Лето печали

Сабуров склонился над мертвенно-белыми плечами мисс Перегрин.

– Ни одного синяка, – пробормотал он. – Это что такое?

Тонкое запястье девушки обвивала красноватая борозда.

Сабуров помолчал.

– Полицейские доктора решили, что перед ними след от браслета, но мне кажется, что ее связывали. Смотрите, – он указал на щиколотку. – Там тоже осталась отметина.

– Следы вокруг рта, следы вокруг рта, – Сабуров вглядывался в блокнот. – Вчерашним вечером мне что-то пришло в голову…

Он вскочил, едва не опрокинув опустевший чайник.

–Зовите полицейского доктора, мистер Браун, – велел Сабуров. – Отдых закончен, надо заглянуть в горло мисс Перегрин.

Перескакивая через ступени, Максим Михайлович ринулся в подвальный морг.

До чертежной бумаги Сабуров добрался ближе к полуночи. Покидая морг, Браун заметил:

– Ваш верный оруженосец мистер Грин отправился к семье. Я подвезу вас. Завтра отправьте телеграмму сюда, – он нацарапал адрес на Пэлл-Мэлл. – Сообщите Грину, когда вас забирать из дома.

Сабуров собирался поработать с запиской княжны Литовцевой. Услышав о его планах, Браун задумался.

– Я договорюсь со Скотланд-Ярдом, – пообещал он. – У них есть что-то вроде лаборатории. В Оксфорд или Кембридж вам ездить не с руки.

Максим Михайлович решил, что настал подходящий момент.

– Касательно лаборатории, – он откашлялся. – Учитывая новые сведения, мне кажется правильным привлечь к расследованию ученого-химика. Я дилетант в науке, а доктор Якоби из лаборатории профессора Пастера известный ученый и пользуется моим полным доверием.

Сабуров возблагодарил неопределенность английского языка.

– Победителей не судят, – сказал он себе. – Браун не выгонит фрейлейн Амалию восвояси только потому, что она женщина. Он кажется прогрессивным человеком. Во всяком случае, он читал романы мисс Джордж Элиот и мисс Мэри Шелли.

Речь о последней зашла, когда Сабуров, рассказывая за папиросой о Пьетро Дорио, сравнил его с Франкенштейном.

– Маска в вашем клубе напоминает его лицо, – признался Максим Михайлович. – Дома я смотрю на него каждый день. В Баден-Бадене он, скорее всего, лишился глаза, когда я ударил его осколком стекла.

Браун помолчал.

– Поработайте с полицейским художником, мистер Гренвилл, – решительно сказал он. – Телеграмма в Рим пока уйдет со словесным описанием. Если парочка сейчас в Лондоне, то клянусь, что они отправятся на эшафот или на каторгу.

Браун сжал еще сильный кулак.

– Мне кажется, что мисс Перегрин могла убить женщина. Вызывайте телеграммой доктора Якоби. Рейсы из Кале в Дувр идут каждый час, пусть он прибудет сюда послезавтра.

Сабуров понимал, почему Браун заговорил о женщине. Его догадка оказалась верной. В горле мисс Перегрин обнаружили царапины. Судебный медик согласился с Сабуровым.

– Убийца начитанный человек, – Максим Михайлович вспомнил библиотеку Литовцевых. – Такой пыткой пользовались инквизиторы.

Доктор накрыл холстом труп мисс Перегрин.

– Мы списали повреждения легких на естественное утопление, но, учитывая следы на запястьях и щиколотках, я склонен считать, что ее связали и вливали воду через воронку.

Максим Михайлович передернулся.

– Что могла совершить и женщина, – скрипуче сказал он Брауну. – Для хлороформирования и связывания не нужна физическая сила. Принимая во внимание знак у них во рту, не остается сомнений, что мы имеем дело с Дорио.

Судебные медики, по мнению Сабурова, подошли к делу спустя рукава.

– Однако я слишком много от них требую, – сказал он устроившемуся у его ног Тоби. – Кто бы мог подумать, что знак Цепи вырезали во ртах жертв? Приняв его за царапины, доктора не обратили на них внимания.

Максим Михайлович аккуратно перерисовал три нисколько друг от друга не отличавшихся знака. Пристроив листы из блокнота рядом с местами, где обнаружили трупы, он сказал чертежному листу:

– Ты, кажется, ухмыляешься, – линии напоминали кривую улыбку. – Ничего, rira bien, qui rira le dernier. Последним смеяться здесь буду я.

Взяв чистый лист, Сабуров быстро написал:

– Доктору Якоби, лаборатория профессора Пастера, Париж. Срочно выезжайте Лондон, расходы оплачиваются. Гренвилл.

– Придется поработать с лупой, мистер Грин, – сказал Сабуров напарнику. – Вы не носите пенсне, вам и карты в руки. Хотя в очках у меня тоже неплохое зрение.

Устроившийся под шатким столом Тоби согласно заворчал. Пресловутая лаборатория Скотланд-Ярда оказалась захламленной комнаткой на задах главной конторы лондонской полиции. Вид из запыленного окна напомнил Сабурову двор Калинкинской лечебницы на Фонтанке. Среди яблок конского навоза расхаживали ободранные столичные голуби, которых Тоби попытался облаять.

– Птицы не обратили на тебя внимания, – весело сказал Сабуров сеттеру. – Диктуйте, мистер Грин, а я буду записывать.

На полках древнего шкафчика громоздились не менее древние аптекарские склянки. Сабуров предполагал, что здешние реактивы давно выдохлись. Впрочем, он довольно думал, что вскоре в Лондоне ожидается настоящий химик.

После завтрака Максим Михайлович в сопровождении Тоби гимнастическим шагом дошел до почты на Грейт-Рассел-стрит. Отсчитав деньги за международную телеграмму, он спрятал квитанцию в особое отделение портмоне. Джентльмены обычно засовывали наличные в карманы, однако Сабуров предпочитал держать купюры в порядке.

Разобравшись с делом херефордской русалки, он завел свою картотеку в аптекарском шкапчике.

На полках гостиной стояли коленкоровые папки, куда Сабуров собирал сведения о громких процессах в Британии, на континенте и в России. Имперские газеты он читал в библиотеке Британского музея. Билет туда Максим Михайлович получил тоже благодаря рекомендации преподобного Томаса Гренвилла.

Вторая телеграмма ушла на правительственный адрес на Пэлл-Мэлл. По дороге домой, заглянув к табачнику, зеленщику и бакалейщику, обремененный покупками Сабуров не удивился, заметив на углу Гилберт-плейс знакомую фигуру.

Грин ухмыльнулся, приподняв котелок.

– Я домчал сюда за четверть часа, мистер Гренвилл. Вы больше времени потратили, покупая кофе и апельсины, – он указал на свертки в руках Максима Михайловича. – Давайте мне Тоби, я подожду вас.

Пара апельсинов приехала с Сабуровым в Скотланд-Ярд, где сначала он поработал с полицейским художником. Осмотрев грифельные наброски, Сабуров одобрительно кивнул:

– Именно так они и выглядели, у вас верная рука.

Парень в лихо замотанном вокруг шеи шарфе и наброшенном на узкие плечи пальто поднял карандаш.

– Обычно я работаю в Олд-Бейли, мистер Гренвилл. У судебных художников острый глаз, у нас мало времени. Вечерние газеты требуют свежих рисунков, а в «Иллюстрированных новостях полиции» печатают наброски мест преступлений.

Он повертел эскиз с уродливым лицом, напоминающим туземную маску над камином Сабурова.