Всё не зря: зарисовки из жизни и о жизни

Не умевшая долго сердиться женщина, тут почему-то кипела, как чайник (не электрический, а обычный, эмалированный), который уже начинал подпрыгивать на конфорке. Конечно же, не Аким был причиной. Аделаиду мучило только одно: где её благоверный… Знала она Фёдора Петровича, или Федика, как сама его называла.

Федик питал слабость к женщинам. Ко всем – высоким статным и маленьким хрупким, полненьким и худеньким, смугленьким и светленьким, пышно- и плоскогрудым, длинноволосым, обладательницам роскошной копны волос и коротко стриженным. Он считал, что каждая из них удивительная и неповторимая, и, в очередной раз увлечённый дамой, включал свою «соловьиную песнь», целуя ручки и поедая глазами (впрочем, практически незаметно для посторонних): «Вы такая…такая…единственная…».

И вот в последнее время стал он частенько задерживаться, ссылаясь на смену руководства, бесконечные бумаги и отчёты. Жаловался на усталость, невозможность пообедать и прочее, и прочее. Но Аделаида знала, что на службе у Феди новая молодая сотрудница. Не завёл ли он опять интрижку… Хотя в глубине души она была убеждена, что её Федик никуда не денется, просто он – романтичная натура, да и куда ему деваться?!

И тут послышалось лязганье ключа в замочной скважине. Фёдор никогда не звонил, он любил отпирать дверь сам. Трудно сказать, почему. Вряд ли рассчитывал он таким сюрпризом спугнуть соперника. Хотя… кто его знает… Из коридора послышалось:

– Адушка! – Ответом ему было молчание.

– Лапу-у-у-ся! Рыбонька моя! (жену он называл Лапуся, а иногда просто Пуся). А чем это у нас так вкусно пахнет? – При этом Фёдор Петрович уже снял шапку, пальто, меховые ботинки и впрыгнул в домашние тапки.

Он был большим педантом и аккуратистом. Никогда не становился на пол даже в носках и даже дома (хотя у Аделаиды всегда был порядок – ни пылинки, ни соринки). Сняв один ботинок, он сразу надевал на ногу тапочек, балансируя на одной ноге, а затем то же проделывал со второй конечностью. Посему тапки должны были ровнёхонько стоять у половичка в прихожей. Если бы однажды он их там не нашёл, даже не спрашивайте… Это была бы катастрофа…

Прошлёпав на запах котлет и чувствуя, что супружница не в духе, Федя сразу же принял вид вселенской усталости и с тяжёлым вздохом опустился на табурет.

– Пожевать бы чего… Сегодня пообедать так и не дали. Новый начальник – зверь! Велел перепроверять цифры и графики за три месяца. Переводят на другой режим работы. Буду позже приходить… Аделюшка, солнышко, посмотри, кажется, сосуды в глазу лопнули.

Аделаида знала, что врёт он складно и потому слушала вполуха, а то и вовсе пропускала мимо ушей, но в зрачок глянула. Федя таращился, как мог, выпучивая глаз:

– Ну что там?.. Ох, как устал. Только спать, спать и спать… – Аделаида изумлённо приподняла бровки:

– Да что ты… И первое не будешь? У меня борщ. И котлеты с макаронами, – грохнула она сковородой.

– Разве одну, – промямлил Федик. Жена уже ловко расставляла столовые приборы. Фёдор ценил домашний уют и любил трапезничать за красиво накрытым столом. Кошечка тоже воротилась и, поскольку табурет уже был занят, вскочила на подоконник и принялась опять вылизываться.

Аделаида взяла из шкафчика над мойкой глубокую тарелку с золотистым ободком и налила из кастрюли борща, который успела разогреть. Борщ был густой, наваристый и источал невероятный аромат… Сверху в тарелку ненаглядного водрузила изрядную порцию мяса. Потом немного поперчила из мельнички и положила свежей зелени, так необходимой зимой. Как художник широким мазком кисти довершает свой натюрморт, Аделаида украсила всё это великолепие изрядным мазком сметаны.

Фёдор Петрович взял свою ложку, именную, хозяйскую и принялся с аппетитом поглощать первое. Аделаида уже смягчилась и, более того, смотрела на мужа с умилением. В его присутствии и, даже просто слыша его голос, она всегда успокаивалась и хотела быть Зайкой и Кошечкой.

Фёдор меж тем взялся за второе – подцепив вилкой аппетитную золотистую макаронину, он выглянул в окно.

Вечерело, сгущались сумерки. Квадрат неба над домом напротив потемнел, и вдруг повалил снег… Огромные хлопья, медленно кружась в каком-то одним им ведомом странном танце, падали, осыпая всё вокруг. Снежная пелена заслоняла собой пространство.

Даже Сильва перестала лизаться и смотрела, не мигая, своими изумрудными зрачками на белых невиданных птиц. Через двор бежала Вера – девица из соседнего подъезда.

– Зря… Зря Верочка на таких каблуках, – проговорил Фёдор Петрович, жуя котлету. – Ведь навернётся, гололёд страшенный…

Воистину говорят, что мысль материальна. Вылетевшая из уст Петровича фраза будто подтолкнула девушку в спину, и Вера, взмахнув руками и два раза качнувшись туда-сюда, шмякнулась, неловко загребая конечностями, и поехала по склону, теряя на ходу сумочку, перчатки, шапку…

– Ну вот, – констатировал Федик.

– Дали ему год, – прозвучало от двери так неожиданно, что Фёдор чуть не поперхнулся. Пока он пытался вдохнуть и прокашляться, Аким (а это был именно он) продолжил:

– А он сидит, ругается, говорит, ему два полагается! – улыбался сосед своей обезоруживающей улыбкой.

– Ты как здесь? – недоумевал Петрович.

– Да Степанна твоя на площадке с Михалной лясы точит, вот я и прошмыгнул. Петрович, будь человеком…

– Нет денег, – развёл Фёдор руками. Могу только угостить, у меня тут заначка – осталось чуть коньячку. Хозяин квартиры жестом заправского фокусника извлёк невесть откуда две рюмки и фляжку. Быстро разлив коричневатую жидкость, он проговорил:

– Только мигом, Аким! Смаковать некогда. Моя, если нас застукает, сам понимаешь…

– Не дурак, – ответствовал сосед и молниеносно опустошил ёмкость. – Петрович, ты… ты – человечище! – и исчез, будто его и не было. Уже поднимаясь по лестнице, Аким думал: «Нет, не зря, не зря я к Петровичу зашёл…».

Аделаида, которая выходила только за тем, чтобы снять показания электросчётчика, да разговорилась с соседкой, ничего не заметив, вернулась в квартиру. Насытившийся Федик уже возлежал на диване, успев, правда, составить грязную посуду в раковину. А на улице в это время разворачивались интересные события. Верочка, пребольно ударившаяся при падении, никак не могла подняться. Волосы у неё растрепались, да ещё сломала ноготок. И стало до того себя жалко, что она уже кривила губки, собираясь расплакаться. Вдруг кто-то наклонился над ней, помогая подняться и подавая потерянную сумочку. Вера подняла глаза – на неё не без интереса смотрел симпатичный парень.

– Как Вы? – участливо спросил он. – Кости целы? Голова не кружится?

– Вроде нет, нормально, – пролепетала девушка.

– Не бойтесь, я живу в соседнем доме, давайте я Вас провожу.

Как будут дальше развиваться события, оставим воображать нашего Читателя. Автор только может прибавить, что Верочка подумала: «Нет, не зря, не зря я надела эти сапожки…».

Между тем Аделаида и Фёдор коротали вечер дома. Тишину нарушил телефонный звонок.

– Мама, – закричал в трубку сын, который проводил каникулы у бабушки в деревне. – Я сегодня катался с та-а-акой горы! А потом мы лепили снеговика!!! А у деда Мити та-а-акая лошадь!

– Эдик, сынок, ты как там? Как бабушка? Одевайся хорошо, смотри не простудись! – затараторила Аделаида. Потом трубку взял отец и стал наставлять Эдуарда, чтобы тот «слушал бабушку и был осторожен с лошадью». Жена устроилась в кресле, муж заботливо укрыл ей ноги пледом, а Сильва забралась на колени и заурчала. «Нет, не зря, не зря я не купила ту кофточку. Вот вернётся Эдик, пойдём выберем ему коньки, давно же просил…» – думала Аделаида, поглаживая кошку.

«Надо бы»: зарисовка с пельменями и паутиной

Анатолий Геннадьевич подошёл к двери своей квартиры на первом этаже девятиэтажного панельного дома. На площадке было грязно и чем-то воняло. Под потолком еле-еле светила лампочка. Она мигнула пару раз и совсем потухла. «Надо бы заменить…», – подумал мужчина.

Он был одет в темно-серое пальто с шарфом в унылую серо-зелёную клетку. На ногах были коричневые ботинки (впрочем, цвет их рассмотреть было трудно, поскольку на улице была та ещё распутица).

Анатолий открыл портфель и начал шарить по его внутренностям в поисках ключа. Палец попал в дыру, образовавшуюся в подкладке ещё на прошлой неделе. А, может, и недели две как… Он силился вспомнить и подумал: «Надо бы зашить…».

Наконец, ключ с немалыми усилиями был извлечён из портфелевой ненасытной утробы и вставлен в замочную скважину… Хозяин квартиры включил свет в прихожей, бросил портфель на табуретку и стал разоблачаться. Когда мужчина развязывал шнурки, то заметил, что один из них сильно истрепался, перетёрся и вот-вот порвётся. «Ничего-ничего», – сказал он, обращаясь то ли к себе, то ли к шнурку непосредственно.

Шнурок, впрочем, не удостоил его ответом, и Толик (так звала нашего героя мать, да и бывшая тоже) прошлёпал в носках на кухню. Он выудил из портфеля пачку пельменей и положил на стол возле раковины.

– Ну, что, – сказал он самому себе, потерев руки. – Можно и поужинать. Налив воды в алюминиевый ковш и поставив его на плиту, мужчина зажёг газ, с третьей, правда, попытки.

Анатолий распечатал пачку и заглянул вовнутрь. Содержимое упаковки являло собой жалкое зрелище. Добрая половина пельменей слиплась, хотя в магазине за углом он долго и придирчиво перебирал пачки, тряся их над ухом (и вроде бы в этой пельмешки гремели бодрее прочих).

Но делать нечего. Толик стал пальцами отколупывать пельмени, один от другого. Некоторые, особо вредные, никак не хотели поддаваться – они будто намертво приросли к собратьям, словно не желая расставаться, а руки уже нестерпимо замёрзли.

Это увлекательное занятие вскоре было прервано шипением убегающей из ковша воды. Толик плюнул на пельмени (в прямом и переносном смысле) и поспешил убавить газ, буркнув себе под нос: «И так сойдёт». Он поскорее запустил липкие, чуть оттаявшие комочки в пузырящуюся воду, успев при этом обжечь несколько раз пальцы.

Бывшая, если бы наблюдала в тот момент за его манипуляциями, наверняка припечатала бы колкой фразой из всем известного кинофильма. Тем не менее, пельмени варились, весело подпрыгивая в кипящей воде, а некоторые даже отлипли друг от друга.

Анатолий, несколько утомлённый приготовлениями к ужину, наконец-то накрыл на стол. Шумовкой переложив пельмешки из ковшика в глубокую, видавшую виды, тарелку, он поставил её перед собой. И будто что-то вспомнив, полез в холодильник.

В холодильнике было темно, как… Не будем заканчивать фразу, ибо… каждый сам продолжит, в силу своего воспитания, образования и жизненного опыта – ведь здесь, согласитесь, действительно, возможны варианты.

Лампочка в холодильнике перегорела так давно, что он уже и не помнил времён, когда там бывало светло. Толик привычно подумал: «Надо бы купить новую».