Столик на двоих. Сборник рассказов

Мой отец – военный. Вместе с ним и мамой мы с братом проехали весь Советский Союз. Вот тогда и начался мой «калейдоскоп».

Первый год – рождение на Западной Украине. Позже – город Владимир, где отец переучивался по военной специальности и с двумя детьми на частную квартиру не брали. Меня отправили на полгода в отцовскую деревню к его пожилым родителям. Мама рыдала по ночам, и квартирная хозяйка «сжалилась» над ней и разрешила вернуть меня, уступив нашей семье самую большую комнату в доме. Вот есть же у людей совесть, оказывается. Как семья радовалась моему возвращению. И больше всех, конечно, я.

Отца послали служить на Дальний Восток. Здравствуй, бухта Ольга. Я не ходила в садик, а носилась целыми днями вокруг дома с такими же неприкаянными детьми. Однажды мы нагрызлись кисленьких ягодок, по вкусу напоминавший лимон. Не спали три дня и три ночи. Это оказался лимонник китайский. Наряду с многими полезными свойствами он повышал выносливость организма, вызывал бессонницу, возбудимость нервной системы. Больше мы его в рот не брали. Хватило тех бессонных ночей.

Иногда меня забирал к себе в роту отец. Помню, как он разбудил меня ранним утром, взял за руку и привел на край огромной скалы. Впереди расстилалось своей безбрежностью Охотское море. Мы дождались восхода солнца. И это был ни с чем не сравнимый восторг маленькой детской души. Из-за горизонта начинало выползать солнце, окрашивая голубой небосвод розово-золотистыми лучами. Вслед за ним преображалось и море, одевая на себя такие же праздничные одежды. Над всей этой красотой царило безмолвие.

– Посмотри, как красиво, доченька!

Я молчала, не смея вымолвить от увиденного ни слова. Но эта картина до сих пор в моем сердце.

– А теперь посмотри вон туда, – отец вытянул руку куда-то вперед, указывая мне направление моего взгляда. Я посмотрела вперед и увидала, как из-под глади воды появляется что-то темное и продолговатое.

– Это лодка, папа? – я вскрикнула от неожиданности и восторга.

– Да, она. Возвращается… Ну, помаши ей ручкой и пойдем домой.

Я нехотя поворачиваюсь, пытаясь смотреть на лодку, скосив до предела глаза. Мы спускаемся со скалы вниз и моря становится не видно…

Отца переводят на Курильские острова. Мы живем далеко от моря в глубине острова. Здесь много японских строений. Теперь у нас двухкомнатная квартира с печным отоплением, удобства во дворе, огородик перед домом, коптильня для горбуши, которую отец построил своими руками. Мы с братом во всех делах его помощники. Папа, выходец из крестьянской семьи, хороший семьянин, хозяин. Он очень многое умел: ловил рыбу, охотился на диких кабанов, собирал кедровые орехи, черемшу, ягоды. Мама специалист по домашнему уюту, сбору клюквы, дикого шиповника, из которого, оказывается, тоже варят варенье.

Я научилась ловить рыбу на самодельную удочку, которую мне соорудил папа. Ловили с мальчишками в горной реке форель. У нее очень вкусное и нежное мясо. Форель ловить легко: садишься на краешек моста, насаживаешь червяка, выкопанного накануне за японской фанзой в тепленькой земле, насаживаешь на крючок, плюешь для верности и забрасываешь в стремнину реки под мостом.

Течение в речке быстрое и поплавок успевает побыть в воде несколько мгновений. Но и за них шустрая рыба успевает напасть на червяка, а с ним и на мой крючок. Я ловко подсекаю добычу и вот уже над водой трепыхается средних размеров тушка серебристой рыбки. За полчаса можно было наловить половину трёхлитровой банки. А больше и не надо. Сегодня на ужин хватит. Ведь ловим мы рыбу почти каждый день.

Научились мы добывать и горбушу. Она возвращалась на нерест в наши речки: ничего не стоило рогатиной придавить ее обессиленную тушку и вытащить руками на берег. Несколько мальчишек возраста шести семи лет выходили на отмель горной реки. Вода кишит идущей на нерест рыбы. Их тела ободраны об острые камни и ошметки шкуры колыхались в прозрачной воде. Я рядом с мальчишками.

Мы знали, что для рыбы это путь в «один конец»: как только она отмечет икру, а самец оплодотворит икринки, рыбы погибнут. Нам было жалко их в глубине души. Но азарт охотника перевешивал сочувствие и жалость, и мы заходили в кишащую от рыбы реку. В ход шли заранее приготовленные рогатины и, истратившим все свои силы рыбам, нечем было сопротивляться нашей ловкости и азарту. Их головы намертво прижимались ко дну речки, а ловкие руки мальчишек быстро выбрасывали рыбину на берег. А там другая пара рук отбрасывала их подальше от воды и занималась приготовлением к запеканию. Соль, спички, бумага всегда находились с нами.

Мальчишки разводили костер и запекали ее в глине или просто в углях. Глину находили рядом с рекой. Обмазывали толстым слоем рыбину, натертую предварительно солью, и обкладывали горкой с углями. Через час глина разбивалась, и рыба поедалась всей ватагой. Сочная, с пропекшейся красной икрой, наивкуснейшая, она источала незабываемый аромат. Запивали все крепким чаем, который кипятили здесь же, на костре в большой жестяной банке из-под консервированных продуктов.

Домой мы появлялись в сумерках: сытые и довольные, насквозь пропахшие запахом печеной рыбы. Матери были в недоумении: где это так гуляют их дети, что, приходя домой, не хотят есть?

Единственным недостатком жизни на Курилах было отсутствие средней школы. Начальная была, а средней – нет. Всех старших школьников и моего брата, в том числе, вывозили в интернат в другой поселок, где они жили целую четверть, обихаживая сами себя.

Вспоминая те годы, брат сетовал, что очень нуждался в материнской любви, ласке и заботе, а ее не было. Видимо, эта удаленность и отчуждённость от дома, сама сиротская атмосфера интерната, сыграла немаловажную роль в формировании его замкнутого, молчаливого характера… Он никогда не улыбался на фотографиях, как его об этом не просили…

Курилы позади… Наша семья летит в «теплые» края, в город Грозный, куда отец получил назначение. Мы прилетаем туда после посещения батькивщины – родины отца и мамы. Дедушка Николай и бабушка Ева еще крепкие старики.

В избе шло гулянье по случаю прибытия на побывку их любимого сына. Трещали от топота каблуков полы, пришедшие гости пели полу приличные частушки, лился рекой самогон и портвейн —дедушка сделал запасы. Всем весело, радостно и беззаботно. Хотя бы в этот вечер. А завтра на работу в поле. В колхозе она всегда найдется… Вот председатель пришел за дедушкой: выпивает стопку и просит завтра выйти, «помочь» колхозу. Дедушка долго чертыхался – он давно на пенсии… Но пойдет… Некуда деваться…

Грозный окутал семью удушливой жарой августовского вечера. Нас никто не встретил, и отец выбрал лучшую гостиницу в городе, стоявшую на берегу реки Сунжа. Свободных номеров, как всегда, не было… Почему-то в те времена считалось, что людям незачем ездить из города в город «без дела» и гостиницы им не нужны. А командировочные граждане сами позаботятся заранее о себе.

Папе пришлось взять номер «люкс». Мне до этого не доводилось видеть не то что городскую квартиру, но и подъезд в нее. А уж двухкомнатный номер «люкс» с ванной, белоснежными простынями на модных кроватях, саму обстановку, повергшую меня, второклашку, в глубочайший шок, я видела впервые в жизни.

Прежде всего меня поразило обилие осветительных приборов: бра в прихожей и около прикроватных тумбочек со свисающей тесемкой —проводком, за который надо было осторожно дернуть, чтобы зажечь их. Огромная сияющая люстра в гостиной над большим столом, торшер около раскладного современного дивана. Все они своим светом создавали и уют, и загадочную атмосферу одновременно.

В полированном светлого дерева серванте на низких ножках сиял белоснежный обеденный сервиз с орнаментом, кучей тарелок и чашек. Стройными рядами замерли бокалы из прозрачного стекла, сверкавшие таким же сказочным светом. Заметила я и низкий журнальный столик с глянцевыми обложками журналов, и хрустальную массивную пепельницу.

Горничная, вошедшая вместе с нами в номер, показала, как пользоваться бра, как переключается вода в кранах в ванной, где лежат дополнительные полотенца, стоит посуда и даже телефон. И видя своим наметанным глазом нашу общую растерянность и удивление от увиденного, попросила «без надобности» за веревки бра не дергать, и посудой не пользоваться. Все почему-то одновременно посмотрели в мою сторону… С чего бы это?

Мне первой предоставили возможность мыться в ванне. Из крана лилась горячая и холодная вода. Вот, диво! Я использовала шампуни и долго играла с пеной. Ведь до этого времени мы посещали только армейские или городские бани, жили с минимумом удобств.

– Ну, все, доченька, пора. Вылезай. Еще же Сережа и папа будут мыться.

Это мама очень тактично меня выпроваживала из бархатной пены. Сама она, как всегда, приняла ванну последней, обиходив всех членов семьи.

Они с папой уже сходили в магазин и готовили ужин. Здесь же за большим столом светились красными боками и сахарной мякотью помидоры «бычье сердце», нарезана докторская и копченая колбаса, стояли бутылки с лимонадом «Буратино» и с «Жигулевским» пивом, горой возвышались продолговатые виноградинки «дамских пальчиков», огромный спелый, уже разрезанный на две большие половинки, арбуз, пахнувший свежескошенной травой, дожидался в холодильнике. Папа нарезал ломтями большой круглый белый хлеб, которого я раньше не видела.

Окинув взором все это богатство, красоту и убранство номера, я заявила:

– Я хочу здесь жить! Мне здесь нравится!

Папа от неожиданности даже поперхнулся, а потом засмеялся.

– Чтобы так жить, доченька, нужно быть генералом, как минимум. А я всего лишь капитан.

– И никогда не будешь генералом?

Все посмотрели на меня, как на дурочку. И так было все ясно. Но папа ответил.

– Надо было раньше идти в училище, а не после армии, как я. И вообще…

Он умолк, и мама перевела тему разговора в другое русло… Папа пробыл подростком в оккупации три года и среднюю школу заканчивал экстерном, получив среднее образование единственным из подростков-переростков своей деревни.

Утром мы покинули так понравившийся мне номер – отец, пока мы с братом видели сны, уже «снял» нам жилье, появился на службе и до двенадцати дня рассчитался за «люкс», в котором я хотела поселиться на всю оставшуюся жизнь…

Последним местом службы моего отца стала Камчатка. Мы летели туда на самолете от Москвы до Петропавловска-Камчатского, далее – в поселок Усть – Камчатск на маленьком «Ли-2» с продольными железными лавками вдоль бортов, на которых всех ужасно укачивало и тошнило.

Снова коттедж на четыре семьи, но теперь кирпичный. То же печное отопление.

Дрова жители добывали сами на берегу океана. Командование выделяло грузовую машину и четыре крепких солдата для погрузки плавника. Выезжали на берег теперь уже Берингова моря, сплошь усыпанного выброшенными бревнами.

Около дома все собранное сгружали, и отец искал хозяина бензопилы из местных, чтобы распилить все на чурки. За определенную плату все распиливали, и отец начинал рубку дров. Колол сначала колуном на пластины, а потом топором на поленья. Я долго присматривалась к процессу и когда отец был на службе, а мама на работе, начинала таким же способом рубить дровишки.

Мой брат уже был курсантом суворовского училища в далеком городе Уссурийск. У меня довольно неплохо получалось и, придя со службы, отец удивлялся, что гора из поленьев стала больше…

– Доченька, это не ты, случайно?

– Нет, куда мне… – не глядя на отца, врала я.

И вот как-то раз я рубила самозабвенно чурки и не заметила, как мимо дважды проехал «Газик» командира части. Только увидав замаячившую впереди нервную походку матери, я заподозрила неладное. Быстро забросила топор с колуном подальше на кучу дров и, рысью помчалась за стол «делать уроки». Мама влетела в квартиру, как разъяренная фурия. Не раздеваясь, она бросилась ко мне:

– Наталия, кто тебе разрешал рубить дрова? – прокричала она, глядя на меня своими зелеными глазами, блеск которых не предвещал ничего хорошего. Выпустив свой гнев, мама устало присела на край стула и как-то сокрушенно, не так напористо, продолжила свою речь.

– Не успела прийти на работу – вызывает командир части. «Вашему мужу не хватает времени на рубку дров? Поэтому вы девочку заставляете? Я вам пришлю солдат-пусть все порубят. Вы хотите, чтобы девочка осталась инвалидом? Мать называетесь…» и отправил меня домой. Чтобы я тебя больше с топором не видела! Вон, бери… моего… нашего пупсика и играй с ним. Позор! Какой позор! Девочка называется…

Пупсик был самой любимой игрушкой моей мамы. Она покупала его якобы для меня, но находился он у нее в комнате. Всегда. Выдавался мне по очень большим праздникам.