Очень страшная история. Ненаучная фантастика

На кашу только родня съехалась. Анна с Сергеем прибыли с богатыми подарками, дед тоже не поскупился. Потискали младенца, на руках поносили. Аннушке племянница приглянулась, – тетешкала ее, пока Дарья с улыбкой не забрала ребенка, – дескать, покормить надо. Анна сверкнула на сестру глазами, но отдала. Став мужней женой, она не шибко изменилась, разве что стала еще красивее. Сергей, похоже, у нее по одной половице ходил, во всем слушался. Хозяйство у них было справное. Все, вроде, было хорошо, но не весела была Анна. Таилась в ее глазах какая-то печаль, как будто что-то грызло ее изнутри.

Гости разъехались. Снова замелькали короткие зимние дни. Снега намело вокруг заимки, как никогда. Работника зимой не держали, Марко сам всю работу по хозяйству делал. Дарье с бабьими делами да ребенком забот тоже хватало. Спали крепко. Но незадолго перед рождеством стал будить их по ночам волчий вой. Похоже, звери вовсе оголодали, подходить стали к самой заимке. Днем за пряслом видны были многочисленные следы волчьих лап. Марко часто просыпался, лежал ночами без сна, смотрел в темноту… Дарья чувствовала это и тоже не спала. Не ведомо отчего, ей было страшно.

Однажды Марко не выдержал, встал, оделся и вышел в ночную темь. Дарья хотела побежать за ним, но словно какая-то сила остановила ее. Заплакал ребенок. Она встала, дала ему грудь и долго сидела, обняв дитя. Странное забытье нашло на нее: все мелькали перед ее мысленным взором серые звери, летел снег. Она ощущала стремительность бега под звездным небом, по снежному простору, чувствовала радость движения, вольную волю и щемящую, непонятную грусть, такую, что завыла бы, кажется, на луну по волчьи…

Марко вернулся на рассвете, холодный, заснеженный, веселый…

– Что не спишь, Дашенька? – спросил, целуя; приласкал ребенка, лег, потянулся и быстро уснул. От полушубка, висящего у порога, пахло мокрой псиной, снегом и хвоей. Дарья положила ребенка в зыбку, подошла к окну и долго стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу…

Утром она, как с ножом к горлу, пристала к мужу: где был, да что делал? Марко только смеялся да отшучивался. Дарья не унималась и рассердила мужа так, что они поссорились. Тогда она решила выследить его, если такое повторится. Ждать долго не пришлось. Две ночи минуло, а на третью Марко снова собрался уходить. Дарья незаметно выскользнула за ним. Ярко светила полная луна, и видно было как днем. Марко дошел до прясла, переметнулся через него и пропал, только большой серый зверь мелькнул за жердями, сверкнул зеленью глаз, прыгнул в сторону и растаял в снежном просторе.

– Так вот оно что! Оборотень! – похолодела Дарья, и шатаясь, как пьяная, вернулась в избу.

Утром она собрала ребенка и кое-какие вещи и уже хотела выходить, чтобы отправиться к отцу, но пробудился Марко, крепко спавший после ночного бега.

– Дашенька! – начал он. – Даша! Что это? Куда ты?

Она молча посмотрела на него, и он понял, что жене известна его тайна.

– Зачем ты женился на мне? Не на Анне? – спросила Дарья звенящим от гнева голосом. – Оборотень да ведьма! Бегали бы вдвоем по полям да лесам! Что тебя к людям-то потянуло?

– Даша, постой! Выслушай меня! Разве я виноват? Я с детства был таким. Лунный свет всегда околдовывал меня! Смотри: это луна – она властвует… Я не хочу, а она манит! Тятенька, Петр, был такой же! Постой, я тебе все расскажу…

– Рассказывай! – Дарья опустилась на лавку. По ее лицу катились слезы…

Марко сел за стол, напротив. Его глаза помрачнели, стали еще темнее и глубже, так что Дарье временами казалось, будто огонь лампы не отражается в них. Он заговорил и говорил долго, сбивчиво, временами переходя на родной язык, но она давно научилась понимать его…

Со слов своего приемного отца он знал, что родителей его убили башибузуки, и что дед, отец матери, забрал его к себе. Марко помнил этого черного, худого старика. Они жили в горах, в маленькой хижине. К деду приходили разные люди. Однажды вечером пришли русские солдаты, принесли раненого. Тот был весь в крови и стонал. Дед лечил его, а Марко смотрел, пока не уснул. Солдат болел долго, и дед все ходил за ним. Так прошло много дней…

Однажды Марко проснулся и увидел, что раненый лежит неподвижно. Он подошел и прикоснулся, – тот был холодный, белый и твердый, как дерево. Вечером пришли русские, постояли немного, снявши шапки, дали деду денег и ушли. Появилась какая-то женщина и унесла Марко в другую комнату… Ночью в доме было страшно. Что-то гремело и стучало, пахло дымом и травами. Из-за стены доносились жуткие, непонятные голоса и тяжелые, чужие шаги…

Утром русский лежал на прежнем месте, но лицо его не было уже таким белым и неживым. Потом он стал шевелиться, а через несколько дней поднялся на ноги, стал ходить и разговаривать… Он был странным, не таким, как все, но это было не страшно. Втроем они прожили всю зиму. Русский во всем слушался деда и помогал ему. Дед звал его Петром.

В один недобрый день пришли турки. Они громко кричали и махали саблями, хотели убить деда, и тут случилось чудо: Петр внезапно исчез. Вместо него в хижине появился страшный зверь – огромный, мохнатый, со сверкающими глазами. Он бросился на турок, как волк на куропаток, и вскоре все они были мертвы. Марко запомнил это на всю жизнь.

Потом зверь снова стал Петром, и они втроем долго шли через горы. На узкой тропе дед сорвался вниз и разбился. Он умирал несколько дней, долго и мучительно, и русский все время был рядом. Когда дед умер, они его похоронили, и с тех пор всегда жили вместе. Петр много чего умел, был добрым и сильным. Марко звал его тятей. Жили они неплохо, только иногда Петр пропадал куда-то. Порой он отсутствовал по несколько суток, и после таких отлучек люди вокруг начинали шептаться, что то тут, то там находили растерзанных дикими зверями турок…

Случилось так, что Марко подсмотрел однажды, как названный отец оборачивается то волком, а то и хуже – настоящим чудищем. Петр прознал об этом и перестал от него скрываться. А потом Марко попробовал проделать все то же, что Петр, и у него получилось! Несколько дней и ночей носился он по горам с волчьей стаей, – какие это были незабываемые дни! Однако, когда ему захотелось домой, волчья шкура не пожелала слезать с него. Самоучка-оборотень выл и метался по горам, пугая пастухов, пока Петр не нашел его и не помог вернуться в прежний, человеческий, облик. С тех пор старик начал сам обучать своего приемыша кое-каким колдовским премудростям. Остальное Дарья знает сама…

Марко долго молчал, выжидательно глядя на жену…

– Грех-то какой! – сказала Дарья сокрушенно, в упор глядя на мужа. – Против Господа направлено ведовство и колдовство ваше!

– Почему? – удивился Марко. – Разве сам Господь не являл чудеса миру? Магия была всегда. Когда-то все люди были магами, только теперь они забыли об этом…

– Кто сказал тебе это, бедный ты мой? – спросила Дарья. – Петр, который бегал по горам и терзал людей?

– Он терзал тех, кто притеснял наш народ. Разве ты забыла, что турки убили моих отца и мать? И дед из-за них погиб!

– А старика Нилыча и Марину-соседку он за что загубил? Или, может, это ты их кровь выпил? – заплакала Дарья.

– Нет, что ты! – усмехнулся Марко. – Я не кровопийца. Кому плохо от того, что я в облике вольного зверя рыщу по лесу? Если бы ты знала, как это прекрасно, – мчаться, свободному, как ветер! А что до Петра, так он был не просто оборотень. Он сам рассказывал, что мой дед сделал его еретником, а после и всю свою колдовскую силу ему передал. На самом деле он ведь умер еще тогда, двадцать с лишним годов назад! Только душа его не успокоилась, томилась между явью и навью… Дед мой был великий колдун. Не всякий может вернуть мертвому видимость жизни, да еще так надолго! Вот только, чтобы ее поддерживать, без чужой крови не обойтись… Нилыч в свое время тяте зло сделал, он вправе был отомстить ему. А Марину уж Нилыч сам погубил…

– Что, если они вернутся?

– Не вернутся. О старике и Марине мужики позаботились, а о тятеньке – я сам. Не бойся, Даша, они теперь успокоились. Души их на небесах, а там уж Господь рассудит, кому – в ад, кому – в рай.

– А как же Аннушка? Что с ней случилось?

– Аннушка? Она – ведьма природная, без подмеса. Ей колдовская сила по вашему родству передалась. Петр только научил ее кой-чему, пока она ухаживала за ним… Хорошо, что я подоспел вовремя и не дал тебе подойти к нему, когда тело его с душой расставалось. Мне кажется, он неспроста призывал тебя. Еретники – колдуны шибко злые. Кто его знает, не захотела ли бы его душа завладеть нашим нерожденным еще ребенком…

Дарья вспомнила, как манил ее к себе Петр и вздрогнула.

– Кому же тогда он силу свою передал, если не Анне? Говорят, не передавши силу колдовскую, не может колдун помереть? – прошептала она.

Марко молча посмотрел на жену своими темными, страшными глазами, и она поняла все…

Глава седьмая

Вечер налил синевой окна, сизые тени поползли из углов горницы… Лампу бы засветить, повечерять, да нет охоты. Муж уехал со двора, – и Анна сама себе хозяйка в новом дому. В город с зерном отправился Сергей, дня через три вернется. Часто уезжает муж, оставляет одну такую красоту! Старую вдовую тетку на время своих отлучек поселяет к ней, – дескать, по хозяйству помогать. Да не затем здесь старуха! Знает Анна, что доглядывать за молодой женой поручил тетке муж. Ну, да не беда! Спит уже старая, и долго еще спать будет. Знает Анна средства верные – зелья сонные, не зря с Сергеевной по лугам да полянам бродила…

Сидит так Анна угрюмая, глаза в колдовскую книгу уставивши, думы ее далеко… Представляет она, как Дарья-сестрица с красавцем Марко милуется, и злость поднимается в ее душе. Так бы и растерзала мерзкую! Но не тут-то было! Словно железной стеной ограждена Дарья, не подойти к ней, не подступиться! Никакое волшебство ее не берет. Небось, старый ведьмак Петр постарался, – по нраву ему была невестка. И то: добра Дарья, нравом кротка, отменно красива. Ведь любимой сестрицей совсем недавно Аннушка ее величала. Да где теперь эта Аннушка, смешливая, веселая девчонка? Ее словно подменили, – прежней молоденькой дурочки и след простыл. Сила непонятная, могучая струится по жилам молодой ведьмы, тоска душу гложет, сердце хочет чего-то, а чего – само не знает…

Склонила Анна голову, глаза прикрыла, будто дремлет, и вдруг – чу! Шорох в углу, мягкие-мягкие шажки… То ли зверь, то ли человек? Черный, мохнатый, крадется, припадает к полу, искры глазами пускает… На шесток вспрыгнул, повернулся, глядит призывно… Гнев охватил Анну. Вскочив, подбежала она к печи, руку протянула, чтобы схватить подлое создание, но рука прошла сквозь него, как сквозь туман, и ничего в ней нет… Поблазнилось? Но в ушах уж зашумело, будто ветер-ветрюган что-то нашептывает. А за спиной словно крылья растут… И шепот-шепоток: «Поворотись-повернись, через голову кувыркнись… Вольной птицей обернись…» Что-то стукнуло, грохнуло, что-то сверкнуло в печи, …и нет Анны, только клубы дыма поднялись из трубы в звездное небо…

– Ишь, молодая что-то не вовремя печь топит, – прошипела бабка, стоящая перед домом напротив своей подружке, такой же карге. – А дым-от как клубами вьется! Верно, в доме ведьма живет, хе-хе!

Качает бабка головой, беззубым ртом скалится…

– Уж больно причудлива она да ндравна! А спеси-то, спеси! Идет мимо – головой не кивнет! Боится, видать, что отвалится! Колдуново отродье – оно и есть колдуново отродье, – отозвалась собеседница.

– Молчи, Лексеевна! – прослышит ейный муж, головы не сносишь, – как зверь за нее стоит. Недавно Настасья, невестка моя, сказала ей что-то супротив, так Сергей прибить ее грозился, за кнут хватался! С сильным да богатым не связывайся!

– И то верно!

Старухи долго еще шепчутся под окном, хотя уже совсем стемнело, и воздух захолодал и наполнился снежной изморосью.

***

Вольно в небе молодой ведьме. Хочешь – вправо лети, хочешь – влево, хочешь – к звездам взмывай… Но лежит ее путь с старой дедовой заимке, к сестрину дому. Кружит ночной птицей над избой, кричит призывно, веткой в окно стучит… Но не скрипнет дверь, не раздаются шаги, не выходит он – любовь ее, Марко-королевич. Припала Анна лицом к оконному стеклу, в окно заглядывает. Видит: сидят за столом Дарья и Марко, веселы оба. Дитя на руках качает сестра, свеча горит перед образами, которых раньше и помину в избе не было. Строго гладит с них на Анну Пресвятая Богородица… Отпрянуть бы птицей от окна, но словно сила какая-то держит, не пускает…

Видит Анна: пропала вдруг улыбка с лица Дарьи, прижала она ребенка к груди, на окно уставилась, глаза большие, страх в них…

– Милый, что это? Показалось мне, будто сестрица в окно заглядывает?

– Что ты, Дарьюшка! С чего ей среди ночи здесь появиться! – отвечает Марко, а сам встает, к двери идет…

«Иди, иди ко мне, любый мой! Суженый, ряженый, мне, а не ей, предназначенный!» – шепчут сухие от ветра губы, вьется вихрь у окна, вскрикивает птица в ночи…