Столик на двоих. Сборник рассказов

Лето начиналось поздно и пролетало быстро и незаметно. Осень же была самым благодатным и красивейшим временем года. Она одаривала жителей ягодами, грибами, рыбой, дичью. Жители воинской части семьями выезжали в тундру к океану на крытых грузовиках, где собирали ягоды, грибы, мужчины охотились и рыбачили.

Все наслаждались красотой осенней природы. Еще стояли теплые погожие деньки и воздухе разливался неповторимый запах спелых трав, ягод и солнечного янтарного света, вестника наступившей осени. Этот благодатный период длился полтора, два месяца и заканчивался резко, обрывисто.

Начинались первые заморозки, летел пушистый октябрьский снежок. Люди готовились к зиме… Шла заготовка квашенной капусты, которую солили в больших бочках и держали в кладовке, обмотанной толстой войлочной попоной от промерзания.

Нас периодически трясли землетрясения, частенько в словах местных жителей проскальзывала тревожная фраза:

«Лишь бы не было цунами…»

Я приставала к отцу с расспросами, что такое цунами? Он отшучивался. Убеждал нас, что это «сказки» местных камчадалов. В конце концов, я сама узнала, что это за явление такое, которого все так боялись.

Цунами

Цунами – огромная океанская волна высотой с девятиэтажный дом, сметающая все на своем пути. Это была теория. На практике же, что такое цунами, мне пришлось испытать вскорости.

В седьмом классе шел урок домоводства. Мы шили ненавистные фартуки. Учительница попалась дотошная, проверяла каждый стежок, шов, чем доводила нас до исступления.

За окном сияло зимнее солнышко, мороз разукрасил причудливыми узорами стекла школьных окон. Скрип снега раздавался из-под подошв проходивших мимо людей. Пар, вылетавший из ртов прохожих, говорил нам о том, что там, на воле, легкий морозец и рай…

Вдруг до нас донесся топот нескольких десятков пар сапог и характерный хруст снега. Мимо школы бежали солдаты в полной военной выкладке. Все девчонки, как по команде, повинуясь необъяснимому чувству сплочения, прильнули к заиндевевшим окнам. Мусолили теплыми пальцами прогалины на стекле, чтобы лучше рассмотреть происходящее.

Учительница тоже поддалась общему порыву и, привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до открытой форточки, выкрикнула в морозный воздух пробегающему строю солдат:

– Что случилось?

Один, довольно звонкий и веселый голос, ответил:

– Цунами! Спасайтесь!

В следующую секунду все обитатели класса, ранее, как по команде прильнувшие к окну, отхлынули от него. Все происходило именно так, как описывали в учебниках тот природный процесс, о котором только что прокричал голос за окном. Вмиг опустела вешалка с шубами и шапками. Все неслись прочь из класса, опрокидывая стулья и не обращая никакого внимания ни на учительницу, ни на ее растерянный крик:

– Девочки, куда вы?

А девочки уже мчались, что есть духу, вслед за убегавшими солдатами по обледенелой и накатанной зимней дороге. Каждая спешила к себе домой, чтобы предупредить родителей о надвигающейся беде.

План спасения был известен в поселке всем: схватить «тревожный чемоданчик» с документами, ценностями и бежать всем вместе на ближайшие сопки, спасая свои жизни.

Я неслась среди своих подруг, не обращая внимания ни на мороз, не на расстегнутую шубу. В мозгу гулко билась одна единственная фраза:

«Только бы они были дома…»

Я вбежала в дом. Все мельтешило перед глазами, в горле сухо першило. Я жутко хотела пить, но нигде не остановилась и ворвалась в спальню родителей.

Передо мной предстала идиллическая картина: мама уютно лежала в постели и что-то вязала на спицах. В ее ногах мило устроилась наша кошка, теплый свет торшера создавал уют, из транзистора лилась легкая французская мелодия…

Увидев меня в таком необычном и встревоженном виде, мама потянулась ко мне с немым вопросом на изменившемся лице. В туже минуту я прокричала осипшим голосом:

– Мама, цунами! Что ты лежишь? Собирайся! Где папа?

Мама тут же вскочила с кровати и, с охами и ахами, стала цеплять на свои волосы драгоценный шиньон, писк моды парикмахерского искусства того времени. Он с недавних пор стал украшать ее прическу.

– Папа ловит корюшку! О, Боже… – сказала она и осеклась…

Мы обе знали, где эта ловля происходит и как это не близко от дома.

Я выбежала на крыльцо, села на стул, на котором обычно сидел отец в минуты отдыха от домашних дел, и стала вглядываться в широкую безбрежную равнину, в которой еще рано утром он скрылся – большой любитель ловли этой распроклятой корюшки.

Я сидела и смотрела напряженно вдаль, и мысленно взывала к нему:

«Папа, папочка, родненький! Ну, брось ты ловить эту корюшку и скорее иди домой! Как мы тебя ждем!»

Вдруг в этой бескрайней, холодной, сияющей снежной равнине вдали появилась маленькая точка! Седьмым или сорок седьмым чувством я поняла, что эта «черная» точка и есть мой папа! Я забежала в комнату с криком:

– Он идет! – чем несказанно обрадовала маму.

Позже родители спрашивали меня, как я узнала, что это идет мой папа? Я не понимала их сомнений и просто отвечала:

– Как… Почувствовала!

Тем временем вокруг творилось что-то невообразимое… В соседних домах также сновали дети и их родители. Чувствовалось напряжение в воздухе. Наши соседи и их дочери, мои подруги, пришли к нам со своими вещами и ждали дальнейших указаний. Все вещи были собраны и лежали в коридоре.

Мы с подругами водрузились вокруг кастрюли с тушеными куликами —нашей с папой осенней добычей. Кулики тушили целыми тушками, укладывали в банки, заливали жиром и ждали зимы, чтобы съесть их с вареной рассыпчатой картошечкой, квашенной капустой и другими деликатесами, предусмотрительно заготовленными щедрой осенью.

Мама, проходя мимо, обескураженно посмотрела на нашу трапезу, сказав:

– Ешьте… Чего уж теперь…

Нашу кошку я периодически брала на руки, но она по каким-то, одной ей известным причинам, спрыгивала с них и уходила лежать на свое законное место за печкой. Дельфин, наш пес и охранник, выволакиваемый мной из будки, явно тоже никуда не собирался…

«Что же это за непослушание такое?» – думала я, обводя глазами разношерстное общество…

Отец появился на крыльце дома в тот момент, когда я и мои подруги выскребали хлебушком дно кастрюли. Оно было чистым – это было все, что осталось от тушеных куликов. Я выбежала, услыхав характерное постукивание замерзших лыж о крыльцо. Так отец сбивал наледь на лыжах. Вид у него был усталый. И немудрено: путь занимал только в одну сторону пять с лишним километров. И это на лыжах с полной выкладкой рыбака, любителя подледного лова.

Несколько часов ловли корюшки на приличном морозе. Возвращение уже с поклажей тем же путем. Когда просто с заплечным мешком, полным рыбы. Иногда с пристегнутыми к поясу поводьями санок, тяжело гружеными поклажей. Это были особенно удачные дни, доставлявшие отцу нескрываемую радость и удовлетворение. В такие дни глаза его светились радостью на усталом, загоревшем на зимнем солнце лице.

Вот и сегодня лицо выглядело усталым, осунувшимся. Он подал мне тяжелый мешок с корюшкой и поинтересовался, что случилось и почему у нас столько народу? Я быстро повторила все, что знала на сию минуту: солдаты, цунами, надо спасаться…

Выслушав мою скороговорку с объяснениями, отец пристально посмотрел на меня, на спокойно вилявшего хвостом Дельфина и произнес:

– Непохоже… Разберемся, – и прошел в спальню мимо моих раскрасневшихся от сытого, а, главное, непредвиденного, обеда подруг, мимо мамы и женщин, терпеливо ожидавших дальнейших указаний. На ходу снял тяжелый тулуп, старую военную шапку-ушанку, немного подсевшую от чрезмерного ношения и множественного пропитывания терпким рыбацким потом. Остался в ватных потертых брюках, растоптанных, мягких и не раз подшитых валенках, которые бесшумно устремили его озабоченную фигуру к полевому телефону, стоящему на подоконнике за шторой.

Отец энергично покрутил ручку телефона, назвал телефонистам нужные цифры и минуты две с кем-то разговаривал, задавая мучившие всех вопросы.

Наконец, он повернулся ко всем скопившимся в комнате людям и произнес спокойным тоном:

– Никакого цунами нет. Это учения. Спокойно расходитесь по домам.

Все облегченно вздохнули и, разобрав свои пожитки, разошлись.