Столик на двоих. Сборник рассказов

Будучи сиротой, мама всегда тянулась к женщинам старше себя по возрасту. А уж Алине Францевне, в семью которой мы направлялись, была особенно благодарна за содействие в моем спасении из малоизвестного озера на Курилах. Я и там умудрилась «побывать».

Это была, конечно, история… Малоприятная для меня, брата и родителей… А сейчас мама была взволнована новизной роли сопровождающей и, с плохо скрываемым раздражением, слегка «покусывала» меня. Она наивно полагала, что «дрожать от холода» и «потеть от жары», возможно, и дышать, я должна только по ее указке.

Как же я мечтала вырваться из-под ее чрезмерной опеки, зажить свободной жизнью студентки! На это направлены все мои мечты.

Я буркнула, потирая замерзшие руки:

– Мне просто холодно…

– Терпи! – услышала я безапелляционный ответ. Во всем этом и была моя мама… – Заболеть еще не хватало…

Багаж получен, и мы мчимся на такси в Теплый стан к папиным сослуживцам по Курильским островам. Хозяйка дома, та самая Алина Францевна, которая неотступно сидела со мной, держа меня в папином тулупе после моего чудесного спасения, когда я чуть не утонула в местном озере, улыбается нам. Они с мужем живут большой семьей: с дочерью, двумя внуками и зятем в новой трехкомнатной квартире.

Встретили нас радушно. Мама вручила хозяевам «дары юга» в виде отборных овощей и фруктов. Обе хозяйки быстро накрыли праздничный стол, выставив закуски и другую снедь. Всюду сновали жизнерадостные внуки, во всем помогая взрослым.

Выпив за здоровье хозяев дома, стали вспоминать Курилы, жизнь на острове, мое спасение. Отметили символику именно в том, что мой день рождения и тот, «второй», как-то перекликаются: сегодня я вступаю, опять же, не без помощи Алины Францевны и ее семьи, в новую жизнь… Все искренне пожелали мне счастья на новом поприще…

Мама договорилась с хозяевами, что я поживу у них до и во время сдачи экзаменов. Они согласились.

С мамой мы провели вместе несколько дней: нашли мой институт, я подала документы, научилась ориентироваться в станциях метро. После этого мама отбыла домой. При расставании долго всматривалась в мое лицо, как бы желая понять, насколько «причуда» учиться в столице серьезна для меня. Что уж она там пыталась разглядеть – для меня загадка и по сей день.

Два месяца моей жизни в Москве пролетели быстро: музеи, галереи, дворцы, парки осмотрены – я чувствую себя вполне культурным человеком. И вот все четыре экзамена позади. Не так блестяще, как хотела, но я их выдержала и надеялась на лучшее. Со дня на день должны были вывесить списки прошедших отбор абитуриентов.

В тот памятный день вернулись из деревни хозяева квартиры. Они уезжали на два месяца. У них небольшой дом, оставшийся в наследство от родителей мужа. В квартире оставалась семья дочери. Мы подружились. Дети часто забегали ко мне «поиграть». Кроме раскладушки, книжного шкафа и письменного стола, за которым я занималась, ничего, в выделенной мне комнате, не было.

Неожиданно дверь в «мою» комнату распахнулась и на пороге появился муж Алины Францевны. Его зловещий шепот поверг меня в ужас:

– Ты еще здесь? Чтобы духу твоего завтра не было!

Я оторопела от такай метаморфозы в его поведении, потом встала из-за стола и произнесла:

– Завтра вывесят списки поступивших. Мне нужен этот день… Как же…

Но он оборвал меня на полуслове:

– Ничего не знаю… Вон пошла отсюда, я сказал!

Я стала собирать вещи. Заправила раскладушку, подобрала разбросанные детьми игрушки. Внуки тут же «доложили» бабушке о моих «сборах». Алина Францевна из другой комнаты поманила меня пальцем, знаками показывая не перечить мужу и соблюдать спокойствие.

Зайдя к ней, я объяснила, что услышала из уст ее мужа и спросила: как быть в данной ситуации? Пожилая женщина обняла меня и вдруг горько-горько заплакала. Сказала, что он со всеми такой: пока есть от человека польза, выгода – он ему нужен. А нет, так и пошел на все четыре стороны.

– А от меня какая польза ему была, если два месяца ждал? Мог бы сразу выгнать…

Алина Францевна шмыгнула мокрым от слез носом и объяснила:

– Не скажи… Когда тебя спасли на Курилах, и я с тобой сидела, пока твоя мама не вернулась с Сахалина, папа твой был очень растерян. Потом «пришел в себя» и снабжал нас всем, что сам добывал: рыбой свежей, соленой, копченой, икрой красной, мясом кабанов. Всем, чем мог. В знак своей благодарности. Этот то ничего не умеет, хоть и вырос в деревне. Вот и привык к подношениям на своем месте финансиста. Даже когда в Москву вернулся, все просил твоего отца прислать икры, рыбы. Радовался, когда получал с оказией. Все свежее, вкусное, с дымком. Балык у отца отменный получался. Больше никогда такого не ела…

Мы помолчали. Алина Францевна продолжила:

– А когда папа твой попросил его помочь с переводом на «материк», даже пальцем не пошевелил. Это же напрягать кого-то надо, быть обязанным… Так что вы сами с Курил выбирались… А мама деньги дала за твое проживание… Я брать не хотела: понимала, как это тяжело ребенка снарядить. Проезд и все такое. Да зря она их вытащила: он сразу выхватил, пересчитал, осклабился… Вот поэтому она так рано и уехала – надеялась, если не возьмем деньги, походит по магазинам, обновки купит себе и тебе. Но вот пришлось уехать. Этот… постарался… Вот такой он… чудовище…

Меня решили в эту ночь «спрятать» у подруги дочери, где я переночевала. А назавтра «чудовище» уезжал в санаторий и его не было бы еще месяц. Но месяц мне не нужен: завтра решалась моя судьба.

Той памятной одинокой ночью я долго не могла уснуть. Вертелась в чужой кровати, перекладываясь то на один бок, то на другой, скрипя пружинами. Разглядывала темное августовское небо, заглядывавшее в окно своими беззвездными глазами и все задавала себе вопрос:

«Раз все так трудно складывается и меня здесь „не хотят“, то зачем все? Здесь ли мое место? Правильно ли я поступила, приехав сюда?»

Вопросы множились, не давая ответа моему измученному неустроенностью мозгу.

Мне предоставили отдельную комнату, посчитав, что необходимо отдохнуть от пережитого, выспаться. Но сон предательски не шел. И чужая одинокая комната, стала не местом «сладких снов», а камерой узника, помещенного в одиночку. Буря бушевала у меня в душе.

«Почему он так поступил со мной? Сказал эти гадкие, обидные слова? Ведь деньги ему за меня заплатили… И месяц еще не кончился… Можно было сказать ему об этом там, в той комнате. Да разве найдешь нужные слова, когда вот так, сразу, получаешь удар „под дых“? „Задним умом“ все умные…»

Было жалко и Алину Францевну… Я представила, какую жизнь она прожила с этим «чудовищем»: сама открытая по натуре, желавшая во всем помочь людям, была полной противоположностью своему нелюдимому, скаредному мужу. Она работала учительницей в курильской школе. Ее любили и уважали дети и их родители. Решив, что «утро вечера мудренее», все-таки уснула ближе к утру.

С рассветом поехала в институт. Долго бродила по незнакомым улицам, поела в какой-то столовой. После нее меня через час вывернуло наизнанку. К настроению, и без того плохому, прибавилась бледность лица, и рези в желудке. Обессиленная, я нашла пустую скамью в сквере перед институтом и просидела на ней, ожидая заветного часа. Пыталась взвесить все шансы: «за» и «против». О плохом старалась не думать.

Списки вывесили вечером перед закрытием деканата. В них сто три человека. Меня в них… не было… Я трижды обшарила глазами все столбцы с фамилиями… Нет… Ноги у меня подкосились… я с трудом доковыляла до подоконника.

Вокруг царила восторженная атмосфера поступивших в вуз – они обнимались, похлопывали друг друга по плечам, смеялись, договариваясь о предстоящей встрече уже в стенах института. Тут же радостно балагурили их родители. Можно было сразу отличить этих счастливых людей от полностью несчастных.

Несчастные, удрученные произошедшим, поникшими взглядами скользили по белым листкам стендов, и кто тихо, а кто и громко плакали. Отходили в сторону «пролетевших», и уже там тесно обнимались с родителями, с трагическими выражениями лиц, откровенно рыдали: безудержно и горько…

В фойе института перемешались две атмосферы: торжество величайшего праздника и самого тягостного безутешного горя.

Мне захотелось побыстрее покинуть это место, и я нетвердой походкой пошла к деканату. Подергала за ручку запертую дверь и застыла, как в столбняке…

Я стояла долго. Видимо мое лицо было бледным, так как проходивший мимо парень обратил на это внимание и спросил:

– Девушка, вам плохо?

Я перевела на него свой взгляд и не ответила. Парень был не глуп и сам догадался, почему здесь, у деканата, стоит молодая девушка и на ней «нет лица».

Я направилась к выходу. Он пошел рядом со мной и вкрадчивым тоном стал объяснять, что деканат уже закрыт. Так всегда делают, чтобы не прошедшие по баллам «не ломились». А завтра декан будет часов с двенадцати и можно прийти задать ему свои животрепещущие вопросы. Он так и сказал: животрепещущие. Я, наконец, посмотрела на него и сказала:

– Спасибо.

Да какое уж там «спасибо».

Парень досеменил рядом со мной до выхода и напоследок ободрил:

– Набирают на факультет всегда больше списочного состава. Большой отсев. Так что, если похлопотать, то можно надеяться на успех.

Я еще раз сказала «спасибо» и поехала к Алине Францевне на квартиру. Они меня ждали и по невеселому виду все поняли… Зазвонил междугородний телефон: это родители спешили узнать «радостную» весть от дочери. Я взяла трубку и разрыдалась:

– Меня нет в списках, – на все вопросы твердила я.

В конце концов мама перестала их задавать и надолго умолкла. Она тоже плакала. Плакали Алина Францевна, ее дочь, внуки и еще один человек – мой отец.