнке могло быть столько чувств к мужчине, годящемуся ей в отцы? Она никогда не скрывала своей лютой ревности, вот и сейчас, колкий взгляд, быстро брошенный на «соперницу», уколол в самое сердце. Как это странно, когда уже давно некого и незачем делить… Ужились ли бы они вместе? Одному Богу известно.

Мальчики росли дружно и быстро приспособились к совместной жизни, по-братски разделив домашние обязанности и заботы. За все эти годы ни разу не подрались и всегда находили общие интересы.

Жюзьен – другая, она сама по себе, как дикая кошка, которую не приручить. Что между ними с Бернардом? Епископ безумно влюблён, этого не спрятать от женских глаз. Взаимны ли их чувства? Жюзьен не смотрит на него так, как смотрела на отца Эдуарда. Его девчонка принимала, как Бога, с немым обожанием, и была готова на всё. Её ужасные крики Мирабель помнила до сих пор, когда монахини утаскивали свою воспитанницу из палаты больного священника. Казалось, что она готова убить их всех и любого, кто помешает быть ей с ним рядом. Это пугало и всегда отталкивало Мирабель. Где-то в глубине души она даже вздохнула с облегчением, узнав, что Жюзьен сбежала. Конег и Бастиан сразу же приняли её и впустили в свои детские открытые сердца, а теперь так и вовсе любят как свою родную мать. Нет. Не было бы им жизни вместе. Не смирилась бы эта огненная дикарка с ролью приёмной дочери у ненавистной ей женщины, никогда. И Бог мудро распорядился их судьбами, позволив Мирабель вырастить мальчиков в спокойствии и взаимопонимании.

– Всё очень вкусно, спасибо! И как Вы всё успеваете, дорогая Мирабель? Тяжёлая работа, дети, дом… – Бернард восхищённо посмотрел на неё, искренне впечатлённый жертвенностью этой благородной и такой удивительной женщины.

– Дети уже выросли и теперь сами мне во всём помогают.

– Где учатся молодые люди?

– Генри на третьем курсе юридического, по вечерам подрабатывает в суде, Конег занимается литературой и хочет стать учителем словесности, он в этом году заканчивает лицей. А Бастиан увлекается архитектурой, ему не удалось поступить в университет и он готовится ко второй попытке, подрабатывает репетиторством.

«Я бы не смогла дать им этого в деревне, даже если бы вывернулась наизнанку», – подумала Жюзьен, её глаза встретились с Бернардом, и, появившееся томление в груди стало для неё неожиданностью. Будто она уже соскучилась по нему и ей не хватает его горячих объятий. Епископ разговаривал с хозяйкой дома, выказывая глубокое уважение и трепетное отношение к вдове. Но даже это немного раздражало Жюзьен. Кажется, теперь она ревновала эту женщину не только к отцу Эдуарду, но и к братьям, так непривычно называющим её мамой, и к епископу, словно бы уже принадлежащему Жюзьен и только ей одной.

– Ну, а теперь, сестрёнка, расскажи ты о своей семье, – Бастиан никак не мог отпустить руки своей старшей сестры, будто она может вновь исчезнуть и больше не вернуться.

– Да, расскажи об отце нашего племянника, – подхватил Конег, целуя Дариена в розовую щёчку, – откуда у нашего мальчика такие большие и темные глаза!

– Его отец – очень хороший человек. Мы выросли вместе. Я попала в их семью, сбежав из приюта, и они не прогнали меня… – «Хотя стоило бы…» – подумала про себя Жюзьен, и чувство вины наполнило её горечью.

– Твои приёмные родители любят тебя? – не унимался Бастиан.