Смерть под вуалью

– Так он же здешний. Мы проверим. Кстати, я всё думаю о словах Чижова… – задумчиво произнес Калошин.

– Чего это ты его вспомнил? – Моршанский удивленно посмотрел на майора.

– А то и вспомнил, что не все фигуранты того дела нами вычислены.

– Так ими теперь ГэБэ занимается. Нам и своих дел хватает, – пожал полными плечами Моршанский.

– Да бросьте вы, Герман Борисович! Преступники у нас общие. Чего же друг другу на плечи перекладывать? Уж сколько раз об этом говорим, так нет же, чуть что, сразу смежникам спихиваем, – уже заметно сердясь, выговаривал Калошин.

– Ладно, не сердись. Попадет какая ниточка – потянем. А сейчас главное – убийство Богдановой. Прокурор распорядился в кратчайшие сроки это дело распутать. Тебе хотел звонить, да я остановил. Нечего отвлекать нас. Что будет – доложим. Кстати, где Воронцов?

– Беседует с водителем автобуса, который ездит по маршруту «Город – «Красная Заря», он мог запомнить, кто ехал в субботу в деревню и обратно.

– А-а, ну правильно! – Моршанский расслабленно откинулся на спинку стула. – У тебя, Геннадий Евсеевич, нет ли случайно водочки? Устал я что-то сегодня. После визита к начальству всегда чувствую разбитость. Чёрт знает, что за жизнь!.. – и тут же повеселел, увидев, как Калошин вынул из сейфа початую бутылку водки. – Так что там у тебя с Чижовым?

– Он как-то вскользь сказал, как был удивлен тому, что тот, с кем он пил на вокзале, ехал в электричке. Почему это его так удивило? Тот человек что, был слеп, без рук, без ног? Навряд ли… Тогда что? Этот вопрос много дней не давал мне покоя. Мне приходила одна мысль в голову, и вот сейчас, когда ты заговорил о «Победе», я утвердился в своих догадках – тот человек передвигался постоянно на машине. И в Москву ездил таким же образом. Чижов его хорошо знал, потому и удивился.

В этот момент в кабинет заглянул Гулько:

– О-о! И Герман Борисович тут! Хорошо! – он помахал листком бумаги. – Я вам кое-что принес!

Усевшись поудобнее за стол напротив Калошина, эксперт начал излагать:

– Так. Первое: окурок, найденный на пожарище, – от сигареты «Winston», производство их начато только в этом году на московской табачной фабрике «Дукат», встретить в магазинах их пока затруднительно, но, имея, так сказать, блат, можно. Цена тоже не для простых. Второе: на мундштуке окурка сохранились следы губной помады. На наше счастье, помада жирная, пропитала фильтр. С этой сигареты было сделано две-три затяжки, не более.

– Есть! – Калошин возбужденно ударил кулаком о свою ладонь. – Значит, все-таки женщина! И пуговица занимает теперь свое положенное место – либо платье, либо блузка. Кроме того, женщина обеспеченная, судя по сигаретам и той же пуговице. Значит, её не могли не заметить в автобусе.

Но пришедший в скором времени Воронцов сказал, что в субботу утром шофер, ехавший в колхоз, мало обращал внимания на пассажиров, так как шел дождь, надо было следить за дорогой. Но одного пассажира он запомнил и даже назвал его. Это был бухгалтер из «Красной Зари». Зашел он в передние двери и с шофером поздоровался. Из тех, кто ехал назад, мужчина никого назвать не смог, сказал так: «Общая масса в серой мокрой одежде».

– Надо немедленно звонить Полунину и Доронину, чтобы они срочно поговорили с бухгалтером. Как его фамилия?

– Черных Антон Петрович, – глядя в свои записи, прочитал Воронцов, – но живет он здесь, в городе.

– Прекрасно, утром он может уехать на работу, значит, надо сходить сейчас. Давай, Костя! – Калошин развернул Воронцова за плечи и подтолкнул к двери. – Жду здесь! – крикнул вслед.

Но долго ждать не пришлось – Воронцов вернулся быстро. Взглянув на обескураженное лицо оперативника, Калошин с Моршанским испуганно спросили в голос:

– Что?!

– Черных в больнице – простуда.

– Тьфу ты, напугал! – махнул на него Моршанский. – А лицо чего такое?

– Да он, похоже, без сознания. Жена сказала, что их с дочкой не пускают к нему. У него какое-то скоротечное воспаление легких. Вроде бы, когда он ездил в субботу в колхоз, сильно промок, сразу не отогрелся. Приехал в воскресенье, выпивши, дома ещё добавил. Они сразу и не обратили внимания на его кашель. А в понедельник ему стало вдруг плохо, – Воронцов посмотрел на Калошина: – Может быть, сгонять в больницу?

– Знаешь, наверное, я сам, – задумчиво произнес майор, – что-то мне это не нравится, странность какая-то есть во всем этом…

Он поднялся. Моршанский, расслабившись под действием выпитой водки, с надеждой спросил:

– Я тебе не нужен?

Калошин досадливо махнул:

– Да отдыхай уже, мы с Воронцовым сами справимся.

В больнице дежурный врач – пожилая полная еврейка Циля Абрамовна, – увидев на пороге ординаторской посторонних и услыхав от них фамилию Черных, энергично замахала короткими руками:

– Никаких посещений! Никаких расспросов! У него тяжелейшее состояние – он без сознания. Скажите спасибо, если вообще выкарабкается.

– А что с ним? Чем он болен?

Врач внимательно посмотрела на оперативников:

– Ладно, пройдите, сядьте сюда, – она властно показала на старый, обитый кожей и покрытый белой простыней, диван.

Мужчины едва не на цыпочках дошли до него и уселись на краешек. Врач, увидев их робкие движения, довольно усмехнулась: чувствовалось, что везде и всегда она привыкла повелевать, и другой реакции на её поведение не ждала.

– Я привыкла уважать власть, понимаю, что с безделицей вы не придете, – она пожевала верхнюю губу, над которой пробивались черные усики, выдававшие, вместе с явным акцентом, ещё больше её национальную принадлежность, – поэтому отвечу на те ваши вопросы, на которые найду ответ.

– Когда и в каком состоянии поступил к вам Черных? – спросил Калошин.

– Вчера вечером, с высокой температурой – сорок и один. В легких явно прослушивались хрипы, и диагноз: двусторонняя пневмония – подтвердился на рентгене. А сегодня, при всех необходимых, проведенных ещё вчера, терапевтических мероприятиях, ему резко стало хуже.

– Это характерно для пневмонии?

– Конечно, если с начала заболевания проходит более восьми часов. В его случае это были целые сутки. Слишком большая задержка с началом антибактериальной терапии ухудшило прогноз заболевания. Кроме того, он ещё и крепко выпил. Вполне допускаю, что болезнь началась раньше, судя по рассказу его жены. Мы сейчас делаем всё возможное. Он вам нужен, как свидетель, или за ним что-то более серьёзное значится? – она строго посмотрела на мужчин.

– О нет-нет, что вы! – Калошин успокаивающе поднял ладони, – только, как свидетель, но… очень уж важный!

– Не смотрите так на меня! Я не Господь Бог! Дайте мне номер вашего телефона, – она взяла карандаш, собираясь писать, – я позвоню вам, как только появится возможность допросить его.

Выйдя на больничное крыльцо, мужчины шумно повдыхали свежий воздух.

– Товарищ майор, вы верите в такие случайности? – спросил Воронцов, когда они споро зашагали к машине.

– Ты мыслишь в правильном направлении, лейтенант! У меня из головы не выходит смерть Вагнера-старшего. Есть какая-то параллель между этими случаями. Или я теряю нюх…

– А если бухгалтер и был убийцей? Ведь на него точно никто не обратит особого внимания?

– Возникала у меня такая мысль. Вот поэтому Доронин должен будет поминутно разложить весь день Черных, проведенный им в колхозе. Хотя… Ну, «Winston» ещё можно к нему привязать, даже губную помаду объяснить можно – угостил знакомую даму по дороге, а вот пуговица?.. Она ведь прямо на пожарище лежала. Значит, можно предположить, что женщина там была. Не думаю, что простой колхозный бухгалтер наденет шелковую сорочку на работу, да ещё в такой холодный день. Надо узнать, есть ли у него вообще что-нибудь подобное, и, кстати, какого он телосложения. Мог бы он так ударить, что проломил череп женщине? – Калошин подвез Воронцова к дому. – Завтра надо будет в первую очередь к жене Черных сходить. А то у нас кроме предположений на данный момент вообще ничего нет, – с досадой закончил он.

Глава 6.

Утром Калошин сам поехал к жене Черных, так как считал необходимым очень подробно расспросить её обо всем, что связано с его внезапной болезнью. Нельзя было пропустить ни одной мелочи.

Двери открыла полная девочка лет пятнадцати, с толстой косой, переброшенной на грудь. Увидев чужого мужчину, она с волнением в голосе крикнула вглубь квартиры:

– Мама! Это к тебе! – отступив к стене, девочка кивком пригласила Калошина войти.