Смерть под вуалью

Сам Александр выглядел, на удивление, неплохо. Чисто выбритый, посвежевший, он, стараясь держать себя в руках, встретил Калошина и согласился с ним поговорить. Решили выйти на улицу, покурить.

– Я ждал вас. Кое-что за это время вспомнил, – пряча в ладонях зажженную спичку и поднося её к папиросе майора, произнес Богданов.

– Вот как? Ну-ну, слушаю вас, – как можно спокойнее, сказал Калошин.

– Она ведь рассказывала мне о тех годах, называла имя подруги, я могу ошибиться, но фамилия напоминает что-то голое: Голенко, Гольцова, не-ет… не помню, но вот имя у нее запоминающееся – Белла. Самое главное, что они обе были отправлены в Германию, и обе спаслись. Только Римму отправили в госпиталь, а Белла осталась в партизанском отряде. Однажды, когда мы смотрели документальный фильм о предателях, Римма очень расстроилась, и вот тогда сказала, – постараюсь повторить её слова, – «Встретить бы ту тварь, что издевалась над нами, а потом ещё и немцам продалась!..» Но никакого имени при этом не упомянула. Просто я подумал, если вдруг эта Белла жива, она ведь тоже помнит ту, о которой говорила Римма? – Александр вопросительно заглядывал в лицо Калошину. – Это может помочь?

– Я думаю, что такие сведения будут просто неоценимы. Найдём мы того, кто это сделал с вашей женой.

С этими новостями Калошин поспешил к Дубовику, тот, в свою очередь, сразу же связался с коллегами и передал сведения о некой Белле.

В пятницу утром вернулся Сухарев, сразу потребовал доложить о деле Богдановой. Видно было, что на совещании Никодим Селиверстович получил порцию порицания, и теперь «от всей души хотел бы поделиться», по его выражению, плохим настроением с подчиненными. Но присутствие майора КГБ сдерживало его бушующие эмоции, а после того, как, всё понимающий, Дубовик сказал несколько теплых слов об оперативниках и их работе, и вовсе успокоился и стал вникать в суть дела. План оперативно-розыскных действий одобрил. Просил держать его в курсе дела.

Дождавшись, когда все выйдут, Дубовик подсел поближе к начальнику и, довольно сухо, произнес:

– Я, честно сказать, товарищ подполковник, не понимаю вашего демарша в отношении оперативников. Парни работают, как волки. Рыщут и днем и ночью, сохраняя при этом на плечах светлые головы и холодный рассудок. Простите за высокий стиль, но я бы таких ребят хотел видеть у нас, в Комитете. Вон прокурорский «пингвин», – имея в виду Моршанского, добавил майор, – постоянно «прячет тело жирное в утесах», все за спинами ребят…

При этих словах Сухарев, совершенно оттаяв, рассыпался мелким смешком.

– Надо же, как точно подметил: «пингвин»… Ладно, Андрей Ефимович, принимаю твою позицию. Сам знаю, что они молодцы, но вот такой у меня склочный характер: осле взбучки в Москве хочется на ком-то отыграться. Ладно, у меня ещё зуб есть на ГАИ и ОБХСС. Буду их пилить.

Пожав руку Сухареву, Дубовик отправился в кабинет оперативников.

Возле стола Калошина сидела девушка лет семнадцати и что-то говорила. Увидев вошедшего майора, она сразу замолчала.

– Вот, Андрей Ефимович, – показал кивков головы на девушку Калошин, – свидетель, ехала в субботу в автобусе с Черных. Послушайте, что рассказывает. Давай, Ольга, расскажи с самого начала, подробнее, не спеши, – обратился он к ней.

– Опять? Уже третий раз, товарищ майор, – девушка капризно надула губы.

– А ты говори спокойно, не тарахти. И не прыгай с пятого на десятое. Вообще, ведешь себя неучтиво, – попенял ей Калошин.

Девушка коротко вздохнула:

–Ладно, постараюсь. Значит так, – бросила она быстрый взгляд на Дубовика: интересный, хорошо одетый мужчина сразу притягивал к себе внимание, – утром в субботу мы с Мишкой Озеровым собрались поехать в гости к моей бабке, в «Красную Зарю», мать просила ещё и продуктов привезти. Ну, сели в автобус, на автостанции. Народу было немного. Пришел дядя Антон, это Черных, он часто ездит то туда, то оттуда. Мы с ним поздоровались. Он сел на переднее сиденье, сразу за шофером. Возле универмага в автобус зашли ещё несколько человек. В заднюю дверь зашла какая-то женщина, она прошла мимо нас и села рядом с дядей Антоном. Я не обратила бы на нее никакого внимания, но от неё вкусно пахло духами. У Лёлькиной матери, это моя бывшая одноклассница, Коркина, такие же духи, «Красная Москва». Мы всегда их у неё нюхаем, один раз даже намазались, так моя мать три дня меня обнюхивала, – вспомнив это, девушка громко засмеялась, вызвав ответные улыбки всех присутствующих.

– Вот видишь, какая ты молодец! – похвалил её Калошин. – Так подробно все описала. А теперь скажи: по твоим ощущениям, она была знакома с Черных?

– Ну, когда она подошла к его сиденью, он посмотрел на неё, кивнул и подвинулся ближе к окну. Они всю дорогу разговаривали, это было видно.

– А вышли вместе?

– У меня бабка живет на краю деревни, поэтому мы вышли первыми, они проехали дальше.

– Во что была одета эта женщина? Вообще, какая она была? Толстая, худая, низкая, высокая? – вступил в разговор Дубовик.

Ольга повернулась к нему всем телом и, явно кокетничая, сказала:

– Ну, фигура большая, бабская, талия – во! – она развела руки в стороны, – не то, что у меня. А одежда? Я бы так никогда не оделась: какой-то плащ синего цвета с капюшоном. Капюшон она скинула, там у неё косынка была надета, ужасной расцветки! Бр-р-р!.. – девушка передернула плечами, – а ещё дорогими духами пахнет!

– Ты хочешь сказать, что её одежда не соответствовала запаху дорогих духов? – продолжил Дубовик.

– Вот именно!

– Но она ведь в деревню ехала, – подол голос Воронцов.

– Ну и что же! – девушка оценивающе посмотрела на него, – я даже туда всегда надеваю хорошую одежду, мало ли… – она опять повернулась к Дубовику.

Воронцов откровенно фыркнул и отвернулся к окну.

Дубовик, сдерживая улыбку, продолжил:

– Шофер со своего места мог видеть эту пару?

– Ну, Черных вошел в переднюю дверь и сразу поздоровался с ним. Она, я же сказала, что сзади вошла, а у шофера на перегородке шторка висит, он только в зеркало видит всех. Но я не знаю, смотрел он на эту женщину или нет.

– Ещё кого-нибудь запомнила?

– А-а, так, две тётки какие-то, дядька пьяный… Не знаю я их. Мы с Мишкой болтали, не особо разглядывали всех. Обратно вернулись в воскресенье вечером, но ни этой женщины, ни Черных не видели.

– Твой Мишка может что-нибудь добавить? Может быть, он видел? – поинтересовался Калошин.

Девушка удивленно посмотрела на него:

– Мишка?! – прыснула в ладошку. – Да он, кроме меня, вообще ничего вокруг не замечает! – лаконично закончила она свои показания.

Следующей пришла женщина средних лет. Представившись Дарьей Алексеевной, она обстоятельно ответила на вопросы оперативников:

– В деревню я поехала к бабке-травнице. У моего мужа язва желудка, поэтому постоянно приходится покупать настои. Села в автобус я на автостанции. Там же садился мужчина, который работает в колхозе. Я часто его встречаю. Возле универмага вошла высокая женщина, которая подсела к нему. Она была одета очень хорошо: в синий плащ с капюшоном. Под ним была у неё красивая газовая косынка, – при этих словах женщины мужчины переглянулись, вспомнив совершенно противоположное мнение девушки Ольги. – Я такой платок тоже хотела купить, но мне не досталось. Пахло от женщины очень вкусно – «Красной Москвой», я духи попроще покупаю. Да и то очень редко. Потому и обратила на нее внимание. Женщина эта показалась мне как будто знакомой по фигуре. Вроде бы раньше в том же автобусе встречала. Лица её я не видела. Она не оглядывалась, даже когда вышла. Черных вышел позже.

– Что-нибудь ещё?

– Да, у неё была пышная прическа под косынкой, то ли шиньон, то ли начёс. Непонятно. В руках черная сумка, как у городских.

– Кого ещё вы помните в том автобусе? На обратном пути кого-нибудь из этих людей видели? Черных или женщину в плаще?

– Нет. Травница делала долго настои, мне пришлось возвращаться очень поздно.

Послеобеденный субботний рейс запомнили всего лишь двое мужчин, они видели какую-то фигуру в длинном брезентовом плаще с большим капюшоном. Оба не смогли точно определить, была ли это женщина. Запаха духов ни тот, ни другой не почувствовали, сидели далеко. Но видели в руках черную сумку, которая, по их понятиям, подошла бы больше женщине.

С воскресными рейсами было проще: дождь закончился, и многие ехали и в деревню, и обратно.

Бухгалтера Черных на обратном пути видели почти все, он, по словам очевидцев, был в некотором подпитии, и во время рейса общался со многими пассажирами. Выделить кого-то было трудно, но из женщин никто к нему на сиденье не присаживался. Вышел он возле универмага, в руках у него, по словам одной свидетельницы, была авоська с овощами, и она видела, как он зашел в магазин. Женщин в автобусе было не мало, все друг друга видели часто, так как ездили к знакомым за продуктами. Среди них в этот раз никого в синем плаще не было.

Глава 8.

Ближе к вечеру, когда в коридоре не осталось посетителей, оперативники собрались в кабинете Сухарева.

– Ну, что, подведем черту? Что нам дал сегодняшний день? – обратился начальник к Калошину.