(Апокалипсис всегда)

Нахлобучиваю метафизические фураж-

ки то с тоской, то охотно.

А.А. Блок – А. Белому. 1 августа 1903

– Погоди, – Будимир ещё раз обернулся. – У тебя на последнем альбоме про метамодерн был трек. А в чём разница с постмодерном?

– В приставке.

– В приставке? То есть… Н-ну, ладно, бывай!

– Шалом!

Дверь хлопнула и застегнулась. Будимир подпрыгивал на гулких, как босиком, ступеньках – вниз.

Вон из парадного – бахнуло свежестью, почти летней. Будимир шёл сырым жёлтым колодцем через арку в следующий такой же жёлтый колодец. А если задрать голову – то в белом-белом небе как будто бы два глаза, и весь Петербург плоский, строчками…

Будимир спешно опустил взгляд, нашарил в кармане затрёпанного Гегеля и оставил его на карнизе, в компании окурков и водочной бутылки. Затем достал плеер и включил – это был King Krule:

I seem to sink lower

In biscuit town…

In biscuit town…[1 - Я, кажется, тону всё глубже // В бисквитном городе… // В бисквитном городе… (Англ. Ред.)]

Повернул налево: тихая улочка дышала лондонскими туманами и вчерашней меланхолией. Будимир бодро шагал, сутуло раскачиваясь в своей пузатой рыжей куртке. Подумал набрать Аврору, но не придумал что сказать – просто шёл дальше. Через подворотню с магазинами и кафешками вышел на аллею китча, где вывески торчат с настырностью нулевых, а в голубой конке можно купить авиабилеты. Павильон метро проглатывал-выплёвывал народ – Будимир отшиб стеклянную дверь, перепрыгнул турникет – под Кинг Крула всё делалось круче – и побежал по бесконечному эскалатору вниз.

Выйдя на стерильную платформу, он разглядывал округлые буквы, двери-лифты, думал о расследовании, зевал. Сел на поезд до центра.

Немного круглящийся, вагон был оформлен как смесь картинной галереи и Петергофа – в багетах и фотообойных кусках. Поезд приятно погрохатывал. Стоявшая перед ним девушка читала книгу: Будимир заглянул – «Братья Карамазовы». Он улыбнулся, схватился за поручень и закрыл глаза, раскачиваясь:

But don’t forget you not alone…

Deep in a metropole…[2 - Не забывай, ты не один… // Глубоко в столице… (Англ. Ред.)]

Он поглядел по сторонам, видя совершенно разные лица, совершенно неповторимые глаза – и понял вдруг, что никакие они не манекены, а такие же точно люди, как он, как Будимир, просто ему незнакомые, посторонние.

Тут через толщу метро пробилось эсэмэс от мамы: «…как сможешь. Люблю-целую». Сделалось так дроготно, стыдно и радостно, – что Будимир прикрыл глаза, чтобы не расплакаться.

(– Ну ты уж совсем нюни-то не пускай.)

Будимир резко отшарахнулся и вмазался в дверь (хотя написано было – «не прислоняться»).

ЧМШШ

О, чёрт бы взял эту вечную достоевщину,

преследующую русского человека! И чёрт

бы взял русского человека, который толь-

ко её и видит вокруг!

В. Пелевин. Чапаев и Пустота

– Отойди от меня, Сатана!.. – проговорил Будимир, задыхаясь.

(– Да не Сатана я, говорю же. Просто паузу ритмическую надо было выдержать.)

– Господи! Так это всё-таки роман? – Будимир осел на корточки.

Стоявшая рядом девушка отвела взгляд от Достоевского и – с широченной улыбкой – размашисто кивнула.

(– Осторожней!)

Зелёные двери разъехались:

– Станция «Гостиный двор».

Будимир выкатился, встал и отряхнулся. В конце станции – наверх уползал (снова) бесконечный эскалатор. Он смиренно выдохнул, снял куртку, закинул её на плечо – и зашагал по ступенькам.

– Поезда, эскалаторы… Одни повторы у тебя, – бурчал он себе под нос

(– Повторы – основа бытия. Солнце тоже всходит и заходит.)

– Но это не отменяет… – Будимир уже запыхался, – того, что ты… повторяешься… и водишь меня… по грёбаному аду.

(– Кажется, минуту назад этот мир не казался тебе адом.)

Не выдержав, Будимир всё-таки встал справа (как нормальный человек). Из ступеньки повыше смотрелось граффити:

ЗАЧЕМ

– Погоди, – сказал он, впластываясь в поручень. – Но вроде же где-то было, чтобы герой с автором болтали, нет? Я как будто даже читал…

(– У Пелевина было – роман называется «Т». Ещё у Кржижановского немного и ещё у пары авторов – в основном, как забавная идея, которую не стоит и писать. Но придумал я тебя до того, как Пелевина прочитал! Это я по Набоковскому «Дару» постановку смотрел и придумал.)

Эскалатор кончился – не поднимая ног, Будимир залихватски въехал вместе с последней ступенькой.

– И всё равно ты повторяешься… – констатировал он.

(– Именно поэтому в предыдущих двух редакциях ты жёг роман Пелевина.)

– Нафига?

(– Ну надо же показать, что я знаком с традицией.)

Будимир вышел в арку – в глаза блеснул Невский проспект (и солнце, солнце! гора солнца!). Но Будимир вглядываться не стал, а повернул к толстым колоннам – всё с курткой на плече – направо. Уютная галерея ушагивала вдаль своим парадным шагом: одинаковая-одинаковая – не арки даже – зеркало в зеркале: многолюдная-людная (и лица одни и те же, одни и те же).