Иновидцы

Володечка смеялся так, что кто-то даже открыл дверь в комнатку, носившую громкое имя кабинета.

– Дурочка, – сказал он, отдышавшись, – да неужели же ты не знаешь о существовании такой вещи, как стиль? Столь же неповторимого, столь же недоступного для подделки, как отпечатки пальцев? Неужели не знаешь? А могла бы. – И снова захохотал, да так заразительно, что и Лена не выдержала.

– Да ну вас!

Но шутки шутками, а времени ей стало не хватать просто катастрофически.

«Ты стала деловая, как электровеник…», – зло сказала Лене однажды лучшая подруга Валя. – «То у тебя удлинённый день, – а он у тебя когда-нибудь бывает сокращённый? – то у тебя свидания, то ты готовишься к экзаменам, то ты в библиотеке, то несёшься на идиотские курсы фотографов, то мчишься невесть куда по первому звонку… Ты как полагаешь – с тобою реально дружить?» А в тот же день и мама, словно сговорившись с Валей, прочитала длиннейшую лекцию о морально-нравственном долге дочери. А Лена – виновата, что в сутках только двадцать четыре часа?

Поссорилась, оправдываясь, и тут же помирилась с обеими. А времени-то всё равно не прибавилось. А тут ещё Лене не терпится осуществить свой великий тайный план и попробовать написать художественный очерк. С Валей посоветоваться надо бы, а то даже всё понимающий Володечка может Бог знает в чем её заподозрить: с таким ли куцым опытом браться за очерки?

– Так попроси свою Сергееву, пусть поможет. Подружка ведь, – в последние слова Валя вложила всю злую обиду, всю ревность, весь сарказм, какой только в себе нашла. Но всё это пропало без пользы – Лена его не заметила.

– Ты не понимаешь – ничегошеньки! Во-первых, она вовсе не моя. Я и вижусь с ней реже, чем с тем же Володечкой. Во-вторых, как раз к ней обращаться и нельзя. Всё, что я пишу, я пишу – сама. Её и так уже, без малейших на то оснований, записали в мои негласные наставницы. Хуже – Володечка пошучивает, что пишет она за меня. А ты знаешь, что за человек Николаич? Ему бы в жизни такое в голову не пришло. Это кто-то ему подкинул эту версию.

– А кому она нужна, такая версия? Ты что, уже успела нажить себе в редакции врагов?

– Я?!! — Ты с ума сошла?

– Но Сергеева их нажила.

– Да они сами завелись: она же пишет лучше всех!

– Ну и что?

– Нет, с тобой невозможно разговаривать. Ты слыхала о зависти?

– Вот тебе и боги, – с издёвкой заметила Валя, начинавшая уже уставать от вечных восторгов Лены.

– Какая ты! – обиделась Лена.

– Это не я – какая, это ты со своими розовыми очками всех боготворишь! Но ещё не бывало в мировой истории случаев, чтоб розовые очки не разбивались – учти! Лучше сама сними.

Лена промолчала.

– А ты всё такая же – не меняешься.

– В моем возрасте вроде бы поздно меняться, – сухо сказала Валя. – Да и повода не вижу.

– Да, конечно, ты уже двадцатилетняя старуха – тебе поздно…

– Ладно тебе, – Валя улыбнулась и разговор вроде бы закончился мирно. Но Лену саднило что-то, какая-то обида за великое журналистское племя. Жизнь покажет, кто прав.

Но расстаться со своим дерзким замыслом Лена так просто не хотела: решила всё равно попробовать. Попробовала. Отправившись писать вроде репортаж, заодно набрала материала и на очерк, и репортаж быстренько накропав, сдала, а очерк писала и переделывала неделю. Но определить, получилось хорошо или нет, не смогла. Пока писала, казалось – вышло, а потом сравнила с сергеевскими очерками – бред сумасшедшего. Не вышло. А показать даже Володечке так и не осмелилась. Ладно, тише едешь – дальше будешь. Правда, Сергеева всегда с улыбкой добавляет: от того места, куда едешь. Но всё равно – будешь.

А уже июль наступил. Документы для поступления собраны давным-давно. Нужно идти к редактору за рекомендацией.

– Можно, Иван Андреевич?

– Входи.

– Я – с просьбой. Помните, вы когда-то, давно, обещали мне, если я буду писать материалы, рекомендацию?

– Я-то – помню. Да вот загвоздка, – приглашающе махнув, садись, дескать, Иван Андреевич снял очки.

– Ты, конечно, её заслужила, мне нравятся твои репортажи. Но, понимаешь, у нас в коллективе и так учится пятая часть людей. Это ведь много: газета страдает, когда в одно и то же время сразу столько народу уходит на сессию. Всё время приходится думать, кто заменит студентов, приходится перетасовывать народ многократно, потому что сессии, как тебе известно, бывают дважды в год по месяцу. Плюс отпускной период. Получается сплошная чехарда. И я тебя прошу – обожди год: Вадим получит диплом, а ты – поступишь? Ладно?

– Так я ведь за штатом. Какое это всё имеет ко мне отношение?

– Но ты ведь подменяешь то одного, то другого. А пойдёшь учиться, и не сможешь подменять…

Лена – молчала. Обиженно и растерянно. А обещание, значит, было для красного словца? Неужели он не знает, что она и так уже два года проваливалась, и терять ещё год? А пока она поступит да проучится пять лет, то к диплому сколько ей будет? Это ей до тридцати придётся быть начинающим, то есть внештатным, репортёром? Да Павлу вот двадцать шесть, а он уже заведует отделом.

– Нет, Иван Андреевич. Я ждать не могу. Мои обязанности ни с чьими никак не пересекаются, и…

– Но ведь ты же можешь не поступить.

– Но ведь могу – поступить.

Редактору такая уверенность не понравилась. Он был, в общем, неплохим человеком, но его ждали многие дела, которые нужно было выполнять срочно, а тут изволь спорить с девчонкой, не желающей внимать разумным доказательствам.

– Должен тебе сказать, что публикации, на которые ты возлагала такие надежды… В общем, до меня не раз уже доходили мнения отдельных сотрудников, что это не столько твои заслуги, сколько твоей наставницы Сергеевой. Правда, наставницы неофициальной, добровольной, так сказать, но, тем не менее…

Лене, никак этого не ожидавшей, показалось, что она ослышалась. Но она даже рот не успела открыть.

– И если ты так уж настаиваешь, – продолжал редактор, не давая Лене вставить ни слова, – тебе придётся это мнение опровергнуть. Пусть Сергеева придёт ко мне и заявит, что писала – не она, а действительно ты. Вот тогда и продолжим наш разговор… – И без промедления схватил ручку и продолжил что-то писать.

Лене оставалось только выйти. И как-то странно тихо было в душе и она даже не пыталась разобраться, отчего: от столь явной ли несправедливости, от оскорблённости, от сломленной веры в непогрешимость богов, от детской ли обиды на обман и издевательство взрослого, уверенного в собственной безнаказанности…

Как-то вяло она спустилась на два этажа и вошла к Сергеевой.

– Белла, наш глав-шеф ума лишился.

– Что ты несёшь? С чего ты это взяла? – Сергеева крайне редко расслаблялась до того, чтоб на её лице можно было увидеть истинные чувства, но на сей раз не сумела скрыть удивления.

– Ничего я не несу. Я пришла к нему за рекомендацией, а он сказал, что все мои двадцать с чем-то материалов написали за меня вы. Это как, по-вашему?

Сергеева промолчала, уже полностью овладев лицом.

– В общем, он заявил, что не даст рекомендации, пока вы не пойдёте к нему и не заявите, что писали не вы.

– Нет, – резко уронила Сергеева.

– Что – нет? – Лена не поняла.

– Не пойду.

Лена растерялась: она даже, в поисках поддержки, оглянулась на сотрудника отдела Сашу, который только сострадающе улыбнулся. Но – промолчал.