Афера с незнакомцем

Птица изумленно раззявила клюв, резко и шумно развернув крылья. Оля, то есть Лёля, залилась хрустальным смехом.

– Не в бровь, а в глаз, да, Вук? – обратилась она к ловчей птице. – Так что хоть она и человек, но человек не простой. Ой, не простой, кто бы меня не пытался убедить в обратном.

– Обычный я человек, – ощетиниваюсь. Не люблю, когда не понимаю смысла происходящего. – Так чего вы от меня хотите?

– Поговорить, – Леля опускается на диван с таким видом, что понимаешь – оттуда ее не сдвинут три эвакуатора. Её сокол мрачно следит за каждым моим движением – в интересах моей мебели, чтобы мрачный вид у него был вызван запором.

– О чем, господи, ты, боже мой?! – хватаюсь за голову. Я совсем-совсем не этого хотела.

– О божественном в том числе. Мавра, пойми, если бы я не хотела, чтобы ты знала, кто я, то не явилась бы сюда таким образом. Вселяться в человека – брр, – она передернула плечами.

– Ты вселилась… – В голове тут же всплыли фрагменты фантастических фильмов, где зло внедрялось в человеческие тела.

– О, убери эту гадость из мыслей, – женщина брезгливо морщит носик, словно я поднесла к ее лицу дохлую мышь. – Людей хлебом не корми, дай себя лишний раз попугать разной дрянью. – Я ничего не делала с душой твоей Ольги. Просто временно ее потеснила.

– А как ты сюда попала?

– Было незаперто, – пожала плечами гостья.

– Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход заказан. Получается, ты не можешь, как Лель, являться сюда в своем облике?

– Не могу. Или не хочу. Это не важно, – она моргнула и неуверенно улыбнулась. – Важно сейчас то, что ты натворила.

Слушаю ее краем уха, куда больше прислушиваясь к самой себе. Богиня юной женственности, весенней возрождающейся природы, проклюнувшихся всходов, зачатия. Вторая – но не по значимости – Рожаница. Воплощение могучей силы, пробуждающей в мертвом жизнь. Но ничего этого я не чувствую. Никакой магии. Передо мной обычная молодая женщина, хм, с говорящим соколом. А, может, она чревовещательница?

– Мавра, ну сама послушай, что ты думаешь, а? – закатила глаза Оля-Леля. – Тебе необходимо, чтобы явилась я тебе во вспышке света, превратила твою квартиру в цветущий весенний сад, несла всякую глубокомысленную чушь под пение жаворонков?

– Нет. Но… ты не обижайся, только. Ну не похожа ты на богиню, – говорю, старательно пихая ногой бубнящий внутренний голос.

– А Лель был похож на бога для тебя? – фыркнула она. Я смутилась. – Вот что есть богиня в твоем понимании? – тоном усталой матери пришедшей с работы спросила она.

– Ну, – не найдя вот так сразу подходящих слов, развожу руками. – Сила, власть, красота неземная…

– Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки – ты всемогущая богиня и почти бессмертное существо. Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще?

– Да. Отчасти, – добавляю не так уверенно.

– Я решила, что производить на тебя впечатление спецэффектами бессмысленно, но могу явиться снова, во всем могуществе. – Перехватив мой рассеянный взгляд на сокола, улыбнулась, нежно огладив голову птицы: – Сокол-сапсан – в переводе с калмыцкого значит «русский сокол». Правда, он красавец? Изогнутые крылья, выдвинутая вперед светло-серая голова с изогнутым клювом. Всем своим видом эта птица символизирует яростный порыв, фантастическую скорость в сочетании с неотразимым ударом. Охотится лишь на летящую птицу и никогда не питается падалью. Верен своей подруге до конца жизни и готов умереть за нее в неравной схватке. Муж очень беспокоится за мою безопасность, поэтому Вук сопровождает меня сюда.

– Дал тебе в охранники сокола? – Ее манера резко менять тему разговора начинала вызывать у меня зубовный скрежет. – Не сочти за грубость, но птица – не лучший вариант телохранителя. При всех ее достоинствах. Я еще понимаю собака там или…

– Вук и есть мой муж, – с любовью произнесла она. – Просто на землю ему нет хода в истинном облике, увы.

Слушаю Лелю и понимаю, что сил удивляться у меня больше нет. Просто принимаю все как данность. А испугаюсь или буду шокирована потом, не сейчас. Обнимаю покрепче кота, молча изучая лицо гостьи. Не красавица в общепринятом смысле слова, но излучает такое обаяние, что забываешь о ее внешности почти тут же. И бояться ее я совершенно не хочу. Что-то внутри меня уверено талдычит, что гостья – друг.

– Говорят, черная полоса это расплата за счастливые дни… И где же я столько счастья отхватить успела, скажи? – обращаюсь к Оле-Лёле. – Жила, никого не трогала, и на тебе – вы на мою голову свалились.

– Еще кто на чью голову свалился, – парировала она. – Вот с какой стати тебе понадобилось залетать именно от моего брата?

– Мне понадобилось?! – подскочила я. – Да у вас там такой бардак творится, что представить страшно. Я читала заклинание на возврат любви, а вместо этого получила вот. – Мы обе смотрим на мой живот. Кот, распластавшийся на нем, прижал уши и угрожающе заурчал-завыл.

– Магия – очень тонкая вещь, открою тебе секрет, Мавра, – терпеливо, как воспитаннице яслей, сказала Леля. – Читать по сиюминутной прихоти древнее заклинание на неизвестном тебе языке, словно шепоток от поноса… Чем ты думала вообще?

– Ой, только не надо снова читать мне лекции. Лель это уже делал.

– Да? И рассказал о том, что твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания?

Лель предпочитал отделываться туманными ответами на все мои вопросы, сразу уводя разговор на свои любимые темы. Только я уже слышать не могла ничего о меню и распорядке дня беременной человеческой самки.

– Нет. Об этом можешь рассказать поподробнее.

– Мир, после… нашего ухода, – разговор дается гостье не так легко, как кажется, – был поделен на сферы влияния. Давно устоявшиеся. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Да, мы можем бывать здесь, но это личные визиты, ограниченные по времени. Забвение запирает старые пути, отторгает саму нашу суть, как чужеродную, хотя когда-то…

Вопрос не в том, почему меня окружают психи. Вопрос в том, почему я чувствую себя комфортно в обществе больных на голову!? Не знаю точно, как сходят с ума, но это их безумие такое абсурдно-логичное, что ему хочется поддаться. Ведь реален же ребенок у меня в животе, так почему бы не быть реальной стоящей передо мной богине?

– Что ты собираешься делать с ребенком? – деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. – Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? – Мотаю головой – ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. – В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, – с облегчением улыбнулась Оля-Леля. – А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? – вдруг жалобно спросила она.

От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.

– Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? – озадачилась я.

– Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! – сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… – Какими судьбами, сестренка? – с наигранным весельем осведомился он.

– Лель! – гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. – С родственницей вот новой знакомлюсь, – радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. – Грех такую девицу-красу от своих прятать.

Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил – впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.

Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.

– Я уже миллион лет Лель, а ты все такая же глязопялая сорока! Кто тебя просил сюда приходить? – он был очень зол, и еще, кажется, немного смущен. – Да еще и его сюда тащить! – Лель ткнул пальцем в сокола.

– Никого я не тащила, – Оля-Леля встряхнула волосами. – А если ты, баламошка королобый, не понимаешь, что тебе желают добра…

– Яа? – вспыхнул бог. – Ты со своим как лучше вечно заваришь кашу, расхлебывать которую потом должны другие. Когда ты уже поймешь, что надо помогать, когда просят, а не ставить телегу впереди лошади! Это моя жизнь и никого не касается…

– Досталось же божедурье в братцы родные. Этот ребенок касается всех!

Брат с сестрой застыли друг напротив друга, словно кошка с собакой, готовые сцепиться. Подумаешь, секреты-конфликты у них. Другого места не нашлось для их выяснения, конечно, кроме моего дома.

– Брейк! – встаю между ними. – Этот ребенок, живущий во мне, касается, прежде всего, меня. И мне решать, кому быть рядом с нами. – Оба зыркнули на меня с такой яростью, что просто чудом не спалили на месте. – А кого не устраивает – вон там дверь, – договаривала я уже менее уверенно, понимая, нет у меня реальной силы, чтобы выставить их за порог. И они тоже это прекрасно понимали, конечно.

– Мы поговорим об этом ещё, – Лель посмотрел на меня с улыбкой. Не знаю, что у него были за мысли, но вид он имел облизывающегося Серого Волка, провожавшего взглядом Красную Шапочку. – Попозже. Сейчас нам с Лелей надо уйти, – цапнув за руку сестру, он щелкнул пальцами другой руки в воздухе, и в следующее мгновение на кухне их с птицей уже нет. Лишь в нагретом воздухе квартиры остался специфический запах хищной птицы.

5

Во мне живут три личности: первая пытается захватить мир,

вторая уже владеет миром, а третья, устав от борьбы с первыми двумя,