Столик на двоих. Сборник рассказов

«Значит случилось событие, после которого маме не жалко дать мне пупсика даже в будний день?» – думала я, прислушиваясь к затихающему тайфуну в ее голосе.

Позже мы с папой долго смеялись, когда я в «лицах» показывала ему разъяренную маму. Он приобнял меня тогда и сказал:

– И все же, дочка, подвела ты меня… Сама рубила, а я, дуралей, не догадался… Мама права, не женское это дело, – и хитро улыбнувшись, зная свой и мой характер, тихонько на ушко сказал мне:

– Ну, если очень хочется рубить – иди за сарай и руби. Там еще дров напилили. И командир не ездит… Только осторожно мне… и, погрозив пальцем, поцеловал меня в макушку… Потом, пройдя несколько шагов вперед, он обернулся и спросил:

– А почему ты не вяжешь с мамой кофточки? Это же интересно и вполне женское занятие?

– А меня она не зовет никогда. Сидит со своими подругами и никогда не зовет.

Отец помолчал.

– Понятно… Ну, иди, доченька… Только будь всегда осторожна.

А мой «калейдоскоп счастья» светился все новыми красками и многочисленными фигурками… Украина, Владимир, Курилы, Грозный, Камчатка… Снова Грозный. Успела ли я полюбить эти края за то короткое время, что жила там? Наверное, нет, а вот запомнила навсегда.

Из этих моих ощущений, воспоминаний и сложилось мое понятие родины. Моей родины. Той, что с «березкой под ветром, склоняясь, растет». Той, которую я узнала, и которая вошла в мою память всеми своими отметинами. От края до края. Которую оберегал и которой служил мой отец. Такое забыть невозможно…

А вязание я не люблю и по сей день. Это интересное и вполне женское занятие…

О болезни, любви и кое о чем еще…

В горле у меня запершило от холодного пива, жадно выпитого несколькими глотками после бани. К вечеру я почувствовала дискомфорт в мышцах – предвестника надвигавшегося недуга. Сразу же улеглась на массажную кровать, служившую верой и правдой уже тринадцать лет. «Русская печь» корейского производства основательно прогрела спину, и я еще надеялась, что «пронесет», но чуда не случилось даже после выпитого аспирина. Хвороба все-таки пробралась в мое в тело. Болела я редко: иногда зимой, продрогнув на ветру, иногда летом, в сезон прохладительных напитков.

Почему-то именно сегодня вспомнилось детство. Родители… Болели ли они сами? По крайней мере, лежащими в кроватях я их никогда не видела. Мама, медицинская сестра, в силу специфики своей профессии, мечтала, чтобы дома у нас никто не болел.

Она насмотрелась на солдат- симулянтов, по любому поводу бежавших в санчасть, в надежде отлежаться от нарядов и прочей армейской жизни. Но с мамой их номер не проходил: измерив прибывшему «страдальцу» температуру, она находила его «годным к строевой» и тут же отправляла хитреца обратно. Видимо, и нам с братом приписывалась та же участь «симулянтов», стоило нам занемочь.

Когда болезнь все-таки «забиралась» в меня, как осеннее серое облако, я мечтала о маминой любви, чтобы она была особенно нежна и ласкова со мной. Казалось, если она произнесет милые сердцу слова, погладит ладонью по волосам, то болезнь выскользнет из меня в ту же секунду. Просто испарится.

В действительности этого не случалось: мама наоборот была строже обычного: говорила нам с братом, что болезнь – испытание и мы должны проявить стойкость и мужество, как будто готовила нас к какой-то суровой, трудной, лишенной всяческого комфорта, жизни. Ласковых слов мы не слышали. Наверное, все прилетает бумерангом из ее детства?

В седьмом классе я слегла с температурой. Мама недоверчиво приложила к моему горячему лбу ладонь и сказала:

– Температура невысокая. Собирайся-ка в школу, доченька… А то отстанешь…

«Отстанешь… Придется тащиться…» – бурчала моя пылающая головушка.

Недоверчиво высунув голову из-под отцовского тулупа, я жалобно посмотрела в лицо матери, надеясь пробудить в ней сочувствие лихорадочно горящими глазами. Но не тут-то было: мама принесла школьные одежки, приставила к кровати нагретые у печки валенки и вышла из комнаты…

– Одевайся. Опоздаешь.

Учительница оказалась более внимательной женщиной.

– Да у тебя температура… Ты вся горишь, детка… Как мама тебя отпустила? Собирайся и иди домой… Я ей позвоню.

Неловкими движениями собрала портфель и со стеклянными глазами покинула класс. Озноб пробрался под школьную форму и ничто не спасало от его колючего панциря. Не помню, как добрела до дома и рухнула, не раздеваясь, в постель.

Мама прибежала следом. Фальшиво зазвучали слова:

– Ой, доченька, температура, да? Сейчас, сейчас… Я тебе таблеточку дам… А мне твоя учительница позвонила, что ты заболела… Ты ей ничего не сказала?

Выражение маминого лица было двусмысленное: смесь вранья и желание, чтобы о нем никто не узнал.

Я высунула пол-лица из-под тулупа и отрицательно помотала головой… Стало жаль эту большую, а по сути, очень маленькую женщину-девочку, запутавшуюся в своих благих намерениях ради собственной дочери… Нам обеим была необходима любовь – исцеляющее все недуги снадобье…

Мама помогла мне снять школьную форму, переодеться в пижаму, надела на ноги шерстяные носки с сухой горчицей.

– Мамочка, спой мне песенку про котика… Пожалуйста…

Мама устало присела на краешек постели, подоткнула края тулупа под одеяло и запела своим заунывным, жалостливым голосом:

– Пошел коток в лесо-чек…

Из глаз, как по команде, у меня хлынули слезы…

Прошли годы. Я – взрослая женщина. Приехала к родителям рожать первенца. Я люблю маму и мечтаю о ласковых словах… С возрастом она стала не такая категоричная, много мягче, внимательнее к нам, взрослым детям, живущим от нее вдали… Но ласковых слов от нее мы, по-прежнему, не слышали…

Мама осторожно водила ладонью по моему «Эвересту».

– Ой, – она вдруг испуганно отдёрнула руку от живота. – Он там шевельнулся…

– Конечно. Уже большой ребёночек. Семь месяцев как никак.

На самом верху живота блуждала небольшая подвижная шишка. Мама с удивлением наблюдала за ней.

– Вот мы его растревожили своими разговорами. Давай тихонечко полежим…

Помолчали. Я прислушивалась к шелесту занавесок открытого окна, колыхавшихся от порывов теплого летнего ветерка.

– Мам, а как ты рожала Сережу? Расскажи… Вот я даже не знаю, как я это почувствую…

– Почувствуешь… Сначала заболят кости таза – организм начнет подготовку к родам и косточки начнут как бы раздвигаться. Но это долгий процесс, постепенный. Не вдруг. Потом живот опустится, станет ниже. Значит, что скоро уже… Ну, и в самом конце, почувствуешь нарастающие, тянущие боли. Будет открываться проход… Ну, как бы двери на «выход»…

– Ой, мама, мне страшно…

– Без боли ничего не происходит. Можно потерпеть. Совсем недолго. Надо только правильно дышать, тужиться, слушать акушеров…

– Хорошо. А дальше что?

– Дальше выйдет ребеночек. Его акушеры примут, перевяжут пуповину, перережут ее и слегка похлопают ребеночка, чтобы он задышал самостоятельно. Обработают, завернут, прицепят три бирочки: на ручку, на сверточек, на кроватку… и унесут отдыхать.

– Не перепутают?

– Нет… – мама улыбнулась. – Поэтому на бирочках сразу пишут фамилию, время рождения, вес и номер родившегося.

– Ну, тогда я спокойна.