(Апокалипсис всегда)

(– Конечно. Но я устроил всё так, чтобы ты, скорее всего, пошёл.)

– Но если физического тела у меня нет, а вся свобода в том, как именно я разыграю ту или иную твою сценку, – то где, собственно, я?..

(– Не знаю. Я у мамы раз сто спрашивал.)

– А она?

(– Ну, что-то в духе: «Ты – Будимир и идёшь к Сиду играть в Сегу, и вообще не загоняйся, парень».)

– Миленько.

Напротив Репинской академии – в исполинских шапках-вазах, устроились сфинксы: они были просто огромны (лапы – расплющат в два счёта). Раскосые, хитрые, они всё узнали – и лежат теперь, в гляделки играют: улыбаются своими инопланетными губами (их загадочное величие порядком портила отбитая рожа одного из них).

Рядом побирался ряженый Пётр I. Туристов было не особо, так что со скуки он забил маленькую кукурузную трубочку:

– Зело хорош табачок! – И подмигнул Будимиру.

Не обращая внимания, тот спустился к мраморной зябкой лавочке: вода мочит нижние ступеньки, низкорослые домишки парадно тянутся, Исаакиевская макушка хочет почесаться.

Будимир глянул на сфинкса (снизу), глянул на Неву (всю в зубьях):

– Встряли вы, парни… – проговорил.

Потом поднялся, перебежал дорогу, обогнул Репинку, напыщенную колоннами и помпой, – и двинулся по Пятой линии.

– А ты не думал о моральной стороне? – спросил Будимир.

(– В смысле?)

– Ну, что это не очень-то красиво людей из букв лепить, а потом над этим мучиться заставлять? Что не всем эти жёлтые дома нравятся?

За решёткой справа разостлался целый сад: и маленькие люди за мольбертами – безмятежные.

(– Думал.)

– И что придумал?

(– Написать об этом роман.)

С католическим кивком блеснула башня Андреевского собора (православного), покатился голый бульвар без листьев – острый, костлявый. Будимир перешёл дорогу и остановился у дома с круглым уголком:

– Ну. И где следующая сцена?

(– Чуть дальше. Третья арка слева, внутренний двор, четвёртый этаж.)

Будимир шёл: на скамейке – бабушка в резиновых сапогах читает, по тротуару – девушка на самокате едет (Будимир смутно догадывался, что это одна и та же женщина) – шёл мимо бисквитного дома со сказочной башней и шпилькой. Вдруг, слева показалась нужная арка, Будимир нырнул – первый жёлтый колодец, второй жёлтый колодец – и увидел над забитой в угол парадной – белое граффити: «Твоё».

– Ой, спасибочки! – едко бросил Будимир, ныряя в открытую дверь, и побежал по ступенькам.

(– Злиться-то зачем?)

ЧШМ

Если ты зол или обижен –

Дух времени от тебя убежит.

Бабангида

– «Сегу» не люблю просто.

Он поднялся ещё три пролёта. Звонок не успел даже крякнуть нормально, как Будимиру открыл – в очках, трениках и футболке с Тимуром Муцураевым: тощий как сухожилие, пророчески небритый, с пухлыми губами – Сид.

(Когда-то он был юристом, курьером, библиотекарем, продавцом-консультантом, слушал постпанк (сейчас-то как нормальный рэпер на пособие по инвалидности живёт): с Будимиром они познакомились ещё в дурке – от армии косили.)

– Салам! – сказал он.

Последовало сложное пацанское приветствие: кулачком в кулачок, потом один сверху, другой сверху, сбоку, сбоку – и только тогда дать краба.

Повесив рокерскую куртку, Будимир взялся за шнурки.

– Чё-кого? – Сид стоял одним плечом в косяк.

– Гегеля читаю, – пробухтел Будимир (на ногах оказались берцы).

– А. Я как-то хотел на его текста? пару тречков сделать, но мне биты не понравились.

– Как должен был называться альбом? – Будимир разогнулся и пнул ненавистные ботинки в угол.

– Kant Pido?r. Лучший альбомчик у MC Беломора был бы.

(Вообще Сида Лёней зовут, но в рэпе у него что-то восемьдесят пять псевдонимов: у каждого свой паблик, свой стиль, своё мировоззрение: MC Беломор, никто?то, шЭйдЕр ПуСТоТ, NотаBене, Воплощение Игры, Jo3eph H1tler, Tat Twam Asya, Красный Худак, Манда 777, IBLIS Расторгуев, смертомордая псина, ВУЛЬГАРНЫЕ БУДДИСТЫ, Метадон Кихот – и это только те, у которых больше десяти подписчиков.

А Сидом он стал как-то случайно – никто даже не помнил, как.)

– Лёнь! Это курьер? – раздалось из кухни бытово?.

– Нет, мам! Мироныч в гости залетел.

(Сиду тридцать три года.)

– Только я бы в туалет сначала, – промямлил Будимир. – Это… куда?

– Первая дверь налево. Чё как неродной? – Сид хлопнул его по плечу.

Чувствуя себя школьником в гостях, мимо запаха борща (чужой борщ всегда пахнет как-то не так), Будимир скользнул в туалет: на стенах были потешные птички разных цветов – идут себе лупоглазой чередой.

– Слушай, – проговорил Будимир, расстёгиваясь, – а зачем птички в туалете?