Рассказы о новомучениках и подвижниках Российских

Красногвардейцы не поняли.

– А мы сейчас тебе покажем – право. И лево тоже покажем!

Через некоторое время Джон Рид услышал, что священников расстреляли. Спросил, угостив рассказчика американской сигаретой:

– Отца Иоанна – тоже?

– Его первого, – был ответ, – к стене поставили и расстреляли. Неча баламутить.

– Да нет, не к стене, – сказал кто-то рядом. – Отвели на еродром, там теперь всех расстреливают. И шлепнули.

«Легендарная личность, – вспыхнуло в мозгу журналиста, – легендарная личность!» Этот случай обязательно надо описать, потому что это история как она есть! Рождение легенды – первый убитый новой властью священник!

И эхом отозвалось: первый, первый! В портретах отца Иоанна (Кочурова) есть нечто напоминающее архидиакона Стефана, первомученика. Для Джона Рида отец Иоанн был только исторической личностью – первым священником, арестованным и приговоренным к расстрелу новой властью за неподчинение. Да это бунт! Каков, однако, этот отец Иоанн! Память вызвала его лицо: взволнованное, чуть раскосые глаза. По таким лицам трудно сказать, сильно волнуется человек или во вдохновении, спокойный и величественный, как индейский вождь. Отчего-то стало не по себе: в России – резервация?

Джон Рид запишет в приложении к «Десяти дням, которые потрясли мир»: «Вечером, когда войска Керенского отступили из Царского Села, несколько священников организовали крестный ход по улицам, причем обращались к гражданам с речами и уговаривали их поддерживать законную власть, то есть Временное правительство. Когда казаки очистили город и на улицах появились первые красногвардейцы, то, по рассказам очевидцев, священники стали возбуждать народ против Советов, произнося соответствующие речи на могиле Распутина, находящейся за императорским дворцом. Один из этих священников, отец Иоанн Кочуров, был арестован и расстрелян раздраженными красногвардейцами».

Так американский журналист, влюбленный в Россию и мировую революцию, оставил живейший документ начала гонений на Церковь в двадцатом столетии. Хотя и не внес этот фрагмент в основной корпус книги.

«Прочитав с громаднейшим интересом и неослабевающим вниманием книгу Джона Рида „Десять дней, которые потрясли мир“, я от всей души рекомендую это сочинение рабочим всех стран. Эту книгу я желал бы видеть распространенной в миллионах экземпляров и переведенной на все языки, так как она дает правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того, что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата», – напишет Ленин об этой книге.

Джон Рид умирал от сыпного тифа в Москве. Страницы его книги уже реяли тревожными птицами, запущенными рукой мастера. Эти страницы несли миру повесть об отце Иоанне Кочурове.

Костры на площадях

…Вокруг костров грелись люди. Самые разные. И те, на ком сохранилась добротная теплая одежда, и одетые кое-как. Свет в окнах домов был приглушенным, как будто уже очень долго шла война. А война действительно шла – Гражданская.

Только сейчас, в январе 1918 года, стали более или менее ясны последствия перемен, совершившихся несколько месяцев назад. В домах было холодно. На черном рынке продавалось почти все, но достать необходимое было непросто – не было денег, а порой за вещи просили только что-то конкретное. Люди в шинелях, с винтовками возникали неожиданно – то тут, то там. Порой они походили на героев картин Васнецова, если смотреть на картину сквозь густой дым. При ближайшем рассмотрении образ грозного ангела рассеивался. У этих были отчаянно усталые лица, тусклые, злые глаза. Так же, как и беспризорные мальчишки, стайками перелетающие с места на место, эти люди хотели есть и спать.

Костры на площадях жгли изо всего, что попадалось. Книги, картины, мебель, старая одежда. Костер был необходим. Это свет, тепло и возможность хоть изредка выпить горяченького и покурить. Январь 1918 года выдался очень холодным.

Новое правительство недолго думало, что делать с Александро-Невской лаврой. Комиссаром общественного призрения тогда была Александра Коллонтай – в самом начале своей советской карьеры. Фигуристая женщина сорока пяти лет с улыбчивым ртом и никогда не смеющимися глазами. Александро-Невская лавра казалась местом сосредоточения ненавистного старого мира. Как идейно, так и материально. А новому правительству нужны были деньги. Петроград мог взбунтоваться как от голода, так и от резких жестов новой власти. В январе 1918 года Александра Коллонтай утвердила указ о «реквизиции» помещений и ценностей Александро-Невской лавры. Законных оснований для того не было: святыню попросту было приказано разграбить.

16 января 1918 года исполнительным комиссаром по лавре был назначен Иловайский, человек неглупый и решительный. Он сразу же потребовал от наместника лавры епископа Прокопия сдать все лаврское имущество. 17 января представители лаврской братии обратились к самой Коллонтай с просьбой отменить приказ. Но та ответила, что не может этого сделать. Фактически это было объявление войны лавре. А с лаврой и всей Церкви. Начался масштабный захват церковного имущества, и начался он именно с Александро-Невской лавры, духовного центра не только Петрограда, но и всей бывшей империи.

Иловайский прибыл в лавру 19 января. С ним были двенадцать солдат и пять кронштадтских матросов. Едва прибыли красногвардейцы, зазвонил набат, подхваченный колоколами окрестных церквей: Борисоглебской, Знаменской и Скорбященской. Весть о захвате лавры большевиками стала распространяться по всему городу.

Иловайский вошел в покои наместника и объявил об аресте. Четверых монахов из лаврского совета, находившихся в покоях, немедленно взяли под стражу. Самого епископа Прокопия провели через двор и скрыли в одном из помещений лавры. Большевики, как казалось, довольно хорошо представляли план обители.

В том, как звучат бесконечно чужие шаги в стенах родной обители, было нечто потустороннее. Епископ на секунду подумал: «А не начать ли читать отходную?»

Тем временем к лавре стал стекаться народ. Вскоре вся площадь заполнена была людьми. На случай опасности в одном из помещений лавры находилась прожекторная команда. Но что могут несколько человек против голодной, озлобленной массы?

Едва Иловайский вышел во двор, его плотно окружили люди.

– Антихрист! – раздался чей-то высокий голос.

– Ирод! – подхватил второй.

Монахи из братии уже заметили ручки от ухватов и топоры. Часть народа оказалась при оружии. Столкновение, кажется, неминуемо. Человека могут растерзать на глазах монахов. А потом скажут, что тот был убит с их согласия. Да, этот человек приехал разорить лавру. Но его смерть послужит новым предлогом для нападения, и тогда убьют всех. Замешательство длилось доли секунды. Несколько монахов окружили Иловайского и обратились к народу:

– Что сказал Господь? «Мне отмщение, и Аз воздам». Расходитесь. Ступайте по домам.

– Вот вам и монах! – закричали из толпы. – Страну проспали! А теперь святыню на поругание оставляют!

Один из братии, взяв Иловайского за руку и прикрыв его собою, стал отступать вглубь, пока длились странные переговоры. «Со зверем во Ефесе боряхся», – всплыло из апостола Павла. Эхо древней памяти ответило: «Велика Артемида Эфесская!» Павла обвиняли в осквернении святыни – храма Артемиды, и он едва остался жив.

– Вспомните, что Христос принес не мир, но меч. А меч, как мы, монахи, считаем, – терпение, рождающее верную надежду, а надежда не постыдит. Так? Одумайтесь, Бог поругаем не бывает. Если вы судите, то будут судить и вас.

Оставшиеся монахи немного подались вперед, на толпу, прикрывая отступающего Иловайского.

– Да засудили уже. И срока такого нет, чтобы закончился, – ответили с горечью из толпы.

Вскоре Иловайский и монах были в помещении, где располагалась прожекторная команда. Комиссар был спасен монахами.

Однако спасенный через некоторое время вернулся. На грузовике с двумя пулеметами и отрядом красногвардейцев. Пулеметы поставили на площади, напротив храма Святого Духа. А набат все звучал. Лаврской колокольне отвечали колокола храмов Петербурга из разных районов. Иловайский сам поднялся на колокольню и согнал оттуда звонарей, угрожая пристрелить. Тем временем отряд красногвардейцев выгнал из храма богомольцев и продолжал гнать их к воротам.

То, что происходит в лавре, стало известно во всем городе. Многие священники направились сюда, чтобы помочь остановить кровопролитие. Был среди них и отец Петр Скипетров – настоятель храма во имя иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». Шел в лавру и настоятель Казанского собора протоиерей Философ Орнатский, человек уважаемый и почтенный.

Подходя к воротам, отец Петр увидел, что из лавры, подгоняемые красноармейцами, буквально выбегают богомольцы. И вдруг раздался выстрел, а потом – заполошный вопль. Кого-то ранили! По крикам стало ясно: одного из богомольцев. «Так вот оно что! Они стреляют на святом месте. Вот это и есть лицо новой власти».

Священник истово перекрестился и, ускоряя шаг, пошел к воротам.

– Отец, отец!

Кто-то бежал ему навстречу и звал его. Сын! «Ты давно здесь? Что было?» – хотел спросить он, но сын быстро и горячо заговорил шепотом:

– Уходи отсюда! Уходи, отец, прошу, немедленно уходи!

Отец Петр знал, что могут убить. Знал, что намеренно искать смерти – тяжелый грех. Но перед ним несколько солдат с винтовками выгоняли из храма людей, среди которых были те, кого он исповедовал и причащал. Это его люди. Это его лавра. Он здесь учился, здесь служил. И отец Петр, сделав вид, что не слышит сына, проследовал к митрополичьим покоям. Недалеко от входа красноармейцы отбивались от нескольких голосящих баб и наконец начали теснить их к воротам. Женщины упорствовали, одна взялась рукой за ствол винтовки.

– Где твоя мать, ирод, или ее у тебя не было?

Красногвардеец стряхнул с винтовки руки женщины, слабые, посиневшие от холода. И нацелился штыком в грудь.

– Убить хочешь! Антихрист! – взвыла женщина.

Отец Петр в мгновение оказался между красногвардейцем и женщиной. Из-под платка смотрели выцветшие от горя глаза, в которых все же оставалась надежда. Красногвардеец, обнаружив перед собой священника, растерялся было, а затем приставил штык к его груди.

– Уходи, поп, еще поговорим с тобой.

Отец Петр воспользовался секундным замешательством.

– Не трогайте их, пусть молятся. Это все наше, русское. Вы сейчас на святом месте. Это все, что вас окружает, – память народа. Это ваша память.

Собралась небольшая толпа. Женщины стояли тут же, несколько поодаль, молились.

– Не гоните молящихся. У них теперь только и есть это место – помолиться Христу, попросить Его помощи. Да и сами-то вы – что делаете? Зачем разоряете святое место?