Очень страшная история. Ненаучная фантастика

– У, ведьма!

– Сама такая!

Сестры надулись друг на друга и расселись по разным углам…

Немного погодя вошел Иван Никитич и приказал накрывать стол к ужину. Поели, и отец улегся спать, не забыв напомнить Анне о запрете на гулянье:

– Уйдешь, вожжами отхлещу, не погляжу, что большая выросла!

Та недовольно фыркнула, но промолчала. Девицы споро убрали посуду, улеглись в своей горенке, и скоро все в доме затихло.

***

Среди ночи всех разбудил бешеный лай собаки, оборвавшийся жалобным визгом. По двору простучали чьи-то тяжелые шаги, и входная дверь затрещала под сильными ударами.

Иван Никитич скатился с полатей и вооружился топором, предусмотрительно оставленным у печи. Дарья хотела засветить лампу, но он не позволил. Приказав дочерям не высовываться, он подошел к окну.

Какая-то зыбкая, невнятная фигура темнела перед входной дверью. Запертую на легкий крючок, ее ничего не стоило бы отворить мужику, но вместо того, чтобы тянуть дверь на себя, незнакомец толкал ее внутрь. Он бился в дверь с такой силой, что доски трещали и прогибались.

– Кто это, тятенька? – дрожащим голосом прошептала Дарья.

– Не смотрите ему в глаза, не заговаривайте с ним! Постучит и уйдет, – прошептал отец. – Вурдалак это, не иначе! Сними ружье со стены, дай мне!

Темная фигура отошла от двери и приблизилась к окну. Окна избы были высоко, и ночной гость мог дотянуться до них только кончиками пальцев. Длинными, загнутыми, как когти, ногтями он долго скреб и стучал по наличнику, и этот стук отдавался в головах обитателей дома острой болью. Потом ему удалось встать на что-то, скорее всего, на камень, который лежал под стеной, и страшное белое лицо поднялось и приникло к стеклу. И тут Иван Никитич выстрелил. Выстрел попал в цель. Полетели осколки, брызнуло что-то черное, заливая подоконник. Темная фигура отпрянула и пропала в ночи.

Стало тихо, только жалобно, чуть слышно скулила собака. Дарья засветила лампу.

– Пойду, посмотрю, что с псом! – сказал Иван Никитич. – Поди, порвал его вурдалак.

– Не ходи, тятенька! – взмолилась Аннушка, обнимая отца. – Он и тебя заест. Вдруг он там притаился?

– Не ходи! – присоединилась к сестре Дарья, но отец не хотел слушать их. Взяв топор, он вышел в сени и направился к лестнице. Но навстречу из темноты выступила призрачная белая фигура и, раскинул руки, преградила ему дорогу.

Он замер, вглядываясь в нее, пошатнулся и тяжело осел на пол. Выскочившие за ним Дарья и Анна с трудом затащили отца в дом и уложили на лавку. Через некоторое время он очнулся, сел и приказал дочерям ложиться спать. Они ушли к себе, а он до света сидел под иконами, в переднем углу, и вслушивался в ночь.

***

На рассвете Дарья с отцом спустились во двор. Собака лежала мертвая перед своей будкой. На шее пса запеклась кровь, глаза уже остекленели и помутнели. Дарья всхлипнула.

– Не реви, – сказал отец, – счастье, что он до нас не добрался.

С улицы донесся людской говор и плач, закричали женщины…

Анна выскочила на улицу и через пару минут вернулась бледная, как смерть.

– Тятенька! Соседка, тетка Марина, померла! Ночью вышла во двор, а утром ее там мертвую нашли! Андрейка ревет, все ревут. Кто это сделал, тятенька?

– Вурдалак, кто же еще…

Иван Никитич взял палку и, тяжело опираясь на нее, пошел к соседям. Дарья посмотрела на него и охнула: за ночь отец стал седым, как лунь.

Весь следующий день в деревне было страшно. Иван Никитич настрого наказал дочерям не выходить за ворота. До них доносился приглушенный плач из соседнего двора, где провожали в последний путь Марину, озабоченный говор мужиков, тенорок попа, приглашенного из большого села в десяти верстах: он отпевал соседку. Потом ее повезли на кладбище, и деревня затихла. Аннушка с Дарьей сидели в передней горнице, когда кто-то постучал в окно. Это был Марко.

– Чего у вас случилось? – спросил он.– Войти-то можно?

– Можно, заходи! – сказала Дарья, хотя Аннушка дергала ее за рукав и шептала, что парня не надо впускать. Ворота заскрипели, Марко вошел во двор. Дарья взглянула на сестру, – в глазах той был страх, лицо побледнело, она вся дрожала.

– Что ты так перепугалась? Иди в нашу горенку, если страшно, дурочка!

Анна поспешила уйти, но столкнулась с входящим в избу Марко. Он глянул на нее, чуть усмехнувшись, прошел в горницу и поклонился Дарье.

– Чего лоб не крестишь? – сердито сказала она. – Дядька Петр не научил, как в дом входить надо?

Парень перекрестился, но как-то странно, не по-русски, и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, открытая.

– Чего у вас тут стряслось? Деревня как повымерла… А собака ваша где? На охоту, что ль, снова все отправились, волков бить?

– У нас тут звери пострашнее волков ходят…

И Дарья рассказала парню обо всем, что случилось: об ужасном ночном госте, смерти соседки, о том страшном, что делают сейчас мужики на деревенском кладбище…

Лицо Марко помрачнело, он хотел что-то сказать, но из своей горенки вдруг выбежала бледная, сама не своя, Аннушка.

– Сестрица, – закричала она, – гони его! Он – такой же! Зубы у него железные!

Подскочив к Марко, она замахнулась на него своей тоненькой рукой, из глаз ее градом покатились слезы.

Дарья с силой обхватила ее и оттащила от парня.

Марко захохотал, сверкая белыми молодыми зубами.

– Смотри, разве они железные? Р-р-р-ы-ы-ы! – словно в шутку, прорычал он, скалясь.

– Что ты ее пугаешь? Она с ночи сама не своя!

Она увела сестру в спаленку, хотела уложить в постель, но та оттолкнула ее, упала на колени перед образом богоматери, стоящем в углу на божничке, и начала читать молитву Пресвятой Богородице.

Дарья вернулась в горницу. Марко вопросительно взглянул на нее.

– Испугалась она сильно, не гневайся на нее. – тихо проговорила Дарья.

– Да я – что? Я понимаю, – пробормотал Марко и вдруг схватил Дарью за руки и притянул к себе:

– Люба ты мне, Дашенька! – горячо зашептал он. – Места себе не нахожу, все о тебе думаю!

Дарья молча отстранилась и потупилась, лицо ее зарделось…

– Как там дядька Петр? – попыталась она перевести разговор. – Рука не болит?