Колдуй баба, колдуй дед. Невыдуманные истории о жизни и смерти

Шел 1927 год. Раскулаченные богатеи затаили на ретивого коммуняку обиду. Подкараулили ночью у колхозного амбара и сильно избили. Нашли Яшу под утро в канаве с проломленным черепом. Когда его, полуживого, внесли в дом, прабабка ахнула – вспомнила изуродованного незнакомца из святочного видения.

После той драки Яша повредился умом и прожил совсем недолго.

Хоронили его в закрытом гробу – таким он был страшным и неузнаваемым.

Красивый мальчик

Дома у бабушки Люды хранился старинный бархатный фотоальбом. Среди старых черно-белых фотографий особо выделялся один портрет неизвестного мальчика.

В детстве я даже была в него чуть-чуть влюблена – в жизни не встречала более красивого, одухотворенного лица. Челочка на пробор, большие смеющиеся глаза, белозубая, как бы сейчас сказали «голливудская» улыбка.

– Ба, кто это? – тормошила я бабушку.

И вот какую историю она мне поведала.

Мальчик на снимке приходился нам каким-то дальним родственником. Звали его Коля.

Тот памятный снимок был сделан в Глазове в конце пятидесятых годов, незадолго до загадочного и трагического события, случившегося с Колей.

Летом двенадцатилетний Колька с друзьями отправился на луга за Чепцой.

Мальчишки благополучно миновали деревянный мост через реку, добрались до леса и принялись дурачиться – свистеть, лазать по деревьям, играть в казаков-разбойников.

Кто-то предложил подшутить над Колей (он был в компании самый младший). Его заманили в чащу, бросили там одного, а сами удрали. Спрятались в кустах неподалеку, ждут, скоро ли Колька дорогу назад отыщет. Час ждут, второй, а друга все нет.

Мальчишки испугались, а ну как Кольку медведь задрал или в трясину засосало?

Места за Чепцой глухие, болотистые. А тут еще туман с реки пополз. Кричали, звали товарища, но никто на зов не откликался. Тогда ребята помчались в город за подмогой.

Всю ночь взрослые с детьми прочесывали лес с факелами. Заглядывали под каждый кустик, под каждое деревце, осматривали подозрительные ямы и бочажки.

Но мальчик как в воду канул.

Заявили в милицию, искали с собаками, но эти поиски тоже успехом не увенчались.

А через неделю Коля объявился сам. Рыбаки на мосту рассказывали: он вышел к ним грязный, оборванный, с лихорадочно блестевшими глазами. Плакал и что-то неразборчиво бормотал про «дедушку до небес». Будто бы тот поймал его в лесу и не отпускал.

Сказав это, мальчишка потерял сознание и рухнул на мостовую.

Оборотень

Пришел Коля в себя только на третьи сутки.

Снова что-то мычал про старика – великана, умолял отпустить его домой к матери.

Колькина мать места себе не находила – сын никого не узнавал, часами сидел, забившись в угол, будто волчонок. Уставится остекленевшими глазами в одну точку и ни звука.

А то вдруг закроет лицо ладонями и захнычет жалобно:

– Дедушка, пусти-и.

Рехнулся парень! – решили дома.

Но самое страшное было в том, что Колька стал стремительно меняться внешне, превращаясь из красавца в урода. На лице и теле у него начала расти шерсть, выпали все зубы, а вместо них отросли желтые клыки. И сам он стал похож на волка-оборотня.

Лежал в постели и протяжно выл. А то бывало, соскочит на пол и вот мечется на четвереньках из угла в угол, стуча по половицам огрубевшими когтями, тревожно к чему-то прислушивается, принюхивается. Словом, что-то ужасное творилось с Колькой.

Все были напуганы: как это так, в наше время – и вдруг такие страсти.

Доктора бессильно разводили руками и советовали «оборотня» куда-нибудь увезти. Спрятать от людских глаз подальше, не будоражить город слухами.

А соседка-знахарка шепнула матери:

– Леший парня попутал, помрет он у тебя скоро.

Но Коля мучил себя и родителей еще долго.

Умер, когда ему исполнилось двадцать пять лет. Говорят, лежал в гробу весь черный, заросший грубым волосом, с застывшим звериным оскалом на лице.

И никому и в голову не могло прийти, что красивый юноша на портрете с траурной рамкой и косматое чудище в гробу – это один и тот же человек.

Кошка

Мне был год или около того, когда прабабушку Матрену разбил паралич.

Она бездвижно лежала на постели – седая, костлявая, с ввалившимися щеками, похожая на какую-то хищную птицу.

Временами прабабка скашивала не меня свой птичий глаз и звала слабым голосом:

– Ната, подойди, детка, к бабе.

Я не отзывалась, даже если находилась поблизости. Притворяясь глухой, продолжала пеленать куклу или с усердием катала по полу машинку. Слишком уж пугал меня вид бабы Моти. В то время больше всего на свете я боялась двух существ – прабабку и ее дьявольскую кошку Анфису, с шерстью угольного цвета и круглыми янтарными глазами.

Я росла нервным ребенком, плохо ела, беспокойно спала.

Вечернее укладывание в постель и вовсе превращалось для мамы в пытку.

Капризничая и брыкаясь, я сбрасывала одеяло на пол. Но стоило кошке запрыгнуть ко мне на грудь, как я мгновенно успокаивалась. Из чего мама сделала вывод, что Анфиса благотворно влияет на меня, как бы заменяя своим присутствием любящую няньку.

Не знаю как насчет кошачьей любви ко мне (во всяком случае, Анфиса никогда меня не царапала и не кусала), но затихала я совсем не поэтому.

Когда урчащий черный зверь вспрыгивал на кровать и, не мигая, вперивался в меня своими огромными горящими глазами, я умолкала только по одной причине – от страха.

Сон был единственным средством от страшного зверя улизнуть.

Защитница

Субботними вечерами по старой деревенской привычке дед с бабушкой поднимали прабабку с постели и под руки волокли в ванную – купать.