Страсти по Самайну – 2. Книга 3

Фоморы ведали магией и разбирались в плодородии. Когда вера людей в них закрепилась в поколениях, демоны стали выходить на берег и помогать людям при неурожае. Деревня Лаи прослыла удивительным местом, где сверхъестественное переплеталось с реальностью. Но племена богини Дану разгневались. Давнее соперничество переросло в страшную битву в море. Клан Богов, в конце концов победил, и остатки фоморов были изгнаны навсегда. В той бойне один полудемон, волоча за собой кровавый топор, выбрался на берег, и упал без чувств. Кихул. Тело цвета морской волны так пылало жаром, что капли дождя на коже с шипением испарялись. Его спрятали в одном неприметном доме. Лечили. В него истово верили, и однажды Кихул открыл глаза. Он плакал 90 дней и ночей, и все это время лил дождь. Он считал себя трусом и предателем, а люди видели в нем бога.

Кихул остался жить в Лаи, и женился на Тронде, которая его выходила. У них родилась сероглазая дочь с волосами цвета вороньего крыла. Фомор одарил знаниями всех женщин своего рода, а его дочь стала матерью друидов.

Женщины-друиды защищали деревню от врагов, берегли урожай, властвовали над погодой. Многое приписывали нашим ведьмам. Кое-что я и сам видел», – старый Бен о’Мили подмигнул.

– Значит, – Кона растерянно смотрела в выцветшие глаза старика. Бен пододвинул ей кружку с вишневым вином. Горло обожгло от глотка, – Мама тоже была друидом?

– И твоя мама тоже. Но она не хотела вызывать дождь в угоду огурцам, она мечтала уехать отсюда и забыть о своих снах.

– И я? Но ведь я ничего не умею.

– Наверняка ты чувствуешь в себе силу? – Кона неопределенно кивнула, и старик усмехнулся, – доживем до завтра.

– А что будет завтра?

– Самайн. Праздник ни прошлого, ни будущего. Старый год умирает, уступая место новому. Так и ты. Словно змея, сбросишь свою шкурку, и возродишься. Но это будет завтра. А сейчас иди поспи.

Кона спешила домой, когда на пустынной площади заметила брёвна, уложенные под наклоном к центру. Внутри такого шалаша проглядывалась солома и ветки. Окружали брёвна камни.

Лаи готовился к высоким кострам.

* * *

С дерева упало последнее яблоко. Кона сидела на ступеньках дома, прижимая к себе собаку. Она не чувствовала себя здесь на месте. Ей было тепло дома, у очага в окружении вещей Ханны. Но в деревне гудел ветер вдоль домов, гудели люди, шептались, оглядывались. Женщины и мужчины отводили глаза, когда встречались с ней, а дети убегали на другую сторону улицы. Несколько раз они бросали ей под ноги камни и убегали. Вот только это не походило на детскую шалость. Чумазые, пропахшие рыбой дети селян бежали от неё быстрее ветра. В школе она тоже получала камнем в спину. А вчера камень прилетел в дом. Пока Кона слушала историю Кихула у старика Бена, кто-то очень меткий бросил булыжник в окно маленькой комнатки на втором этаже. Множество разноцветных бутылочек узором разлетелись по полу. Судя по этикеткам, темная лужа состояла из вересковой кашицы, плакун-травы, эссенции омелы и вербены. Дыхание остановилось, когда Кона обнаружила пропажу рукописной книги. Она всю ночь убирала осколки, смывала с пола вязкую жижу, и не переставала искать. Под утро, вымотавшись, Кона выла вместе с Колем. Он на луну, а она от боли.

Утро выдалось ясным. И даже на тронутых инеем деревянных ступенях было приятно сидеть. Низкие каменные заборы не скрывали людскую возню вокруг подготовки к празднику Самайна. Репы и яблоки горкой лежали в больших корзинах. Тыквы с дырками вместо глаз теснились по подоконникам, а из держателя у входной двери торчали чёрные головки просмоленных факелов. Кое-где было слышно недовольное блеяние овец – их тщательно вычёсывали.

Душа девушки томилась предчувствием. Ведьма? Друид? В Дублине Кона бы отмахнулась от этой мысли, но в сакральном Лаи она сложила ее в пазл. Ведь если не знаешь какая ты, это не изменит твоей сущности. Пора пойти на встречу с собой и познакомиться. Но куда идти, когда ты в потёмках? Единственным доступным включателем были рисунки. Рисовала девушка по наитию, и откровенно говоря, даже ей было сложно распутать клубок из цвета, формы, эмоций и предсказаний. Вот и сейчас руки сами потянулись в сумку с мелками. Синий, красный, оранжевый. Кона закрыла глаза, и руки словно птичьи лапы пошлепали по бумаге, оставляя цветные следы.

– Кхе-кхе! – маленький сгорбленный старичок отворил калитку. Из кармана тёплой куртки торчало горлышко бутылки – вчерашнее вишнёвое вино. – Я пришёл помогать.

Дед Бен уселся рядом, улыбаясь и кряхтя. Обнял Кону, как родную внучку. В груди от такой простецкой нежности расцвёл цветок – распустился, заполыхал жаром. Кона разревелась прямо в его несвежую куртку. За книгу, за камни, ледяной ветер, Ханну и одиночество.

– Ну-ну, поплачь, маленькая ведьма. На Самайн ты должна быть пустой.

– Я не понимаю, что мне делать, – Кона вытерла слезы с пылающих щёк.

– Для этого я здесь, – улыбнулся дед, – знаешь, сколько мне лет? – он не дождался ответа, – восемьдесят семь! На моей памяти столько Самайнов! По-крайней мере, видимую часть я тебе расскажу, а к остальному тебя твоё чутьё приведёт. Собаку ты уже нашла!

– Коля? Я вытащила его из старого колодца. С веревкой на шее.

– Что ты говоришь? Какое зверство. Значит, он сам нашёл тебя. Черный пес будет нужен тебе для обряда. С ним ты пройдешь между костров.

Они поднялись в дом, оставив на ступенях разрисованный лист. Темно-синий квадрат в оранжевых языках пламени.

Бен велел Коне отправиться поспать, а сам затеял печь пирог. «В доме должно пахнуть яблоками», – сказал старик. Он заботливо покормил Коля, налил себе вчерашнего вина и, напевая что-то, повязал фартук вокруг тощей талии.

Близился вечер, когда Кона спустилась. Отдохнувшая, полная сил. Гостиная преобразилась. В очаге пылал огонь, на круглом столе стояло не менее дюжины свечей. Они, словно солдатики, ждали своего часа. Шторы, отодвинутые по краям, обнажали окна. Кона невольно посмотрела на улицу – Лаи погрузился во тьму. Яблоки из сада Ханны живописно стояли в корзинах у входной двери. Коль, важно сидел у камина и следил, как Бен подбрасывает дрова в огонь.

– О! Вот и главная героиня праздника. Посмотри, Коль, – обратился Бен к щенку, – настоящая калех!

Щенок добродушно тявкнул. Кона действительно с удивлением ощущала течение неведомой силы. С легким дребезжанием сила разносилась по венам вместе с кровью. Наполняла. Оживляла. Дарила ту самобытность, к которой она долго шла. Уверенная улыбка появилась на лице, когда Бен с восхищением подал ей руку и усадил за стол. Он тоже это понял! Кона посмотрела в зеркало напротив. Черные волосы разгладились и мягкими волнами стекали с плеч. Кожа подсвечивалась изнутри, а губы, точно покусанные, алели вишнями. Тот, кто увидел бы ее стального цвета глаза, точно опознал бы в ней ведьму.

«Ну, слушай», – и Бен О’Мили поведал ей традиции празднования Самайна в Лаи, пожалуй самой наполненной предрассудками деревне во всей Ирландии.

До назначенного часа двери в домах деревни были заперты. Во всем доме гасили свет. Мужчины и женщины, старики и дети в своих самых красивых одеждах ещё днём накрывали щедро стол, и готовились встречать гостей. Угощение как подношение, как дар, как сакральная жертва. Потому что гостями в эту ночь становились духи умерших и потусторонняя нечисть.

Эта ночь, как тесак, рубила Колесо Года пополам, отворяя двери зиме. Молчаливой и тёмной.

Часы на старой башне пробили одиннадцать раз. Темноту обняла тишина. Только в одном доме плясало пламя, и оттуда только что вышла девушка в длинном чёрном одеянии. Рядом, уже не поджимая уши, а гордо задрав нос, бежал ее черный пёс. В руке калех держала зажжённый факел.

Было так темно, что она не чувствовала разницы, когда открывала и закрывала глаза. Но девушка уверенно шла к ближнему дому. Бледные лица соседей так неожиданно возникли в круге зарева, что она отпрянула. Но потом подошла к мужчине и поделилась с ним священным огнем из дома друида. Через минуту в очаге соседского дома затанцевали языки. Ведьма подошла к каждому дому, оживляя его нутро, даря ему огонь и тепло. А потом направилась на главную площадь, ведя за собой вереницу из людей и скота. И ее тонкая фигура в круге факельного света завораживала и пугала одновременно.

Дойдя до вершины холма, Кона повернулась, за ее спиной возвышались костровые шалаши. В бликах огня Кона разглядела знакомые лица. Сейчас люди смотрели на ведьму страстно и почтительно. Их глаза блестели, а лбы покрыла испарина, будто они были в лихорадке. Кона подняла голову к луне. Ее кто-то вёл. Словно за ниточки тянули тело, подводя к брёвнам, зажигая ее руками сначала один, потом другой большой костёр. Из губ сами по себе вырывались непонятные слова, ее трясло и бросало из стороны в сторону. Разум Коны притих, тело Друида с готовностью отдавалось этому танцу. Когда лунная песнь закончилась, Кона выпрямилась: «Начнём?»

* * *

Люди стояли неподвижно. Через цепочку сомкнутых рук током пробегал сокровенный страх. К костру со стороны леса плыли тени, покачиваясь, словно водоросли в воде. Они превращались в уродливые серые пятна, с мрачными глазами и жадными руками. Из темноты шла первобытная нечисть, та, что хранится глубоко в вере народа – бесформенная, шелестящая, чтобы погреться у огня и забрать свою жертву.

Между кострами стояла молодая калех в платье из чёрной парчи. Оно ниспадало с плеч, обнажая лишь тонкие кисти. Наконец, она сделала знак рукой, и серая нечисть приблизилась вплотную.

Ведьма потянула за веревку. Колокольчик на шее коровы нарушил тишину, и караван домашних животных медленно двинулся к Веде. Животные подчинялись воле друида, и шли тонкой тропой в пекло. Кона взяла на руки Коля и возглавила процессию. Она провела стадо меж двух костров. Каждый из стоящих здесь людей мог бы поклясться, что слышал протяжный вздох серых теней, когда первая корова вошла в огненный коридор, и восторженный крик, когда замыкавшая цепочку овца споткнулась и упала. Тело ее охватило пламя и облако призраков. За считанные минуты на земле остались белеть обглоданные кости. Откуп смертью за возрождение и спокойствие в следующем году. Когда все закончилось, Кона подняла несколько костей животного и бросила в бархатный мешочек, сдобрив его внутренность корнем мандрагоры, огарком свечи, серебряными монетками, пучком сушенной травы и колосками пшеницы.

Кона подошла к Бену, и он засунул руку в мешочек. «Кажется, это мой последний Самайн», – усмехнулся дед, сжимая в руке кость. Кона погладила его по голове и подошла к Меретте. Соседка, отводя взгляд, достала огарок свечи – не миновать ей слез. Поочередно Кона подходила к каждому жителю деревни, называя имена даже тех, кого не знала. Все получили обещание на грядущий год – хороший урожай, богатство, спокойствие, слёзы, смерть и жизнь. Когда мешочек опустел, Кона пожелала всем счастливого Самайна, и разрешила идти домой.

Наступало время духов иного порядка. Умершие родственники входили через закрытые двери. Они трогали любимые предметы, поправляли занавески на окнах и взбивали подушки. Дух был не виден. Его присутствие угадывалось по шороху, шелесту. Умершие родственники садились за стол с живыми, чтобы разделить ужин и послушать обычных бытовых историй. С рассветом потухал очаг, уходили и духи, забирая с собой злобную серую нечисть, бесчинствующую на ночных улицах. Серый народ не щадил того, кто в эту ночь остался без крыши над головой.

Когда люди стали расходиться по домам, Кону ещё вела луна. Ее танец не закончился и теперь пришла пора встретиться со своими предками. Она знала что нужно делать. У догорающего костра Кона подняла небольшой уголёк. Девушка позвала за собой Коля и они направились к морю.

Это был тот самый выдавшийся вперед гребень утеса, на который вышел израненный Кихул. Луна налилась ярким желтым светом, освещая это место. Поляна была покрыта сухой травой, а местами являла собой голую скалу. Кона очертила ещё тёплым угольком круг. Контуры его читались слабо, но магической силы это не отнимало. Девушка скинула с себя парчовое платье и нагая вошла внутрь. Она начала водить угольком по коже, рисуя таинственные знаки. На ногах, руках и животе. Потом она села на колени и стала раскачиваться из стороны в сторону, монотонно напевая.

В эту магическую ночь по лунной дорожке из моря к ней поднялись ее предки. Они по очереди входили в круг, чтобы поприветствовать нового друида.

Когда подошёл Кихул и дотронулся до лба Коны, ее пронзила такая сильная боль, что она согнулась пополам и замерла. Затем в круг вошли Ханна и Ула. Ханна присела рядом с ней на колени и поднесла свои губы к уху. Старая ведьма бесконечным потоком передавала ей знания предков. Мать села по другую сторону и гладила ее волосы. Коне так не хватало этой нежности и ласки! Постепенно все фигуры рассеялись, растаяла и мамина рука. Осталась лишь Ханна, красивая, статная калех.

– Привет, милая. Ты отлично справилась, – мягко улыбнулась бабушка.

– Я устала, – призналась Кона, – но я так рада тебя видеть! Как жаль, что ты, – она осеклась, – твоя земная жизнь закончилась, и нам не удалось поговорить.

– Нам суждено было встретиться. Но я нарушила гейс, и поплатилась жизнью.

– Гейс это запрет?

– Это обмен, – ведьма кивнула, – получаешь дар, а взамен даёшь обет. Переступаешь черту – умираешь в дни Самайна.

– Каким был твой гейс?

– Не насылать порчу на единокровного.