Враг моего врага. «Песец»

Мрланк сокрушенно кивнул.

– Ознакомим т’Лехина с этим апофеозом гениальности? Или сотрем, от греха подальше?

Йозеф вдруг хитро подмигнул:

– А как же! Обязательно ознакомим. Пусть знает, на какие поразительные идеи способен его расторможенный алкоголем мозг. А то строит из себя утонченного, понимаешь. Великий князь – ни вздохни, ни пукни! Это ведь он придумал ссать сверху?

Мрланк пожал плечами. Для него сама суть плана явилась откровением, где уж помнить, кто что предлагал.

– Скажем, что он! – решил Гржельчик и улыбнулся с предвкушением.

В монастыре не было электричества. Совсем. Здесь дышалось легко, как на родине. Только солнце на прозрачно-синем небе было желтым, а ночь рисовала на небесах незнакомые контуры созвездий. Тоска порой всплывала во снах, там солнце было красным, а небо желто-белым, но сны никогда уже не станут явью. Родины больше нет. Надо привыкать. Какая разница для монаха, что за небеса над головой? Бог един во Вселенной.

Решение стать монахом выкристаллизовалось у послушника Антония не за один день. Впервые он задумался о суетности и тщете мирской жизни, когда оказался один-одинешенек среди бескрайнего космоса. Только он и смерть вокруг, и кислорода в баллоне на четыре часа. На пороге смерти он оглянулся на свою жизнь и понял, что ее, в сущности, не было. Он заполнял драгоценное время бессмысленной ерундой, а если что-то приносил в мир – то горе и несчастье. Лица убитых врагов, лица убитых друзей, лица тех, кому просто не повезло попасть под карающую руку, кружились перед ним призраками на фоне вечных немигающих звезд. Какие-то женщины, к которым он ничего не чувствовал, случайные приятели, нездоровый азарт и пьяное веселье в наркотическом дыму… Тридцать лет позади, а вспомнить нечего. Жизнь, как пустая скорлупа – одна видимость. И так ему обидно было умирать, не узнав настоящей жизни, что он стал молиться. Тогда еще – небесам родины, иного он не знал.

Его спасли, и это ощущение горькой ясности отошло на второй план, оставив лишь мысль, висевшую навязчивым фоном: надо что-то менять. Он надеялся вернуться на родину, уволиться из армии, зажить другой, мирной жизнью, не вполне представляя, что будет в этой мирной жизни делать, ничему толковому не обученный. А сам продолжал жить все так же бесцельно, безвольно плывя по течению судьбы, убивая дни в тюремном безделье. До тех пор, пока мечты не разлетелись осколками. Возвращаться некуда. Сны, где он был подвешен в пустоте среди звезд, уступившие было место глупым, попсовым сновидениям, вновь пришли и более не оставляли в покое. Будь он прежним, они могли бы толкнуть его к самоубийству. Но он уже видел эту пустоту и эти звезды наяву. Его небеса разбились, его мир погиб, но Вселенная жива. И они лишь укрепили его намерение изменить свою жизнь, сделали его осознанным решением.

В монастырь святого Бенедикта он попал прямиком из тюрьмы, как и трое его товарищей, бывших подчиненных – так распорядилась судьба. Новая тюрьма, только без решеток – так восприняли перемену трое бывших десантников. Но их командир понял, что именно здесь для него открывается возможность изменить жизнь так, чтобы в следующий раз, заглянув в глаза бесконечности, не жалеть и не презирать себя. Через три дня после прибытия он стал Антонием. Его солдаты жаловались на холод, однообразие, отсутствие женщин и пытались отлынивать от работ, а он усердно трудился, выполняя послушание, посещал все молебны и с помощью монахов, охотно откликавшихся на просьбы о просвещении, изучал основы веры, которую принял.

Вчера после вечерней службы он решился поговорить с аббатом Франциском о своем будущем.

– Я хочу стать монахом, – сказал он.

– Я так и думал, сын мой, – улыбнулся старый настоятель, морщины побежали от уголков губ.

Антоний смутился. Неужели аббат обращал внимание на какого-то послушника, без году неделя, да еще давал себе труд поразмышлять о его желаниях? А ведь похоже, что так. У старика все под приглядом.

– Почему ты этого желаешь? – спросил аббат Франциск.

Антоний помедлил с ответом. Он сам определенно не знал, почему. Словно что-то подталкивало его изнутри.

– А у меня есть другой выход, святой отец? – отозвался он в конце концов. – Я хочу жить во имя чего-то большего, чем тяжесть еды в желудке.

– Похвальное стремление, – заметил аббат. – Но люди реализуют его по-разному. Становятся архитекторами, учеными, поднимают сельское хозяйство, рожают детей…

Антоний позволил себе усмехнуться:

– И с кем тут можно завести детей? Святой отец, долгое время моя жизнь меня устраивала. Потом перестала устраивать, и я начал мечтать. Но мечты – такая же пустая трата времени, как животное существование. Тем более – мечты о несбыточном. Надо что-то делать, исходя из реальности. А в реальности я нахожусь здесь, в монастыре. И я ничего не умею, кроме как убивать и выходить живым из передряг… вот разве что молиться научился.

Старик задумчиво покивал.

– Что ж, сын мой… молись дальше. Я вижу, Бог не зря привел тебя к нам. И буду рад, если ты присоединишься к нашему братству.

Он перекрестил спину удаляющегося Антония. Судя по тому, что он знал об этом человеке и чувствовал в нем, ему недолго прозябать в простых монахах. Бывший командир, умеющий и руководить, и убивать… выживший всем смертям назло – значит, Бог хранил его, ведя краем мимо гибельных ловушек, пусть он еще и не подозревал об этом. Вот из таких вояк, пришедших к Богу порой не своей волей, но искренне, получаются лучшие борцы с нечистой силой.

Гавриилу т’Бокохану план предстоящего сражения не понравился. Не то чтобы он сомневался в военном гении трех адмиралов, один из которых – прославленный т’Лехин, глава Мересань, второй – известный на всю Галактику Гржельчик, а третий – хитрый кровохлёб Мрланк, который с единственным линкором умудрился так досадить Ену Пирану, что того трясло от одного упоминания о «Райской молнии». План, который они обсудили на «Ийоне Тихом» и который т’Лехин немедленно довел до сведения своих капитанов, был, разумеется, выполним, обстоятелен и вел к победе. Но «Десятому» т’Бокохана в нем было отведено жалкое место резерва, тогда как основную славу предстояло стяжать «Тринадцатому» т’Доррена, находящемуся на острие атаки. Это просто несправедливо! Т’Доррен – и так любимчик адмирала, а ему, т’Бокохану, не дают возможности проявить себя. Отличись он – может, и на него упал бы благосклонный взгляд великого князя Севера. Только как отличиться, дрейфуя в резерве?

Т’Бокохан решительно не понимал, чем он хуже т’Доррена. Они оба были с адмиралом т’Лехином в битве у земного периметра, где потеряли свои линкоры и попали в плен. Оба, вернувшись на родину, получили новые корабли и поступили под командование Ена Пирана. Сейчас за этот период было неловко, но тогда считалось большой удачей попасть под начало знаменитого флотоводца. Они же не знали, что гъдеанин – пособник дьявола! И ладно бы Ен Пиран отличал т’Бокохана, что могло бы дать адмиралу т’Лехину основания и его заподозрить в склонности к тьме. Все наоборот! Проклятый сатанист благоволил т’Доррену, даже почти не орал на него, ставил всем в пример. И т’Лехина это не смутило. А что было потом, после конца света? Т’Бокохан привел к т’Лехину своих людей, а т’Доррен где-то шлялся. И вот какова благодарность за верность!

Он вызвал «Тринадцатый» и предложил поменяться.

– С чего бы? – высокомерно ответил т’Доррен.

– Капитан т’Доррен, не будьте эгоистом, – упрекнул его т’Бокохан. – Вы уже обратили на себя внимание адмирала и обрели его покровительство, хватит с вас подвигов. Дайте мне возглавить атаку! Это мой шанс.

– Да уж, – желчно откликнулся т’Доррен, – прекрасный шанс завалить операцию.

– Что?!

– Считаете адмирала глупее себя? Он отлично знает, что и кому можно доверить.

– Я верен ему! – возмутился т’Бокохан.

– Потому вы до сих пор и не на костре. Но это не делает вас умнее.

Он задохнулся.

– Как вы смеете? Это оскорбление, которое следует смывать кровью!

– Это констатация, капитан т’Бокохан, – спокойно произнес т’Доррен. – Оскорбление предполагает приписывание человеку негативных черт, ему не свойственных. Но что же делать, если вы действительно дурак? А временами еще и трус.

– Я – трус?! – заорал он. – Я был рядом с адмиралом в самые трудные дни, а вы болтались в какой-то заднице, неизвестно чем занимаясь! А потом явились на готовенькое!

– Если вам неизвестно, чем я занимался, – усмехнулся т’Доррен, – это не значит, что адмирал не в курсе, как я исполнял его поручения. Я был в местах, где страшно ходить, потому что ступать приходилось по трупам. И извлекать из-под них живых! А вы тупо торчали у адмирала под крылышком, боясь отойти. Трус и бездарность!

– Сам ты бездарность! – кровь ударила т’Бокохану в голову. – Только и можешь, что оскорблять товарищей и подлизываться к начальству! Ты и Ена Пирана облизывал, я же помню! Пособник дьявола, чтоб тебе сдохнуть без прощения!

– Боевая тревога!

Адмирал т’Лехин протер глаза. Да что ж такое! Только ляжешь отдохнуть, как что-нибудь непременно случается. Причем тогда, когда и случиться-то ничего не может! Врага рядом нет. Неужели опять кровохлёбы и земляне не поделили очередную бабу?

– Адмирал, – на адъютанте не было лица, – «Десятый» и «Тринадцатый» дерутся!

– Как?! – сон мигом слетел. Он вскочил, запахнул халат, кинулся в рубку. Адъютант бежал следом.

– «Десятый» нанес «Тринадцатому» лазерный удар, адмирал. «Тринадцатый» ответил…

– Электрическая сила!

На экране творилось что-то невообразимое. До сих пор подобное казалось т’Лехину невозможным. Бой между двумя мересанскими линкорами. Не учебная схватка – полноценный бой в реальности. Оба линкора стреляли на поражение, оба были уже повреждены.

– Вызовите их! – гаркнул т’Лехин.

– Они не отвечают, адмирал.

– Господи Боже!

Что делать? Они же уничтожат друг друга! Как их урезонить, если они не желают отвечать? Расстрелять самому, пока они не вовлекли в это безумие всю эскадру? Чего доброго, Самуил т’Агеттин, приятель т’Доррена, решит за него вступиться…