Щясте. Роман-лего

Маришка незадолго до трагедии улетела в Африку, прервав все связи. И ничего не знала. О смерти отца, последовавшей в следующем месяце, она тоже узнала много позже…

Лёня провёл с родными несколько дней и, не встречаясь в этот раз ни с кем из друзей, вернулся в Петербург. Из дома он забрал только какие-то книги и диски.

– Пашка, держись, брат. Пиши мне по электронке, слышишь меня? Пиши!

Не было сил смотреть на папкину прядь, перекинувшуюся на смоляные волосы братишки.

Глава 10. Как росла Юля

Юлечка росла интересным ребёнком. Как и у всех мам, у Ольги составилась целая «коллекция» памятных моментов из детства дочки: грустные, забавные, тревожные, удивительные… Перебирала их потом в памяти, отыскивая истоки будущих поступков, закономерности развития…

*Когда в поликлинике проверяли у малышки шаговый рефлекс, она ступала на носочках и выворачивала внутрь одну ступню. И когда побежала своими ножками, тоже предпочитала передвигаться на пальчиках. «Как балеринка!» – восхищалась тётя Зина. А что показатель этот не умилительный, а тревожный, Ольга узнала гораздо позже, когда дочка уже выросла.

*Однажды (Юля была ещё младенцем в колыбельке) Ольге приснился страшный сон. Юре пришлось её долго успокаивать и разуверять. Приснились родители – Олег и Светлана, стояли они как будто на погосте, хмурые и строгие. Говорили о Юлечке: «Ну, раз она такая, значит, придётся её закопать». Ольга рыдала и никак не могла остановиться. Такого отчаяния ей испытывать ещё не приходилось.

*Юлю крестили в год и два месяца. Она не орала, как другие дети, а осматривалась, переводя долгий взгляд с иконы на икону, на облачение священника, на горящие в подсвечниках язычки пламени.

*На прогулке бабушка Светлана как-то обронила:

– Маришка в год с небольшим много стихов знала, а Юля – ни бе, ни ме.

Сидящая в коляске светлоголовая Юлечка взглянула на бабушку, высунула язычок и отчётливо произнесла:

– Бе! Ме! – чем вызвала у взрослых приступ неудержимого хохота.

– Мам, и ведь поняла, что о ней говорим! – с невольной укоризной и чуть горделиво заострила внимание Ольга. Вот что за манера у мамы выискивать всякие тревожные моменты, когда и так душа не на месте. Ольга часто сверялась с умными книжками о развитии детей: всё ли у дочки правильно, не отстаёт ли в чём? Получалось, что повода для волнения как будто нет.

*Опасаясь за зубки и не желая раньше времени вредить организму всякими карамельками, Ольга давала дочке сухофрукты, а конфеты при ней все стали есть украдкой. Когда малышка подходила к столу, тётя Зина могла дать ей красивый фантик с завёрнутой в него ягодкой. А однажды случился курьёз, под рукой не оказалось ни смородины, ни клубники, и девочке протянули одну бумажку.

– Юлечка, смотри, какой красивый фантик!

– Красивый фантик, – согласно повторила девочка и неожиданно добавила: – А конфетку бабушка съела!

После этого Ольге пришлось дать добро на сливочные ириски.

*Показывая на розетку в стене, тётя Зина говорила маленькой Юле:

– Ай! Нельзя трогать! Там дядя ток – стук, и бобо!

Малышка переспрашивала:

– Там – дядя ток? Стук? Ай! – боязливо тянула пальчик к розетке, но тут же отдёргивала и прижимала к себе.

*Юле полтора года, жарко. Едет в коляске. Вокруг мама, папа, дядя Серёжа и Павлик. Пошли гулять в парк. Покупают пломбир в вафельных стаканчиках – четыре.

– Юле не надо? – с сомнением переспрашивает Павлик.

Малышка активно тянет ручки и явно не отказалась бы от неизвестного лакомства. В разговорах об этом проходит несколько минут. У Ольги остаётся полпорции, она даёт дочери полизать. Пломбир подтаивает, проблем с горлом и соплями у ребёнка не бывает. Юля входит во вкус, берёт у мамы стаканчик.

– Сейчас полижет и отдаст, – уверяет Ольга.

– Надо было и ей купить! – говорит Юра. Они все уже с мороженым покончили, ларёк остался далеко позади.

– Ха, отдаст! – говорит с сомнением Серёга.

К удивлению взрослых, Юля съедает всё. И даже не накапано нигде, испачканы только губы.

– Вот так она у тебя всё однажды и отберёт, – вроде бы шутливо пророчествует Сергей. Все смеются, но в его интонациях слышится и укоризна: не балуйте ребёнка, а то сядет на шею!

Подумаешь, мороженое! Разве Ольга не поделится со своей кровиночкой, пускай и обделив себя? Как любая мать…

*Любимая Юлина сказка в два года – «Петушок и бобовое зёрнышко». Почти каждый вечер перед сном малышка просила почитать, как неразумный петушок зачем-то проглотил бобок, а ведь боб довольно крупный, не как зёрнышко, вот и подавился! И бедная курочка вынуждена была сбить себе все ноженьки, обегая корову, косарей, кузнецов, дровосеков, калашников и ещё кого-то, чтобы в результате получить маслице и смазать горлышко петушку. Что же привлекало девочку во всей этой беготне? От бесчисленных повторений у Ольги заплетался язык.

*На приёме у логопеда Юля читала наизусть Чуковского:

– Муха, муха, Тятякуха!

*В три Юлькиных года – она лишь недавно стала посещать детский сад – стряслась беда. Ноябрьский коварный ледок поехал под бегущими детскими ножками. Сильный удар в затылок, громкий истошный плач, а ночью несколько приступов рвоты. Утром тёмный ободок вокруг глаз. Дочь медсестры, Ольга знала, что это верные признаки сотрясения мозга. Невропатолог посадил дома на несколько дней, дал направление на снимок. В приёмном покое они просидели больше трёх часов. Тут было не до них: то и дело «скорые» привозили искалеченных, окровавленных людей, Ольга еле успевала отворачивать дочку от страшных этих кадров. Приближалось время обеда. Голодная, мало спавшая, Юлечка часто закрывала глаза и покачивалась. И Ольга тихонько увела её домой. Рвота не повторялась, синева с губ и от глаз постепенно ушла, и вскоре Юля вернулась в детсад. Может ли быть, чтобы травма та прошла даром? Томограмму ей лет через пятнадцать всё-таки сделали – наступили другие времена, и за плату стали доступны практически все процедуры. Ничего аномального не нашли. И – слава Богу?

* – А раньше у всех людей были лапы!

– Юля, почему ты так думаешь?

– Ну как же! Помнишь, ты мне читала сказки, там у всех были лапти. А лапти надевают на лапы!

Это «открытие» четырёхлетней Юлечки передавалось потом родными из уст в уста. А про себя Ольга добавила сюда ещё «лапать» – трогать не руками, а лапами. Грубыми, животными… Хотя вот у кошки очень приятные лапочки, мягкие и вкрадчивые. А «лапусик», «лапуся», «лапочка» – эти ласковые названия, применимые к детям, – потому что их ножки и ручки пока ещё неуклюжие? И всё-таки интересно, как Юле пришло в голову свести лапти и лапы… Похоже, так всё и было. Лапы ели… Хм! Лапами ели без ложки…

*Едва научившись писать печатными буквами, Юля завела себе самодельный блокнотик: разрезала тетрадь пополам. Туда она стала списывать рецепты из кулинарной брошюрки. Буквы часто смотрели не в те стороны, но девчонку это не смущало. Вскоре уже на больших страничках стали появляться оттиски монет, рожицы, домики, фигурки. Ольге запомнилась картинка: тонконогая принцесса в пышной юбке и короне, солнышко, цветы и травка, огромный торт и облако, из которого летят пачки денег. Внизу была надпись: «ЩЯСТЕ».

Где-то Ольге уже приходилось видеть это слово…

Глава 11. Тётя Зина

А тётя Зина под конец совсем расклеилась, от горя раньше времени потеряла память и ориентацию в пространстве. Могла прийти в кухню, отвернуть рожок газовой плиты и, забыв о спичках и чайнике, который хотела поставить, уйти в дальнюю комнату смотреть телевизор. А то вдруг принималась с усердием отмывать и скоблить новую тефлоновую сковороду, сетуя на «пригоревшую» ко дну черноту. Скрепя сердце Ольге пришлось навесить на кухонную дверь замочек. Старушка сердилась, размахивая худенькими кулачками, угрожала милицией и негодовала на Анну, которая якобы явилась незваной и выживала её теперь из родного дома, что перешёл от умерших родителей.

Про Юру, на удивление, тётя Зина не вспоминала совсем. Врач сказал, так бывает: мозг временно вытесняет и блокирует травмирующую информацию. Зато картинки из детства и юности возникали, должно быть, часто. Остолбеневшая Ольга, придя после работы, могла услышать гневную отповедь за то, что якобы забрызгала чернилами тетрадь старшей сестры или стащила у неё новую, два раза надёванную, кофточку.

В огороде, где тётя Зина продолжала с удовольствием копаться весь сезон, теперь тоже случались казусы. Бабулька забывала, где и что посеяла, поэтому принималась за дело вновь. В результате на морковной грядке, например, могла объявиться свекла или редиска. Скаредность, появившаяся с годами из экономии и расчётливости, заставляла использовать для посадок каждую пядь земли. Тропочки становились всё уже, растения мешали друг другу, малину собирать было совсем невозможно, к ней вплотную подступали заросли лука и укропа. Только картошка буйно зеленела сочной ботвой, усыпанной колорадским жуком.

Стряхивать в ведро получалось плохо, руки дрожали, жуки сыпались на землю и снова бойко карабкались вверх. Юля с крыльца с сарказмом наблюдала. Снисходила лишь до сбора клубники и смородины себе в рот. А вот не надо было в детстве говорить, чтобы не ходила – «помнёшь грядки», «испачкаешься», «обольёшься», «сиди, я сама принесу ягодок». И тётя Зина, и Светлана грешили чрезмерной заботой – и неужели этим невольно соперничали между собой?

Ольга пыталась приучить Юльку дёргать сорняки, собирать ягоды в стаканчик, из детской лейки поливать огурчики, и девочке нравилось это. Тётя Зина непременно «помогала»: «А ты поставь стаканчик сюда, удобнее будет»; «Смотри, водички много не наливай, а то обольёшься, заболеешь»; «Ты знаешь, какие травки надо выдёргивать? Смотри, вот это ботва морковки, её не надо трогать». Внучка всё менее охотно выходила на грядки.

В сентябре, когда Юля пошла в первый класс, тётя Зина исчезла. Оля подумала, что она отправилась в лес, так оно и оказалось. Только было очень холодно, грибы не росли. Ольга звонила в милицию, но заявление не приняли – рано.

Дрожащая и промокшая, бабулька вернулась через сутки. Забралась под одеяло и, свернувшись клубочком, долго дрожала, не могла согреться. С большим трудом удалось её накормить и согреть чаем. На Ольгины взволнованные вопросы отвечала отрывочно и бессвязно. Нет, она не лишилась разума и памяти, но хотела побыстрее очутиться рядом с Юрочкой, без которого устала жить. А потому бродила по лесу в ожидании смерти, ночевала на ветке дерева, молила Бога, чтоб прибрал, а он велел выбираться из леса и отправляться пока что домой.

В минуты просветления, случавшиеся всё реже, тётя Зина жаловалась Ольге на Юлечку: дерзит, грубит без причины, может толкнуть, руки мыть не желает. Куда только девался милый ангелочек! «Баба Света у меня бабушка, а Зина – дура, дура!» – кричала семилетняя Юлька однажды, пристыженная матерью.