Столик на двоих. Сборник рассказов

Этот тон мамы я хорошо знал. Он не предвещал сестре ничего хорошего. Наташка появилась перед нами заспанная, со всклокоченными волосами, какая-то жалкая и угрюмая одновременно.

– Скажи мне, зачем вы с Сашей курили? Расскажи, пожалуйста…

Сестра исподлобья, насупившись, волчонком смотрела на меня, показывая сжатый за спиной кулак, и потрясала им.

– Мы играли в разведчиков. Сегодня я была русским разведчиком, а Сашка немецким. Курили до этого «понарошку», а сегодня Сашка предложил закурить по – настоящему. Какие мы разведчики, если даже курить не умеем? Вот и попробовали…

– Кто же вам сигареты продал? Вы же маленькие, дети? – Вопрошала наша правильная и честная мама.

– Продали Ленке. Она уже в 3-м классе, дылда и к тому же сказала, что для папы.

– Хорошо. Решим так… За этот проступок ты не будешь сегодня смотреть телевизор. А с Сашиными родителями я сама поговорю. Совсем не интересуются ребёнком… – И уже совсем другим, не строгим тоном, а скорее игривым, обратилась к сестре:

– Натальюшка, а как тебе моя новая прическа? Нравится? И цвет волос?

Сестра, продолжая насуплено смотреть в мою сторону, неопределенно пожала плечами и вдруг заплакала, сотрясаясь всем телом и растирая сжатыми кулаками мокрые глаза:

– Не знаю я… Ыыыыы… Ты не моя мама, иди и снова стань моей мамой, – ревела белугой сестра.

– Как же это я – не твоя мама? А кто же я, по-твоему?

Но сестра уже учуяла струнку сомнения в мамином голосе и решила отыграться за свое «наказание» на полную катушку.

– Ты – чужая тётя… Иди и вернись моей мамой. Ыыыыы…

– То есть мне надо идти снова перекрашиваться в прежний цвет?

– Да! – орала уже не своим голосом малолетняя актриса, неизвестно откуда уяснившая систему Станиславского.

– Мама, не слушай её. Эту дуру. И никуда не вздумай идти! – вдруг взорвался я от негодования и неприятия поведения сестры. – Давай дождемся папу. Пусть он посмотрит и тогда решите, что делать.

После моих слов мама совсем обмякла, опустила голову, теребила пальцами легкую косынку и смотрела потерянным взглядом сквозь нас обоих. Сестра по-прежнему громко ревела.

– Наташка! Оставь маму в покое! Никуда она не пойдёт!

Я уже пожалел, что затеял этот воспитательный процесс. Если бы я знал, чем он закончится…

Тем временем сестра уже плакала на своей кровати. На все уговоры мамы она твердила, как пономарь, что «это не её мама» и «пусть идёт куда хочет» … Она уже вошла в образ «обиженной дочери» и не соглашалась ни на какие уговоры «подождать до прихода папы».

На сестру я смотрел как на умалишенную, но ничего с ней не мог поделать.

И вдруг я увидел, как мама поднялась и, надев плащ и туфли, вышла из комнаты. На улице было уже темно и неуютно. Осень рано вступила в свои права. Черные силуэты деревьев качались от налетавших порывов ветра, дворовый асфальт покрылся опавшей листвой. Мама шла, зябко втянув голову в ворот плаща и была похожа на жалкую испуганную птицу, которую согнали с насиженного места.

– Ну, что? Добилась своего? – с горечью прошипел я, глядя на упрямицу.

Сестра замолчала на несколько секунд, соображая своим умишком, куда же пошла мама, а когда поняла, то зарыдала ещё громче, и на этот раз, кажется, по-настоящему.

Мама вернулась часа через два тихая и какая-то потерянная. Медленно села на стул и тоном человека, которого обрекли совершить то, чего он не желал, произнесла:

– Ну, вот, доченька, похожа я теперь на «твою маму?»

Волосы у мамы приобрели прежний цвет, но казались какими-то безжизненными, куцыми. На лице были видны следы недавних слез. От прежнего веселья и хорошего настроения не осталось и следа.

После этих слов сестра бросилась к маме в объятия и зарыдала в голос. Мама притянула её к себе и гладила по голове. Приговаривала:

– Конечно, я сама виновата – не подготовила тебя к моим перевоплощениям… Прости меня, моё солнышко…

И от этого «прости, моё солнышко» сестра завопила с новой силой – полного своего раскаяния.

Утром вернулся с дежурства папа. Они долго о чем-то шептались с мамой за столом, а потом он подошёл к сестре, обнял её и ласково спросил:

– Доченька, не дождалась меня? Не дала на нашу мамку – «Доронину» – посмотреть… Не успел я оценить её новый образ… И волосы жалко… Живые же они… А становятся мертвыми…

Сестра завопила в непонятно который раз. Ни о каком курении уже больше никто не вспоминал. А мама позже перекрасилась в блондинку ещё один раз…

Почему Москва слезам не верит

Лето окончания школы выдалось, как всегда, жарким. Отзвенели в ушах выпускников щемящие звуки колокольчика на школьной линейке, директор вручил выпускникам аттестаты зрелости. Их тут же отобрали родители, не веря своим глазам, что их чада закончили школу. Выпускники выпили шампанское, встретили рассвет на берегу грозненского «моря» и все…

Я улетаю в столицу поступать в вуз. Сегодня мой день рождения и весь десятый «В» пришел проводить нас с мамой в аэропорт. Вот отъезжает открытый автобус и везет пассажиров к самолету, а вслед летит раскатистый хор из двадцати пяти голосов моих одноклассников:

– На-та-ша! На-та-ша!

У меня ком в горле. Мы с мамой не смотрим друг на друга… А что смотреть? Ясно, что плачем…

Я машу в ответ вялой, непослушной рукой и вдруг понимаю:

«Детство закончилось…»

Ощущаю вместо криков «На-та-ша» гулкие удары собственного сердца:

«Шай-бу! Шай-бу!»

Это «вопят» в моей голове русские болельщики, воодушевляя хоккеистов в игре против канадцев в недавней серии встреч. Нелепо, правда?

Вдруг понимаю дикую ответственность, которую взвалила на свои плечи…

«На что я замахнулась? Почему? Куда я еду? Кто и что меня там ждет?»

Ответа нет…

Мы заходим внутрь лайнера, рассаживаемся, пристегиваемся: он медленно выруливает на взлетную полосу, двигатель прибавляет обороты, ревет, самолет разбегается, отрывается от земли, и мы летим…

До свидания, школа, друзья, любимый папа! Здравствуй, новая жизнь! Здравствуй, Москва!

Столица встретила нас довольно прохладной погодой. Мы, южане, привыкшие к солнцу и постоянной жаре летом, даже не помышляли о необходимости зонта и другой одежды. На трапе самолета я сильно продрогла в летнем платьице: тело покрылось «гусиной» кожей. Теплые вещи мы непредусмотрительно сдали в багаж.

– Ну, что ты дрожишь? Еще шагу не ступили, а ты дрожишь… а что дальше с тобой будет? – мама подумала, что я дрожу от страха и пыталась скрыть свое волнение перед предстоящей встречей со знакомыми, как всегда, уча меня уму-разуму. С нашими сослуживцами по Курильским островам мы не виделись восемь лет, но исправно переписывались, обмениваясь поздравлениями к праздникам.