Очень страшная история. Ненаучная фантастика

– На нем все быстро заживает… Уже и не жалуется, – ответил Марко.

Он прошелся по горнице, помолчал и вновь обернулся к Дарье:

– Даша! Пойдешь за меня?

– Какой ты быстрый! – сказала смутившаяся Дарья. – Это как тятенька решит, – и подняла глаза на парня.

«Я за тобой на край света пойду», – прочел он в прекрасных глазах девушки.

Радостно улыбнувшись, он поклонился ей низко и выбежал из избы.

Дарья, улыбаясь, пошла в горенку. Анна все еще молилась. Дарья села рядом и обняла сестру…

***

Ближе к вечеру вернулся отец. Он был усталый и хмурый. Ничего не говоря, поел и улегся на своих полатях. Анна к тому времени перестала плакать, немного успокоилась и уснула. Дарья, улучив момент, побежала к старушке-соседке. Та сидела у окна и, похоже, обрадовалась девушке.

– Бабушка, расскажи, что там было, на кладбище-то? Была ты там?

– А как же, милая! Чего бы там мужики, без нас, старух, делали? Они ведь в таких делах не больно смышленые! Можешь не бояться теперь! Все сделали, как положено. Не гневайся, деда вашего могилку тоже раскопали. Но можно было и не копать. Отец твой по смерти старика сделал все, как надо, кол крепкий ему между плеч вбил. Спокойно дед ваш в земельке лежит, уж истлел, одни косточки остались. …А вот Нилыч, не к ночи будь помянут…, ой, голубка, напугала я, дура, тебя! Белее полотна ты сделалась! – старуха с причитаниями захлопотала вокруг Дарьи…

***

Вечером отец, проснувшись, сказал, что теперь можно бы и не бояться. Старик Нилыч и Марина не смогут никому вредить, потому что приняты все полагающиеся в таких случаях меры. Какие – он говорить отказался, дескать, не девичье это дело. Но Аннушка на следующий день узнала у вездесущих мальчишек, что сельчане, раскопав могилу Нилыча, увидели, будто старик лежит на боку, губы его в крови, и рот полон крови… Осиновых кольев по кладбищу было вбито предостаточно. Почтили ими кого надо и не надо, несмотря на возражения батюшки-священника. Ему-то что – он в десяти верстах живет, может и не бояться! А еще накануне мужики перебили всех волков, каких смогли найти, и разорили несколько волчьих логовищ.

Анна слушала это все, но покой не возвращался в ее сердце: Дарья ходила и улыбалась сама с собой, как порченная, отец все больше задумывался… Тревога прочно поселилась в их доме.

Глава четвертая

Худо ли, бедно ли, время шло… Петр и Марко с помощью Ивана Никитича обжились на заимке. Даже избу новую там поставили. Деньги у Петра, видно, водились, так что зажили они справно. Не часто, но заходили иной раз к родне. Иван Никитич в душе этому не радовался, сам не зная, почему, Аннушка все дичилась, зато Дарья лучилась улыбками, – она ждала, что Марко посватается к ней. И дождалась!

Однажды воскресным днем заявились Петр и Марко в новой двуколке, на доброй, купленной недавно лошадке, принаряженные и торжественные:

– У вас – товар, у нас – купец…

Иван Никитич, глядя на светящееся счастьем лицо дочери, скрепя сердце, дал согласие на брак. На мясоед сыграли свадьбу, и Дарья перебралась к мужу. В доме без нее сделалось еще тоскливее. Аннушка часто убегала к подружкам. Никитич, справив дела по хозяйству, сидел за каким-нибудь мелким делом в избе: то сбрую чинил, то валенки старые подшивал. Покойная жена ему больше не блазнилась. Зиму прожили, слава Богу.

По весне, когда зацвела черемуха и запели птицы, отпросилась Аннушка погостить у сестры. На заимке в эту пору славно было. Иван Никитич отпустил ее. Рад даже был, что повеселела девка. Она за зиму дивно похорошела. Парни заглядывались на нее, и отец думал, что по осени и эта пташка вылетит из его гнезда. Но вышло все не так.

Однажды утром прибежала с заимки, сама не своя, Дарья. Удивленный и встревоженный, Иван Никитич провел ее в дом. Дарья села на лавку и расплакалась.

– Случилось что, доченька? – со страхом начал отец. – Все ли здоровы? Аннушка как?

– Забери ты ее от нас, тятенька, ради бога, забери!

– Да ты бы ее домой-то и привела!

– Какое! Ее палкой не выгонишь! Так и вьется возле Марко, так и крутится! Того гляди, до греха дело дойдет!

– А он-то чего?

Дарья еще больше расплакалась:

– Замуж ее выдавай! Уж давно пора – заневестилась!

– Так пока женихов не случилось…

Иван Никитич сам дивился, что до сих пор к Аннушке никто не сватался. Не ведал он, что на селе старые бабы говорят о ней, будто девка вся в дедову породу пошла… Старого колдуна-травника сельчане хорошо помнили, хоть и умер уж давненько. В самом деле, не походила Анна на деревенских девок. Высокая, тоненькая, как тростинка, с огромными светлыми глазами, пышноволосая и белокожая, она смахивала, скорее, на пригожую городскую барышню.

– С такой – намаешься! – шипели бабы. – Не работница! Ишь, глазищами так и смотрит, так и смотрит! У-у! Ведьма!

Делать нечего, как мог, успокоил Иван Никитич дочь и поехал за Анной. На заимке тайно поговорил с Петром, чтобы вразумил тот своего приемыша, а с дочерью хотел сам разобраться.

Дома, доставши вожжи, хотел, было, отхлестать ее от души, но хитрая девка на шею отцу кинулась:

– Тятенька, тятенька, прости, не виновата я вовсе! Это все Дашка – она ревновать вздумала! Уж больно своего мужа любит, вот ей и мерещится незнамо что!

– Не виновата? А чего ж прощения-то просишь?

Но Аннушка так умильно глядела на старика своими русалочьими глазами, что он только погрозил ей и велел жениха присматривать.

***

После того, как Аннушка вернулась домой, жизнь на заимке, казалось, вернулась в прежнее русло. Марко мужем был ласковым и заботливым. Молодые жили в недавно поставленной избе, Петр оставался в старом дедовском доме. Но с недавних пор Дарью стало раздражать, что муж частенько уходит к старику вечерами и подолгу остается у него. Такое бывало и раньше, но до гостьбы Аннушки она относилась к этому спокойно: знала, что Марко привязан к приемному отцу.

«Скажи тяте, пусть к нам вечерами приходит, – все веселее», – сказала она как-то. – «А то вы там запретесь, как бирюки, а я одна скучаю».

Марко посмотрел на нее так, словно ему это раньше и в голову не приходило, и вечера стал проводить с ней. Ложились рано, – дело молодое, спали крепко. Но однажды Дарья проснулась среди ночи и почувствовала, что она в доме одна. Она встала, накинула сарафан на рубаху и вышла в ночь. На дворе было тихо. В небе ярко светила полная луна. В окне у старика горел свет. Дарья подошла к низенькому окошку и заглянула: в избе никого не было. В конюшне неподалеку вдруг взвизгнула и застучала копытами лошадь. В загоне забеспокоились овцы… Дарья оглянулась, увидела за оградой из жердей, отделяющей двор от леса, зеленое сверкание волчьих глаз и кинулась в избу за ружьем. Оно, по балканской привычке Петра, всегда висело на стене заряженное.

Когда она выскочила из избы, один из зверей как раз переметнулся через изгородь. Или ей показалось это? Дарья выстрелила и промазала. Спешно стала перезаряжать ружье, но в темноте ничего не получалось…

– Дай-ка, дочка, я сам, – раздалось у нее над ухом. Это был подошедший откуда-то Петр.

Он взял ружье, быстро зарядил его и выстрелил в воздух, но волки уже и так разбежались. Он в сопровождении Дарьи прошелся по двору и, никого не найдя, приказал ей идти спать. Она вернулась в избу, вскоре пришел Марко, обнял жену и на время она забыла обо всем, кроме своей любви.

***

Минула весна. Пришло лето, грозное, жаркое, принесло новые заботы. Петр по весне обновил и расширил старую родительскую пасеку. У Ивана Никитича душа не лежала к пчеловодству, и он с радостью отошел от этого дела. Ему хватало своей работы по хозяйству. Еще и Анна забот столько добавила, что у старика голова порой шла кругом. Девка, по его словам, совсем ума решилась. Вместо того, чтобы жениха себе присматривать да с подружками хороводы водить, повадилась она к старухе Сергеевне, сидела у нее вечерами. О чем они толковали, ни отцу, ни Дарье не сказывала. Дарья пробовала старуху расспрашивать, но та делала вид, что не понимает, о чем речь, – дескать, приходит девка, сидим, рукодельем занимаемся…

Но не рукоделье было на уме у Аннушки. Это было заметно по сухому, горячему блеску ее глаз, порывистости движений, порой то беспричинному смеху, то таким же беспричинным слезам. Она то молчала сутками, то пела и носилась по дому, как ребенок. Иван Никитич не раз замечал, что по ночам в горенке ее горит свет, а однажды застал дочь за чтением какой-то книги. Удивленный, он хотел взглянуть, что там она читает, но Анна спрятала книгу под подушку и зашипела на отца, как рассерженная кошка, когда тот потянулся достать ее. Старик ушел от греха подальше…

Зацвели травы. Сергеевна, опытная травница, принялась собирать их, и Аннушка стала бродить с ней по лугам да лесным полянам. У сестры она больше не гостила, а когда та с Марко и Петром приходила навестить родительский дом, держалась с ней холодно, говорила сквозь зубы. Дарья старалась не оставлять ее наедине с Марко, да тот, вроде, и не замечал девку, – с женой они были не разлей вода. Зато Петр частенько заговаривал с Анной. Разговоры они вели какие-то странные: о колдунах и ведьмах, о граде Китеже, о волшебной стране Беловодье, о русалках и прочей разной нечисти. Петр мастер был на такие рассказы, видно, в детстве наслушался их от отца-колдуна. Аннушка слушала дядьку с горящими глазами, и сама в такие минуты становилась похожа на молодую красивую ведьму.

Дарье это не нравилось. Она пробовала поговорить с отцом, но тот только рукой махал, дескать, пусть тешится. Замуж выйдет – остепенится. Вскорости, кстати, и жених сыскался: посватался к Аннушке парень из богатого соседнего села. Приехали сваты, и Иван Никитич, не спрашивая дочь, дал согласие на брак. Анна в слезы ударилась, но отец был непреклонен: или замужество, или послушницей в монастырь пойдешь! Сговорились свадьбу осенью сыграть, а пока молодой жених стал к нареченной невесте похаживать. Звали парня Сергеем, крепкий он был и сильный, хоть на лицо и так себе. Ну, да с лица – не воду пить! Похоже, влюбился он в Анну не на шутку, да и не мудрено: дивно хороша была девка!

Меж тем время шло. Жизнь на лесной заимке текла размеренно. Дарья уже ребеночка ждала. Но ближе к осени что-то неладное стало твориться с Петром. Помрачнел он, ходил туча тучей, порой исчезал куда-то и не появлялся дома по несколько суток. Марко это не нравилось. Бывало, он отправлялся искать Петра и тоже пропадал надолго. Дарья беспокоилась, но ничего не говорила мужу, не хотела его еще больше расстраивать.

Однажды в одну из таких его отлучек на заимку зашли бредущие в монастырь бабы-богомолки. Дарья пригласила их в старую избу и собрала на стол. С одной из женщин был ребенок лет пяти. Малец притомился в пути и уснул, привалившись к матери. Женщины разговорились.