Смерть под вуалью

– Говорю: всё потом! Я скоро буду!

– Но сейчас ночь, необходима санкция прокурора, – попытался возразить Калошин, хотя понимал: при наличии у них одного звания Дубовик был все-таки на ранг выше, и перечить ему значило не выполнять приказ начальства.

– Сейчас особые обстоятельства, и я имею полное право сам санкционировать и обыск, и арест. Если Шапиро вдруг появиться на квартире – без слов – наручники! Все объяснения начальству буду давать сам! – в трубке раздался щелчок.

Калошин позвонил дежурному, и сам уже через час стоял возле закрытой дермантиновой двери с участковым, управдомом, двумя заспанными понятыми и полупьяным слесарем, который нещадно матерясь, то ковырялся в замке разными инструментами, то пытался поддеть дверь фомкой. На резонные замечания участкового выдавал ещё более цветистые рулады в адрес всех присутствующих, отсутствующих и их матерей. Калошин, при всем своем воспитании, ханжой не был, и про себя матерился не менее красочно, только адресат был более конкретным. «Ведь просил не упустить!» – думал он. В не радужном настроении появились и остальные оперативники. Зевали, тихо переговариваясь и матерясь. Молчали только понятые, боясь вызвать своим роптанием недовольство представителей власти, только один робко попросил дать на утро справку, так как, по всему, проспит.

Прошло немало времени, прежде чем, совершенно вспотевший и измученный слесарь открыл дверь. Едва распахнув её, заорал:

– Управдом! С тебя поллитра! – собрал свой инструмент и гордо, пошатываясь, удалился.

Первым вошел Калошин, за ним Гулько, на ходу открывая чемоданчик. Все остальные задержались в дверях, ожидая, когда эксперт снимет отпечатки пальцев с дверной ручки и косяков. В квартире было пусто, что вызвало вздох облегчения у Калошина. Он махнул рукой, приглашая всех войти.

Комната выглядела как музейный запасник: на стенах, кроме ковров, висели картины. На шкафу, комоде, трельяже стояли фарфоровые вазы, а горка просто поражала обилием хрусталя.

Удивительно, но кроме тахты, накрытой огромным персидским ковром, других спальных мест не было. Если учесть, что у Шапиро был ребенок, то это обстоятельство вызвало недоумение у присутствующих. В шкафах было много женской дорогой одежды, детская же нашлась в одном из ящиков комода, и своим видом вызвала очередное удивление: вид её оставлял желать лучшего. Даже аккуратно сложенные кухонные полотенца выглядели респектабельными хозяевами рядом с бедной прислугой.

Оперативники с удивлением оглядывали обстановку квартиры, не зная, с чего начать обыск. Калошин кивнул Доронину на шкаф с книгами, которые расставлены были не только по цвету, но и по размеру, что говорило об отсутствии их истинного предназначения в этом доме. Они были лишь дополнением к роскоши, и, как оказалось, играли роль сейфа. Доронин, едва начав осмотр книг, натолкнулся на внушительную пачку денег. Воронцов же в одной из ваз обнаружил довольно объемный сверток бархатной ткани, в которую были завернуты драгоценности хозяйки.

– Да, видно наша докторица ничем не брезговала: промышляла спекуляцией не только лекарств. Будет ещё работа ОБХСС! – покачал головой Калошин. – Здесь есть все, кроме любви к ребенку. – Он едва удержался от ругательства.

Пока проводили обыск, один из понятых, тот, что просил справку, задремал в углу на тахте. Оперативники ходили тихо: звук шагов заглушали раскинутые по паркету ковры, переговаривались вполголоса, только большие антикварные часы громко заявляли о себе мерным стуком.

Было почти три часа, когда приехал Дубовик. Он вошел в квартиру настолько стремительно и шумно, что дремавший сосед буквально свалился с тахты, подскочил, и, вытаращив глаза, непонимающе смотрел на возвышающегося посреди комнаты высокого человека в модном пальто и шляпе. Картина была довольно комична, но кроме Воронцова с его смешливостью, никто даже не улыбнулся, настолько тяжелым был взгляд майора.

– Ну, что тут у вас? – заметив напряжение присутствующих, тот несколько смягчил тон, а потом и вовсе, скинув пальто, протянул руку для пожатия оперативникам и чуть улыбнулся, приветствуя их. Почувствовав разрядку обстановки, они стали уверенно отвечать на вопросы Дубовика. Тот, как всегда, внимательно слушал и при этом проницательным взглядом обшаривал всю комнату. Заметил также отсутствие детской кроватки. Очень удивился и виду одежды ребенка. Калошин, зная майора больше других, видел, как тот, всё видя и слыша, прищуривая глаза, что-то тщательно обдумывает. В коридоре, оглядывая одежду на вешалке, Дубовик вдруг резко дёрнул за крючок, и изящная полочка с развешанными на ней вещами, рухнула на пол. Майор, ничуть не смущаясь, попросил найти молоток, но в шкафчике под зеркалом нашлись только гвозди. Управдом успокоил Дубовика и сказал, что прибьет сам.

Когда обыск, наконец, был закончен, все направились в отделение. На квартире остались участковый и Доронин на случай возвращения Шапиро.

Гулько тут же взялся за обработку отпечатков пальцев, о чем его мягко, но, достаточно настойчиво, попросил Дубовик. Он же рассказал, что парень, оставленный Муравейчиком для наблюдения за Шапиро на поминках, просто был напоен горевавшими по усопшей мужчинами, и уснул прямо за столом. Муравейчик же, надеясь на своего подчиненного, не очень спешил в дом, где проходили бурные поминки. Спала и дочь умершей. А вот Шапиро и след простыл. Разумеется, никто из присутствующих не только не видел, куда ушла Роза Алексеевна, но и имя её вспомнили не все. От виденного и услышанного Дубовик, по его словам, пришел в такую ярость, что чуть не удавил охранника на месте. Муравейчику же пообещал «всех благ».

То, что гнев майора ещё не улегся, можно было заметить по прокатывающимся по скулам желвакам и сцепленным в замок пальцам рук, белеющим в костяшках.

Калошин достал неизменную бутылку водки, и держа её двумя пальцами за горлышко, качнул в сторону стола:

– Как, примем?

Губы Дубовика дрогнули в улыбке:

– Успокоительное? Давай! А после обязательно горячий чай, крепкий!

– Я поставлю, – потянулся к чайнику Воронцов. – У нас и закусить есть что. Я бутерброды из дому прихватил.

Дубовик с Калошиным удивленно посмотрели на парня:

– В час ночи?

– У меня маманя понятливая. Ясно ж было, что до утра не вернусь, – спокойно пояснил Костя, вынимая из кармана объемистый пакет.

– А я и думал: чего это у Воронцова такой оттопыренный карман? – добродушно сказал Калошин и добавил: – Мамане большое спасибо. А вот моя Варюха не догадалась, только чмокнула.

– Научится ещё, – глубокомысленно заметил Дубовик, улыбаясь при этом своим мыслям.

После импровизированного завтрака они расслабленно закурили.

Дубовик присел на край стола и сказал:

– Теперь я должен рассказать вам о том, кто такая наша беглянка. Вчера мне прислали ответ из архива. Дело в том, что в списках обслуги лагеря, в котором Римма Богданова отбывала срок, числится никто иная, как Шапиро Роза Алексеевна. Да, именно так!

– Но ведь женщины упоминали какую-то Анну, а не Розу, – возразил было Калошин, – и, кстати сказать, Доронин объяснил мне, что цветы – анютины глазки – по научному называются не иначе как виола.

Дубовик всем телом повернулся к Калошину и глянул на него из-под очков:

– А Доронину-то откуда это известно?

– Ему жена объяснила. А вот ты, как я вижу, не удивлен, – уязвлено заметил Калошин.

– Врать не стану: я это знаю. Пообщался с одним ботаником, – Дубовик хлопнул Калошина по плечу: – Не злись. Я хотел сказать, но ты меня опередил.

– Ботаник в юбке? – съехидничал Калошин, чтобы хоть как-то отомстить майору, но тот ответил просто:

–Мало того, что в юбке, да ещё и красивая. Но спать с ней не пришлось – информацию дала за так! – и рассмеялся.

Воронцов слушал их, открыв рот:

– Товарищи начальники, я что-то пропустил?

Тут уж рассмеялись все трое.

– А вот насчет Анны… – передохнув, Дубовик опять стал серьезен, – в той же справке была дополнительная информация. Оказывается, Шапиро имеет два имени: по паспорту её нарекли Розой, но она крещенная, и церковное имя у неё – Анна. Вот и в лагере она всем представлялась именно этим именем. Причины я не знаю. Была там ещё одна Анна, Штерн, но её расстреляли немцы. Так что, мы, возможно, нашли эту самую «Виолу», – несколько задумчиво произнес он, опустив глаза.

Калошин тревожно посмотрел на товарища.

– Андрей Ефимович? – Дубовик, перехватив его взгляд, хлопнул себя по коленям, и встал.

– Рабочий день начинается!

– Да? – Воронцов хохотнул: – А мне показалось, что заканчивается, тем более, что спать охота.

– Не язви, шутник, – Дубовик подтолкнул парня к столу, – тебя ждет работа, оформляй бумаги. – И выглянув в окно, сказал: – Ну, вот и Сухарев прикатил! Идем, Геннадий Евсеевич, к нему. Надо весь личный состав нацелить на поиски Шапиро. Районные опера уже с ночи работают в этом направлении, а тут только раскачка начинается, – он несколько раздраженно качнул головой.

– Так ночь ещё не закончилась, – успокоительно тронул Калошин его за рукав, за что получил благодарный взгляд.

Глава 15.

День прошел в суматохе. На ноги были подняты все оперативные службы не только района, но и области.

Вечером Дубовик неожиданно, глядя прямо в глаза Калошину, предложил ему сходить в гости к Марте Гирш.