Оценить:
 Рейтинг: 0

Семейный портрет спустя 100 лет

Год написания книги
2018
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 15 >>
На страницу:
3 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Лет в шестнадцать я надела кольцо на палец и больше не снимала, пока лет двадцать спустя оно не врезалось мне в палец так, что пришлось распилить его на три части. При этом выпал один из рубинов и навсегда закатился в какую-то щель между паркетными дощечками. Всё равно я ещё долго хранила обломки и честно собиралась его починить. Когда я обратилась к ювелиру, он надо мной посмеялся. Починить кольцо стоило дороже, чем купить новое. Это был конец единственной фамильной драгоценности.

* * *

В семнадцать лет дедушка Миша открыл собственное ателье, где он шил на заказ элите города костюмы, фраки, пальто; женщинам – шубы. Работы с мехом выполнял мастер-скорняк, которого дедушка нанял на работу. Чуть позже он создал цех по массовому пошиву шуб для детей из меха, который назывался цигейкой.

Дедушка отыскал большинство своих братьев и сестёр, трудоустроил их у себя в бизнесе. Один из них влюбился во вторую дочь Бродского – Фаину. Там условий не было. Тем не менее они поженились после Клары. Потому что по неписаным правилам младшая сестра выходила замуж после старшей.

Бродскому льстил его будущий зять – Михаил. Сам Бродский с трудом читал и писал на идише. Образованием он не отличался. Михаил знал науки, о которых единицы еврейских юношей имели представление. Он читал книги Гоголя, Тургенева Достоевского, цитировал на память Пушкина, Лермонтова.

Но удивительнее всего было то, что Михаил читал Пятикнижие на «языке священном», так назывался иврит в древние времена. В начале двадцатого века единицы знали язык, на котором был написан Ветхий Завет. Читали многие. В хедере мальчиков учили читать Тору и заучивать наизусть молитвы, которые относились к определённому обряду, празднику.

Читать-то они читали, но значение слов, смысл прочитанного не понимали. Скорее всего, и сам учитель не очень разбирался в сложных текстах на языке, который тысячелетиями хранился в кованых сундуках, зарытых в песках Синайской пустыни, как драгоценный клад, карты к которому давно затерялись.

* * *

Точно никто не знает, когда язык библейских праотцев получил название «иврит». Даже в Иудее до нашей эры этот язык называли «лашон кадош» – «язык священный». На иврите прилагательное следует за местоимением: утро раннее, осень золотая, язык священный. За пятьсот лет до нашей эры мало кто говорил на нём и понимал. Разговорным языком иудеев, как и большинства народов, населявших Ближний Восток, стал арамейский. Арамом называлась страна, находившаяся на месте современной Сирии.

После завоеваний Александра Македонского многие народы смешались и расселились по всем захваченным им землям. Многие стали говорить на древнегреческом. Евреи, жившие в Александрии, также переняли язык своих завоевателей.

В начале двадцатого столетия иврит знали единицы, и язык давно утратил верное произношение некоторых букв. Не говорили на иврите и евреи, проживающие в Иране, Ираке, Афганистане, Грузии. Единственные, кто сохранил иврит в его первозданном виде, были иудеи Йемена и потомки мудрецов средневековой Испании.

* * *

Но и это было не главное. Бродский разглядел в будущем зяте способность делать деньги.

На то, чтобы встать на ноги, у деда ушло три года. Они с Кларой поженились, когда жениху было двадцать, а невесте – семнадцать, в 1914 году.

Платье к свадьбе привезли из Вильно. Оно было из белого гипюра, подбитое шёлком цвета слоновой кости.

Колье с бриллиантами и серёжки, которые она получила в подарок от своего отца, придавали особую роскошь подвенечному наряду.

Невеста, черноволосая, черноглазая, смуглая девушка, не только не была похожа на русских или украинских девчат, но и на еврейских. Стройная, тоненькая настолько, что мать пыталась кормить её насильно (ведь стыдно перед людьми) сдобными булочками и поить сливками, чтобы девушка поправилась. Бабушку от сливок тошнило, и она теряла в весе ещё больше.

Вес она так и не набрала до конца дней своих. Даже в старости сзади она производила впечатление молодой девушки.

В юности волосы у бабушки вились крупными локонами. Она собирала их сверху на макушке, и они распускались чёрными, как смоль, спиралями до талии. Клара походила на принцессу из романов Фейхтвангера. Это о ней слагали стихи испанские поэты Средневековья.

Как мелодичен голос твой и как прекрасен лик —
В тебе туманный свет луны и солнца ясный блик.
Как ворона крыло, черны шелка твоих кудрей,
И звёзд сияньем полон взор пленительных очей.

    (Иегуда ха-Леви, родился в 1075 году.)
В середине двадцатых бабушка отрезала волосы и стала укладывать их модными в те годы волнами. На старости лет иссиня-чёрные, с небольшой проседью волосы бабушка заплетала в косу и закручивала в бублик на затылке. Всё равно, что бы она не делала, в изысканном платье из креп-сатина или в робе, возившаяся на грядках в огороде, она оставалась пожилой испанской донной, затерявшейся в чужой стране.

* * *

Несколько братьев деда Левинштейна уехали в Аргентину. Дочь одного из них, Соня, осталась на попечении дедушки. Дело в том, что она была помолвлена, а родители её жениха наотрез отказывались покидать родные края. Ими руководили отнюдь не патриотические чувства к разрушенной Первой мировой войной России. Их удерживали могилы предков, рядом с которыми и они полегли, зверски убитые в погромах.

Как только родители девушки эмигрировали, жених сбежал к большой радости невесты. Её взяли к себе в дом мои дедушка с бабушкой.

С Кларой во младенчестве произошла трагедия, о которой она узнала гораздо позже. Её биологическая мать скончалась при родах.

Что же касается Бени Бродского, то «долго тот был неутешен, но как быть…». Бродский женился во второй раз. Новая жена, Шейна, заменила Кларе мать. У Шейны родились свои дети, но к Кларе она относилась с особой нежностью и жалостью. Капризная, избалованная, своевольная девочка отвечала ей тем же – привязанностью и любовью, которую не испытывала ни к кому другому. Все знали, что Клара – любимица Шейны, но то, что Клара не родная дочь Шейны, мало кто знал.

Когда бабушке исполнилось тринадцать, в городе появилась младшая сестра биологической матери. Она пришла в дом Бродских и позвала девочку на кладбище, на могилу женщины, давшей ей жизнь.

У Клары случился нервный приступ, который длился недели две. Она задыхалась, затруднялась разговаривать, ничего не ела. Шейна поила её из ложечки насильно, днём и ночью сидела возле постели и расчёсывала длинные чёрные пряди волос. Через две недели Клара поправилась.

Во все последующие годы Клара исправно ходила на кладбище, заказывала молитвы за упокой души матери, которая отдала жизнь во время родов маленькой девочки, ставшей дочерью другой. Бабушка не пропускала ни одного года, кроме четырёх лет, проведённых в эвакуации. Но не расставалась она и с мамой Шейной.

Прошло время. Прадедушка Бродский ушёл на тот свет. Шейна осталась вдовой. Дочери не хотели, чтобы их мать жила на старости одна. Так не было принято, чтобы при живых детях мать жила в одиночестве. Обе дочери звали её к себе. Но она согласилась жить только с Кларой.

Беня Бродский завещал фабрику моему дедушке. А также громадный дом с участком при фабрике со временем должен был перейти семье Михаила Левинштейна. Его младший сын, названный на иврите Эли, оказался белой вороной в семье. Он связался с какой-то компанией, которая хотела свергнуть царя и строить «светлое будущее». От его речей Бродскому-старшему становилось страшно. Больше всего он боялся «светлого будущего». Он о таком никогда не слышал. Ни в каких пророчествах оно не фигурировало – это мистическое «светлое будущее». Бродский надеялся, что с возрастом его сын возьмётся за ум.

Эли вернулся с гражданской войны с новым именем и к тому же членом партии. Теперь его звали Алексеем Борисовичем Бродским. Он получил ответственную должность в местном комитете партии, государственную квартиру и старался не поддерживать отношения со своими родственниками – нэпманами. Он заседал вместе со своими дружками в бывшей синагоге, вершил судьбы мира в масштабах своего района.

Со временем он женился. Произвёл на свет двоих сыновей. Ничего страшного, необычного с ним не случилось. Он избежал репрессий, но не продвигался по служебной лестнице. Присылали других, из Киева, более образованных, обладателей университетских дипломов, утверждающих новую политику Сталина с большим энтузиазмом и рвением. Те, другие, образованные и осведомлённые, время от времени навсегда исчезали. Алексей оставался. Выпивал всё больше и больше со своими сослуживцами и по пьянке изменял супруге, что в те годы являлось некоторым шагом вперёд, если не к победе коммунизма, то к единству наций. У евреев выпивать и изменять принято не было. Алексей не общался со своими сёстрами. Только после смерти Сталина блудный сын начал делать какие-то шаги примирения в сторону своей родни.

* * *

Когда я родилась, Шейны давно не было в живых. Бабушка потребовала, чтобы меня назвали в честь её матери. Так меня нарекли Женей – Евгенией.

* * *

После Октябрьской революции на Украине воцарился хаос. Враждующие банды независимо от идеологии, которой они придерживались и о которой у самих у них было смутное понятие, дрались за власть между собой, сопровождая свои разборки жесточайшими погромами. С 1918 года по 1921-й погибло сто тысяч евреев.

Однажды банда Петлюры явилась в ателье моего дедушки. Они велели всем отдать золото, серебро, которое при них находилось, а также все деньги. Они пригрозили, что, если найдут у кого-то что-то припрятанное, расстреляют всех.

Работники ателье послушно вывернули карманы и выложили всё, что в них было, на стол. Отдали кольца, часы, запонки, золотые монеты. Дедушка тоже отдал золотые карманные часы, запонки и перстень. Золотые монеты, которые лежали у него в кармане пиджака, он не вынул. Все его родственники знали про эти деньги и про себя читали молитву за упокой собственной души. Но петлюровцы забрали то, что им положили на стол, и ушли. Братья тоже развернулись и ушли. Некоторые не разговаривали с дедом до конца дней своих за то, что он рискнул их жизнью из-за каких-то денег.

Первая мировая, революция, гражданская война, погромы не касались моей бабушки. Клара всего этого не замечала. История проскальзывала мимо, не задевая её.

Она дружила с такими же девушками из богатых домов, находилась с ними в постоянном соревновании: у кого красивее платье, шубка, муфточка, что требовало большого внимания к моде в то время, когда доставать заграничные журналы становилось сложнее.

Если кто-то превосходил её в фасоне платья или в боа из страусиных перьев, то превращался во врага на всю жизнь. Соперниц у неё было немного…

Одна беда преследовала чету Левинштейнов – бабушка не беременела. Находились «добрые люди», которые советовали дедушке развестись и найти себе другою жену. Выполнить завет Бога «плодись и размножайся» – обязанность каждого еврея. Мой дед им ничего не отвечал и не вступал в споры. Эти нелепые разговоры казались ему дикостью. Он не мог представить себе жизни без бабушки.

Левинштейны взяли на воспитание дочь младшего брата дедушки Миши – Полину. Мать её умерла, когда девочке ещё не было года. Со временем брат, Мотл, женился вторично. Девочка никому особо не нужна была. Дедушка с бабушкой её забрали. Полина была застенчивой и тихой, как мышка. Она могла возиться целый день где-то в углу с куклой, не произнося ни слова. Бабушка одевала её, причесывала, цепляла бантики. Она играла с ней, почти как Полина со своей куклой, но они не стали по-настоящему родными. Это произошло гораздо позже, когда Полина научилась отвечать бабушке, упрекать за ранний брак, за жениха, которого ей сосватали, за искалеченную жизнь. Бабушка огрызалась. Вулканы бушевали. Но каким-то образом эти ссоры сблизили их. Они превратились в настоящих мать и дочь.

Дедушка был воспитан чужими людьми, бабушке заменила мать чужая женщина, оба помнили об этом и старались компенсировать, отплатить добром за добро, заботой о чужом ребёнке.

Полина, рыжая, с изумрудными глазами и крупными светлыми веснушками, страдала из-за своей внешности. Зимой веснушки блёкли и становились невидимыми. Весной, с возвратом солнца, они проявлялись заново. Моя бабушка страдала ещё больше. Она старалась одевать Полину в гольфы и соломенные шляпки, украшенные фруктами и цветами. Редко кто из соседских девчонок одевался так, как Полина. Со временем гадкий утёнок превратится в лебедя. Но до этого было ещё далеко.

На середину двадцатых попал расцвет нэпа. Появились электричество, автомобили, рестораны, разные общества типа шахматистов, филателистов и любителей собак. Бабушка увлеклась собаками, что не очень было принято в еврейских домах. Но дедушке нравилось всё, что делала его жена. Собак она водила на выставки и в гости к другим собачницам. Собак случали, делились потомством, продавали и ссорились. Не собаки. Ссорились их хозяйки. В эту собачью жизнь она втянула племянницу Соню, которая всё ещё жила у них. Тётя Соня осталась ярой собачницей до конца своих дней.

Родственники Сони пришли ко взаимному согласию, что собак она любит больше, чем людей.
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 15 >>
На страницу:
3 из 15