– Ночевать будешь? – спросил дед.
– Обязательно! – Саша обожал оставаться у деда. Здесь проходили все его школьные каникулы, и каждый уголок дома и большого двора напоминал о детстве. Тогда все было как-то так, как и положено: дед брал его с собой на рыбалку, а бабушка к их приходу пекла что-нибудь вкусное – пироги или булочки… Зимой маленького Сашу укладывали спать на печке, а летом он часто ночевал в сарае, где хранилось сено для коровы Дуси. Сейчас коровы уже не было, она умерла своей смертью в положенный срок: дед не позволил колоть ее на мясо, даже тогда, когда она стала совсем старой и почти перестала давать молоко. «Что это мы, Дусеньку нашу убить дадим? – возмущался он. – Да ни за что! Пусть живет животинка, она нам как дите!» Так и дожила она свой коровий век в тишине и спокойствии, окруженная заботой и любовью. Соседи крутили пальцем у виска, мол, Леонидыч совсем того, ку-ку, корову пожалел, да и деньги какие пропадают, однако деду на соседей было глубоко наплевать. Он всегда поступал так, как считал нужным, если и оглядываясь на мнение окружающих, то крайне редко и как-то про себя, что ли. Никто бы и не подумал, что Иван Леонидович Корольков беспокоится о том, что думают про него другие.
Надо сказать, что именно это качество, унаследованное от деда, очень помогало в жизни и Саше.
– Ка-а-ать! Проснись!
В ответ Катя хрипло промычала что-то нечленораздельное. Она всегда спала очень крепко и, чтобы ее разбудить, требовались определенные усилия.
– Катерина! А ну-ка просыпайся, – Саша сдернул с нее одеяло, – подъем!
– Саша… Отстань… Рано еще…
– Проснись! – он дернул ее за ногу. – Да что ж такое!
«Если бы меня так тормошили, я бы уже подскочил, как ужаленный, а она даже не пошевелится, надо же! – думал он. – Может, это потому что я… потому что мы с ней… – улыбнулся он сам себе. – Устала, козочка…»
– Ну что такое-то, а? – Катя открыла глаза. – Что?
– Ну? Проснулась?
– Проснулась, – проворчала Катя, – с тобой не уснешь ни ночью, ни днем, честное слово!
– Кать. Мне сегодня уехать надо, – начал он и сразу понял, что начал неудачно: глаза девушки наполнились самым настоящим, неподдельным страхом.
– Куда?!
– Да к деду, в Бердск, – торопливо начал объяснять Саша, – дрова помочь на зиму наколоть. А ты думала, «вызван с докладом в Новохоперск, к обеду не жди, твой суслик?»
– Думала! – серьезно ответила она. – С тебя станется… Дурак ты прям какой-то, Саш…
Она обняла его теплыми со сна руками, прижалась щекой к плечу и затихла.
– Сама ты дурочка, Кать. Поехали со мной, а? – неожиданно предложил он, представив, что придется провести ночь без нее, и от этого приуныв. – Поедешь?
– Да ну, как-то неудобно, наверно, – засомневалась Катя.
– Чего тебе неудобно? – рассмеялся Саша. – Дед у меня нормальный мужик.
– Ну, не знаю… – снова заканючила Катя. – Ты там дрова будешь рубить, а я-то что делать стану? И курить нельзя, наверно? Дед твой в обморок упадет, если я закурю.
– Найдем тебе, что делать, не волнуйся. А курить можешь совершенно спокойно, моя бабушка всю жизнь курила, еще с войны.
– Да ладно? – удивилась Катя. – Хотя… в то время многие женщины курили… А на чем мы туда поедем-то, Саш? На электричке, что ли?
– Обижаешь, детка! На машине.
– Как это? – вытаращила глаза Катя. – На какой это еще на машине?! У тебя что, машина есть?!
– Нет, – грустно ответил Саша, – нету у меня машины. Но неужели ты думаешь, что я твою красивую попу повезу на электричке? Отцовскую возьмем.
– У тебя есть права? – внимательно глядя на него, спросила Катя.
– А что тебя так удивляет-то? – ответил он. – Есть, конечно, я же на УПК на «автодело» ходил. Потом восемнадцать исполнилось, пошел да сдал на права. Тем более, у отца всегда были машины, и я вожу лет с восьми, наверное.
– Нифига себе! Круто! – восхитилась Катя, окончательно проснувшись. – Всегда завидую людям, которые умеют водить машину!
– А ты не умеешь? – спросил Саша, потихоньку выбираясь из ее объятий. – У твоих родителей не было машины?
– Была, у папы… Но, когда он умер, мать продала ее, хотя я просила оставить.
– Слу-у-ушай! – вдруг вспомнил Саша. – А собаку куда? Как ты Малышку-то оставишь?
– Не извольте беспокоиться, – засмеялась Катя. – Собака у меня специально обученная. На пеленочку сходит, я ей постелю, а потом уберу все, когда вернусь.
– Ну вот видишь, как все прекрасно складывается, – искренне обрадовался Саша, решивший было, что из-за собаки Катя не сможет поехать, и ему придется, закончив с дровами, поздно вечером возвращаться домой… Ну то есть к Кате, конечно, потому что перспектива провести целую ночь без нее совершенно его не прельщала.
– Ну да, складывается… – задумчиво ответила Катя. – А во сколько ты… мы поедем?
– Давай ближе к обеду. Ты отоспишься, потом прогуляешь свою псинку, да и поедем с тобой. В час где-то.
– Ну хорошо… А сейчас чего? Пойдешь?
– Пойду, конечно, мне учить надо, ты же знаешь… А ты спи… Я посигналю, как подъеду, ты выйдешь. Договорились, птичка? – он поцеловал ее в щеку, слегка помятую и теплую, с трудом оторвался от нее и пошел в коридор – обуваться.
Катя догнала его и снова обняла, прижалась так, как могла прижиматься только она: словно растеклась вся по нему, растворилась в его руках.
– А какая у твоего папы машина? – вдруг спросила она, сама освобождаясь из его объятий, понимая, видимо, что ему на самом деле нужно идти.
Саша ухмыльнулся:
– Папан у меня крутой! «Девятка», на минуточку! Почти вишневая.
– Ух ты! А почему почти? – заинтересовалась Катя.
– Ну цвет такой у нее, «аметист» называется, похож на вишню, но не совсем то. У отца всегда хорошие машины были, надо сказать, – сказал он. – До этого «семерка» была, цвет «сафари».
– Гляди-ка, – улыбнулась Катя. – А почему он тебе не отдаст?
– Я сам не возьму, Кать, – серьезно ответил Саша, – это его машина. Сама же знаешь, сколько на эту тачку горбатиться надо, с чего это он должен мне ее отдавать? Так, иногда беру покататься, в особых случаях.
– А какие у тебя бывают особые случаи? – то ли с ревностью, то ли с интересом спросила Катя.
– Ну, например, к деду съездить. Я страшно не люблю электрички. Народу битком, все… пахнут.
– Ты ж врачом быть собрался! – удивилась Катя. – Вот уж где нанюхаешься…
– Борюсь с этим, Кать, – ответил он, нахмурившись. – Ты права… Все. Я пошел. Поше-е-ел, – протянул он, снова отлепляя от себя Катю.