Последний билет

– Вот жаж саплячка, – подытожил он, не найдя деньги. Кошелек с деньгами лежал в рюкзаке у Кристины. Про деньги она сказала, только чтобы убедить его пустить ее в дом. Отдавать их она не собиралась, хотя бы потому что в финансах была крайне ограничена, и не было гарантии, что, уходя, получится забрать свои деньги обратно.

Раздосадованный Павлик, осыпая Кристину отборными ругательствами, отправился обратно на кухню. Раздался грохот, видимо, он обо что-то ударился и, видимо, ударился, как следует, потому что выругался такими выражениями, каких раньше Кристине не доводилось слышать. Когда поток матерных слов прекратился, топчан жалобно заскрипел от свалившейся на него полуживой туши. Павлик еще что-то бормотал, потом проорал что-то невнятное, похожее на угрозу в адрес Кристины, а потом громко захрапел.

Все это время боявшаяся даже пошевелиться Кристина наконец облегченно выдохнула. Еще немного послушав, как на все голоса храпит Павлик, она осторожно встала, стараясь, чтобы диван не заскрипел, хоть эта осторожность и была лишней: Павлика сейчас не смогла бы разбудить даже пожарная сирена. В прихожей Кристина не без брезгливости надела свою облапанную Павликом ветровку и достала из рюкзака еще одну бутылку, но уже не с водкой.

Сжимая в одной руке бутылку керосина, а в другой – коробок спичек, Кристина не шла, ноги сами несли ее в кухню. Даже захотев сейчас просто уйти, она бы не смогла, ею словно руководил кто-то другой и она, как марионетка, безропотно подчинялась. Кристина вошла в кухню и застыла, глядя на лохматую голову, свисшую с топчана, на торчащие из открытого рта желтые кривые зубы, на грязную забившуюся наверх майку с облезшими буквами Nike, на голый худой живот с редкими черными волосами.

Пальцы повернули крышку на бутылке, которая, не сопротивляясь, съехала по резьбе, в нос ударил запах керосина.

"Дело пахнет керосином."

Кристина стояла неподвижно, сжимая в кулаке крышку от бутылки, и смотрела на вздымающийся белый живот, в голове все крутилась фраза про керосин. Она думала о том, что, возможно, кто-то уже делал то, что она сейчас собралась делать, и что это выражение так и появилось. Она даже была уверена, что так все и было. В ушах зазвенело. Если она не сделает все сейчас, то просто упадет в обморок.

Не помня себя, Кристина подошла к топчану, наклонила бутылку и стала лить тоненькой струйкой керосин на белые полустёртые буквы. На мгновение на ее лице промелькнула озорная улыбка, словно у ребенка, подшучивающего над спящим товарищем в пионерском лагере. Керосиновая речка побежала по белому животу, Павлик замычал и зашевелился. Кристина сжалась и замерла, ожидая, что тот проснется, на самом деле, даже хотела, чтобы он проснулся, но он только попытался приподнять голову – и та безвольно упала обратно, повиснув с топчана, через приоткрытые веки светились белые глазные яблоки. Нет, не суждено ему уже встать.

Майка Павлика стала вся мокрая, словно он пробежал марафон, Кристина хорошенько полила керосином еще и его штаны. Она поставила пустую бутылку на пол и задумалась. Было бы не лишним запереть дверь. Она посмотрела на дверную ручку. Это была ручка с замком и предназначалась скорее для входной двери. Павлик, имеющий склонность тащить в дом все что ни попадя, видимо, поставил на дверь эту видавшую виды ручку, когда ее предшественница сломалась. Старая разболтанная ручка напомнила случай, как один ее знакомый оказался запертым в квартире, когда дверная ручка, отломавшись, осталась у него в руке. Так появилась идея, как дать себе немного больше времени, чтобы убежать.

Нужно было попробовать вырвать ручку со внутренней стороны двери. Кристина ухватилась одной рукой за дверь, а другой со всей силы дернула за ручку, но хлипкая на вид ручка так просто сдаваться не захотела. Кристина посмотрела на Павлика и, убедившись, что не нарушила его сон, стала оглядываться по сторонам в поисках того, чем можно было бы сбить ручку. На полу возле печки лежало несколько поленьев. Одним из них, уже не боясь разбудить Павлика, Кристина врезала по ручке. Та выехала, но не сбилась. Кристина хорошенько дернула за нее – и ручка осталась в руке. Она улыбнулась.

Спичка чиркнула о коробок и загорелась сразу же, не давая шанса передумать. Пламя, как волна во время прилива, прокатилось по майке и лизнуло живот Павлика. Кристина бросила коробок и вылетела из кухни, захлопнув за собой дверь. Не успела она выбежать в тамбур, как раздался нечеловеческий вопль. Что-то громко ударилось об дверь кухни. Кристина в ужасе обернулась, она была уверена, что дверь выбита, а пылающий Павлик и несется за ней, но дверь была все еще закрыта. Крик стал еще громче. Не верилось, что человек может так кричать. Кристина выскочила в тамбур и закрыла за собой дверь. Сильнее чем убежать отсюда ей хотелось больше никогда не слышать этот крик, который словно заполнил собой ее голову и давил на лоб изнутри.

Только сейчас стало очевидным то, что следовало заранее включить свет в тамбуре и даже открыть входную дверь. Теперь же в тамбуре было темно. Первые несколько шагов Кристина сделала по инерции, после чего на мгновение полностью потеряла ориентацию в пространстве. Мысленно она уже навсегда осталась в этом доме, потому что не смогла найти выход, но невыносимый крик за спиной гнал ее прочь. Она побежала практически наугад. Дверь обнаружилась быстро, когда с ней встретилось колено, которое тут же пронзила боль. Она судорогой свела ногу, но Кристина не замедлилась ни на мгновение, она даже не издала ни единого звука. Все в мире вдруг перестало иметь значения, кроме одного – вырваться наружу из этой ловушки, подготовленной для другого и в которую она угодила сама. Кристина нашла дверную ручку и дернула ее. Но дверь не открылась. Казалось, стало еще темнее, ноги подкосились, на спине выступил холодный пот, вопли Павлика заглушили удары ее сердца.

– Засов. Должен быть засов, – в этих словах было театральное спокойствие, словно ими Кристина старалась убедить невидимого наблюдателя, что все в порядке, все под контролем, нет, она не на грани безумия. Это притворство помогло ей взять себя в руки. Когда пальцы коснулись холодного железного засова, она испытала не просто облегчение, а самую настоящую радость, пока еще сдерживаемую на случай, если засов не удастся отпереть. И дверь открылась – Кристина выпрыгнула на улицу. Никогда она не была еще так счастлива, как в эту секунду. Сейчас казалось, что хватит сил добежать даже до железнодорожной станции, если это понадобиться, что самое страшное испытание в жизни позади, и теперь ей все будет по плечу. Бросив дверь открытой, она спрыгнула с крыльца и готова была бежать со всех ног, наплевав на ноющее колено, быстро и не останавливаясь подальше от этого места.

Внезапно за спиной что-то грохнуло, зазвенело стекло. Кристина обернулась и остолбенела: из разбитого окна торчала окровавленная подкопченная голова, словно Павлик выглянул, чтобы сказать пару слов на прощанье.

"Носится за мной, как угорелый."

Из открытого рта Кристины едва не вырвался вопль, но удалось его сдержать. Павлик же и не собирался никуда бежать. Он не двигался. Огонь жадно пожирал его и уже добрался до головы. Кристина, как зачарованная, смотрела на пламя. Двор наполнился дымом и запахом жаренного мяса.

– Запахло жареным…– тихий голос Кристины показался ей каким-то чужим и незнакомым, он словно разбудил ее и вывел из оцепенения. Она сорвалась с места и, не замечая боль в колене, что было сил помчалась в сторону колодца. По руке ударила холодная ветка пиона, оставив на ладони капли влаги. Сердце почему-то больно сжалось. Мгновенно Кристина оказалась на улице. То, что она не убилась, наугад перескакивая разбросанные на заднем дворе поленья, было просто чудом. А тем временем в доме через дорогу в окнах загорелся свет. Это был плохой знак.

– Вот надо было тебе кидаться в это окно? – о покойниках, конечно, не принято говорить плохо, но в адрес Павлика все-таки полетела пара нехороших слов, за то, что он своим прыжком в окно нарушил план отступления и уменьшил шансы покинуть деревню, сохранив статус инкогнито. Кристина побежала по дороге со всех ног, думая лишь о том, чтобы хватило дыхания добежать до конца деревни. Недалеко от дома, где произошла встреча с собакой, пришлось замедлиться и перейти на шаг. Пес и на этот раз выбежал ей навстречу.

"Ну чего тебе не спится," – с досадой подумала Кристина. Бутербродов, чтобы отвлечь собаку, больше не было, оставалось только одно средство – ласка.

– Хороший мальчик… – сказала Кристина псу сладким голосом, стараясь скрыть нервозность, молясь, чтобы тот не залаял. Пес замахал хвостом и подбежал к ней.

– Мне пора идти, – Кристина словно умоляя пса ее отпустить. Но, к несчастью, она ему очень понравилась. Пес приблизился к ней вплотную и тыкнул в руку холодным мокрым носом, а потом лизнул. Кристина погладила его по голове и жалобно проговорила:

– Я пойду, ладно?

Кристина неуверенно сделала шаг вперед. Пес замер. Но стоило только ей сделать еще шаг, как он тут же заскулил и побежал за ней.

– Твою мать… Песик, может пойдешь домой? – но песик не принял предложение и бодро засеменил за Кристиной. По его улыбающейся морде стало ясно, что от него уже так просто не отделаешься. О том, чтобы бежать, не могло быть и речи. Если побежать, то собака вероятнее всего залает. Ничего не осталось, кроме как смириться с этим провожатым. Она не переставая оглядывалась и каждый раз, оборачиваясь, с ужасом ждала, что увидит загоревшийся в каком-нибудь доме свет или толпу людей с факелами и вилами. Но эта часть деревни, несмотря на то, что совсем близко был пожар, мирно спала. Возле последнего дома Кристина остановилась. Пес сел рядом и позволил еще раз погладить себя.

– Ну все, беги домой! – теперь Кристине уже не хотелось расставаться с собакой, ведь ее ожидала долгая ночная дорога. Она жалостно посмотрела на пса и направилась туда, где темнела ночь. Пес не пошел за ней. Он остался сидеть на дороге и еще долго смотрел ей в след, и только, когда она скрылась из виду, побежал домой.

2.

Неожиданно силы покинули Кристину. Она перешла на медленный шаг и слегка прихрамывала из-за ноющего колена. Вокруг было так тихо, что тишина давила на уши. Если бы не шорох ее собственных шагов, то, кажется, не было бы ни одного звука. Дорогу обступало черное поле, освещаемое луной. На небе не было ни тучки и звезды казались особенно большими. Было спокойно, и это спокойствие не нарушал даже малейший ветерок. Кристина с наслаждением вдохнула прохладный ароматный ночной воздух. Казалось, что в мире больше нету ни одного человека. Сейчас это было приятное чувство, оно словно обещало полную безопасность, защищенность. Конечно, это всего лишь иллюзия, но эта иллюзия вполне устраивала Кристину, учитывая все обстоятельства, этот безобидный обман был сейчас лучшим вариантом. Причин волноваться больше не было, единственное испытание, которое предстояло – это испытание временем. До первого поезда, на котором можно отсюда уехать, оставалось около шести часов. И их нужно где-то провести.

Морально готовить себя к долгим ночным часам на деревянной скамейке перрона Кристина начала еще в момент приезда. Но тогда эта перспектива казалась туманной, по правде сказать, она шла в Лядное без полной уверенности, что у нее все получится. Сейчас же долгая одинокая холодная ночь на безлюдной станции стала неотвратимым исходом. И поэтому, а не только из-за усталости и больного колена, не было желания спешить. Хотелось потратить на дорогу как можно больше времени, чтобы меньше ждать поезд. Ждать – это то, что Кристина любила меньше всего. Долгое ожидание заставляло не просто грустить, а вгоняло в тягучую тоску, почти в апатию, лишая совершенно сил и возможности заняться хоть чем-то, чтобы скоротать время. Ужасное состояние, когда понимаешь, что нужно чем-то занять себя, чтобы время прошло быстрее, но не можешь заставить себя сделать ровным счетом ничего. Это всегда невероятно утомляло и было настоящей пыткой. Хотя это, само собой, и близко не стояло с пытками, которые пережил Павлик. Костик хотя бы не так мучился. Наверное. Перед глазами мелькнула картина: посреди леса из размытой дождем кучи грязи торчит белый кроссовок. Кристина вздрогнула.

"Нет, ему уже не выбраться оттуда, он там навсегда.”

Хотелось снова оказаться в приятном состоянии безмятежности, в котором она находилась всего пару минут назад, но его было уже не вернуть.

После того, как она зарыла Костика, он словно преследовал ее, раз за разом возвращаясь в воспоминания. Она никак не могла заставить себя перестать думать о нем. И не просто думать, она словно его боялась, даже больше: она боялась признаться себе, что боится его. Признавала она это или нет, но в ее душе поселился страх. Раньше этот страх Костик внушал другим людям, а теперь его боится она – его убийца. Кристина, словно забрала его себе в качестве своего личного кошмара. Скорее всего, Павлик теперь тоже будет ее кошмаром. Она стала коллекционером кошмаров. От этой мысли почему-то стало приятно. Но думать о причине она не стала, пнула камень, попавшийся под ногу и продолжила свой путь.

Становилось холодно. Кристина спрятала руки в карманы и втянула голову в плечи. Приближалось черная полоса леса. Как бы она не храбрилась, все равно чувствовала, что идти мимо леса будет страшно. Чем ближе был лес, тем грустнее становилось от неизбежности столкновения с этим испытанием. Она почувствовала себя маленькой и потерянной. Дома ее ждал отставленный Джек. Он, наверное, сейчас сидит и смотрит на дверь, а ее еще так долго не будет. От этой мысли сжалось сердце. Хотелось, как можно скорее вернуться домой. Однажды в пятом классе Кристина уехала в летний лагерь на три недели, а когда вернулась, то Джек был так рад, что прыгнул на нее и повалил на пол. Почти так же он повалил Костика, только морда у него вовсе не была радостной. Но была потом, когда Костик лежал мертвый, а сам Джек был весь в крови. Непонятная и невыносимая жалость к Джеку сдавила сердце. Но ничего нельзя было сделать, чтобы оказаться дома быстрее. Кристина пообещала себе, что, когда вернется в город, то обязательно купит для Джека что-нибудь вкусное и погуляет с ним подольше. От этой мысли стало легче.

Возле леса ноги сами собой стали идти быстрее. И чем быстрее Кристина шла, тем страшнее становилось, от того, что ее страх очевиден и, казалось, заметен какому-то невидимому стороннему наблюдателю, который скорее всего прячется в лесу и знает, что жертва его боится. Видимо, к ночному лесу нельзя привыкнуть, казалось бы, после того, что произошло, она должна была бы уже перестать бояться подобных вещей, но этот лес казался другим, не похожим на лесок возле города, близкий к людям. Этот дикий лес пугал не маньяками и убийцами, а вселял какой-то суеверный страх, который гораздо сильнее и который невозможно побороть. Ночной лес с самого детство вызывал у Кристины страх, граничащий с ужасом. Летом у бабушки она иногда не могла уснуть ночью, думая о ночном лесе, который щетинился совсем близко, словно тянулся к стенам дома. С наступлением темноты он как будто становился ближе к дому. Она старалась не вглядываться в окна, а о том, чтобы выйти на улицу и речи быть не могло. Чего именно она боялась, она не знала. Там таилась какая-то угроза, какая именно, было не известно, но она точно была, в этом не было сомнения.

Кристина старалась идти беззвучно и прислушивалась к лесу, готовая пуститься со всех ног наутек при малейшем звуке.

Однажды ей уже довелось так вслушиваться, дрожа от страха. Случилось это в один из летних вечеров в деревне. Тогда вместе с Кристиной к ее бабушке приехала погостить подружка Катька, которая жила в соседнем подъезде и с которой в детстве они были ни разлей вода. Они с Катькой сидели на лавочке перед домом, играли в карты, болтали и не заметили, как начало темнеть. Бабушка уже давно ушла спать, в доме погас свет, но девочки все никак не хотели уходить. И вдруг из кустов напротив донесся какой-то странный звук, похожий то ли на храп, то ли на рычание. Хихикавшие до этого подружки сразу притихли и прислушались. первая мысль, которая возникла у Кристины, была мысль о волке. Ведь лес совсем рядом. Она, вытаращив глаза смотрела на темные кусты, ожидая, что увидит там светящиеся глаза.

– Пойдем в дом, – впиваясь пальцами в плече Кристины прошептала Катька. Но Кристина боялась встать и, схватив Катьку за руку, не давала той тоже подняться. Кристине казалось, что стоит им пошевелиться, как то, что прячется в кустах, сразу же набросится на них. О том, что это был волк, уже не могло быть и мысли. Разве волк будет прятаться в кустах и рычать? От страха кружилась голова. Ночную тишину нарушило утробное рычание, раздавшееся из черных кустов. Девочки, как ошпаренные, вскочили со скамейки и влетели в дом. Оказавшись внутри и заперев все двери на все замки, они немного успокоились. Но только они легли в постели, как под самыми окнами раздались тяжелые шаги. У Кристины от страха встали волосы дыбом. Катька выпрыгнула из своей кровати, стоявшей под окном, и забралась на диван к Кристине. Шаги раздались уже с другой стороны дома. Девочки почти плакали от страха, и они бы разревелись, если бы не боялись издать даже малейший звук. Казалось, что если они будут сидеть тихонько, то то, что ходит вокруг дома тяжелеными шагами и рычит, не найдет их и уйдет. Нужно только не выдать себя до утра. Тогда-то Кристина на себе и испытала, что значит выражение "сковал страх". Они сидели, прижавшись друг к другу, и не спускали глаз с окон. Кристина не помнила, как они уснули. Когда она открыла утром глаза, то увидела улицу, залитую солнечным светом, но это не принесло ей облегчения. В доме пахло блинами. Бабушка позвала девочек завтракать. Притихшие и запуганные, они молча вошли на кухню и сели за стол, где их ждала высокая стопка блинов. Пока девочки грустно жевали блины, бабушка рассказала, что ночью колхозные лошади вырвались из загона, всю ночь ходили по деревне, потоптали клумбы возле дома и погрызли капусту. Тяжелые шаги оказались лошадиными, а рычание было вовсе не рычанием, а лошадиным храпом. И тогда Кристина испытала облегчение.

А лес между тем уже почти закончился, еще каких-то тридцать метров, и он останется позади. Кристина ускорила шаг. Хотелось, как можно скорее, преодолеть эти метры. И вот, наконец, вокруг снова было поле, но Кристина еще долго оглядывалась, она словно чувствовала лес спиной. Наверное, ничто бы не смогло ее теперь заставить еще раз пройти мимо этой черной колючей стены.

Луна поднялась выше и стало чуть светлее. У Кристины были наушники, она могла бы послушать музыку, но надеть наушники она не решалась, ведь тогда к ней легко можно подкрасться сзади. О правиле никогда не ходить в наушниках в малолюдных местах и там, где может возникнуть угроза нападения, она узнала еще в школе от учителя по ОБЖ. От него же она узнала и многое другое, как например то, что если напал насильник, то не стоит кричать "Помогите, насилуют!", что лучше кричать "Пожар!", потому что на крики о насильнике далеко не каждый бросится на помощь. Этот совет часто вспоминался, но вовсе не потому что возникала необходимость. К счастью, применить совет на практике не довелось. Кто-то из одноклассников спросил тогда учителя, почему нужно кричать о пожаре, чтобы помогли. Учитель сказал, что человек, услышав об изнасиловании, может забояться, проще говоря струсить, и пройти мимо. Но это объяснение было не убедительным, ведь трус и на пожар не побежит. Учитель, казалось, сам понимал это и выглядел каким-то смущенным, но не потому что не мог объяснить причину, объяснить-то он мог, но он не мог сказать это вслух. Будучи уже взрослой, Кристина стала думать, что дело не в трусости и нежелании быть героем, а в чем-то другом. Именно из-за этого другого сильный мужчина, который смог бы справиться с насильником, просто проходит мимо, делая вид, что не слышит крики.

Воспоминаний о школьных годах у Кристины осталось не так много, они словно слились в разноцветную полосу, в которой сложно было что-то различить, кроме немногочисленных фрагментов или дней. Как например тот день, когда она почти так же, как и сейчас, шла по песчаной дороге, глядя под ноги, только тогда ей было лет восемь, а на улице стоял теплый солнечный весенний день. Несмотря на жаркую погоду, на ногах Кристины были зимние сапожки, и она смотрела на них сквозь слезы. В тот день она шла из школы не по той дороге, по которой обычно ходила домой она и другие дети, а по песчаной дороге, идущей через частный сектор. Ей совсем не хотелось идти по этому пути: помимо того, что он был гораздо длиннее, можно было еще и на собаку наткнуться. Пришлось пойти этой дорогой, чтобы скрыться от одноклассников, точнее одного.

Вася, светловолосый щуплый мальчик с нагловатым и вечно сопливым лицом, был заикой. Его часто дразнили в классе, когда он не мог что-то сказать, и Вася жил по закону “бей того, кто слабее”, а слабее, по его мнению, была Кристина, потому что была одной из немногих, кто его не дразнил. Увидев на Кристине зимние сапоги, он начал на всю улицу кричать: "Смотрите, Кристинка в зимних сапогах ходит, как бомжиха, мамка у нее тоже бомжиха, а папки вообще нету!" На Кристину стали оборачиваться другие дети, многие смеялись. Ей хотелось провалиться сквозь землю, а Вася все шел за ней и не переставал кричать ей в спину обидные слова. Кристина не выдержала и, расплакавшись, убежала. Сейчас, когда вспоминалась эта история, больше всего поражала не жесткость этого мальчишки, а то, что он совсем не заикался, когда кричал ей вслед обзывательства, он очень хорошо выговаривал каждое слово и даже ни разу не запнулся.

"Слышал бы эту идеальную речь его логопед, наверное, похвалил бы, – на лице Кристины появилась недобрая ухмылка, – интересно, сейчас он разговаривает без запинок или у него получается не заикаться только, когда он орет на жену и детей?"

На горизонте появилось темное пятно. Это была Камышовка. До нее еще оставалось довольно долго идти, а сил у Кристины было все меньше и меньше. Так хотелось присесть хоть на пару минут, но страшно было уснуть на обочине. Кристина с ужасом представила, как утром просыпается в поле возле дороги, опоздав на поезд. Чтобы подбодрить себя, стала негромко напевать любимую песню:

Вино и гашиш, Стамбул и Париж

Моряк, моряк, почему ты грустишь?

Возьми папироску, хлопни винца

И песенку спой про сундук мертвеца!

Когда Кристина допела песню про моряка в четвертый раз, она подошла к Камышовке. Тихими шагами она вошла в спящую деревню.

Ни в одном из домов не горел свет. Деревья стояли неподвижные, словно нарисованные. Казалось, мир застыл. Не хватало только замершего на полушаге человека посреди дороги. Здесь, в полной тишине и спокойствии, ничто не могло скрыть ощущение усталости, преследующей Кристину, казалось, целую вечность, и теперь усталость навалилась на ее плечи всем своим весом и придавила к земле. Дальше идти было невозможно, Кристина остановилась. Глаза искали место, где можно присесть хотя бы ненадолго. Увидев скамейку возле одного из домов, она подошла и села, прислонившись спиной к забору. Вытянув ноги, Кристина стала слушать, как ноет колено. Боль не проходила, но вместо нескладного набора звуков она превратилась в один протяжный звук, чувствовать который было даже приятно. Прохладный и тяжелый воздух все больше прижимал к скамейке, но сопротивляться не хотелось, и Кристина сдавалась и проваливалась все глубже. Перед глазами пышный сад поблескивал в свете луны множеством цветков. Одна за одной мысли покидали голову, они улетали, унося с собой страх быть пойманной, желание сесть в поезд, волнение о внезапно исчезнувшей маме, запах дешевого одеколона и керосина. Был только благоухающий сад. Хотелось встать и войти в него, пройтись между деревьями, чтобы низкие ветки задели плечи, чтобы ноги стали мокрыми от росы, оказаться тоже в свете луны, чтобы мерцать под ней, как эти цветы, остаться там, чтобы напитаться голубоватым светом. Но тело больше не хотело подчиняться. Мысли же безудержно стремились в лунный сад, пока деревья не начали становиться больше и ближе. Казалось, нужно просто протянуть руку, и пальцы коснутся нежных цветков. Но рука не слушалась. Наконец, пальцы зашевелились. Кристина подняла руку, и на нее упала полоска лунного света. Внезапно тишину разорвал оглушительный собачий лай.

“Джек все еще ждет дома.”

Кристина дернулась, словно ужаленная, и открыла глаза. Она резко вскочила, не сразу ощутив, как одеревенели ноги. Видимо, привал сильно затянулся. Побежавшие по ногам мурашки подтвердили это предположение. У кого-то во дворе продолжала громко лаять собака. Хотелось бежать, но на затекших ногах было сложно сделать даже шаг. Стоило только наступить на ногу, как в нее впивалось множество иголок. Кристина разминала и растирала ноги, в надежде, что это поможет быстрее вернуть способность передвигаться. Собака уже перестала лаять, когда Кристина снова выдвинулась в путь. Вокруг по-прежнему было темно. Хотя казалось, что от громкого лая проснется вся деревня, свет не зажегся ни в одном доме. И это было гораздо логичнее, чем опасения Кристины. Собака может лаять по многим причинам: и на обычного прохожего, и на кота, забравшегося во двор, или на другую собаку. Вряд ли хозяева станут выходить на проверку из-за каждого ночного лая. Восстановившаяся тишина успокаивала. Незапланированный отдых позволил существенно сократить время ожидания поезда, и это не могло не радовать. Всего каких-то четыре часа, и Кристина будет дома в тепле с Джеком.