Меня охраняют призраки. Часть 2

– Мне моё имя нравится, – снова по-бычьи наклонив голову, прошипела Мелисса и прибавила: – Его мне дали мои родители.

– У них никогда не было вкуса, – отрубила миссис Эстелл, и лицо Мелиссы начало наливаться опасной краской, а притом ещё и дёргаться, что, как Габриэль успела выучить, было крайне тревожным признаком.

Мистер Эстелл поспешил принести свои извинения:

– Юная леди, юная леди, не стоит так переживать… Простите мою супругу за её… несдержанность, – Габриэла дёрнула носом и искривила губы в презрительной усмешке, – уверяю Вас, что она вовсе не всегда ведёт себя подобным образом… Долгая дорога… и обстоятельства, которые нас сюда привели, Вы должны понять, юная леди…

– Я понимаю, – отчеканила Мелисса, – что хозяева не могут грубить своим гостям, но и гости должны вести себя вежливо. Не слишком это красиво – когда за приветливое обращение тебе платят попрёками и безосновательными нападками. Перед такими людьми нет желания распахивать свои двери! – эти слова она произнесла с явным намёком, что, как Габриэль считала, должны были понять даже люди наподобие Эстеллов.

Но Эстеллы либо действительно являлись толстокожими и непонятливыми, либо они становились таковыми, когда им невыгодно было что-либо понимать. Как кинозвезда улыбаясь Мелиссе, мистер Эстелл открыл перед нею дверь в дом, словно он был его хозяином, и подождал, пока все дамы (миссис Эстелл с гордым и недоступным видом шагала впереди всех) пройдут в приёмный холл. Следом втиснулся Арчибальд, которому совершенно не нравилось здесь находиться, если только его печальные гримасы и отсутствующие взгляды по сторонам стоило расценивать верно, и лишь затем мистер Эстелл вступил в особняк сам, плотно притворив дверь за собою.

Миссис Эстелл озирала приёмный холл недовольными ярко-зелёными глазами. Габриэль подспудно чувствовала, что мадам готовится произнести гадость: по любому поводу, – и теперь ищет этот повод, чтобы снова выразить своё недовольство. Ей не пришлось искать долго, она впилась взглядом гарпии в ступени лестницы и произнесла шипящим змеиным голосом:

– Девушка! Что это такое?

Мелисса хранила гордое молчание. Впрочем, это не подействовало на миссис Эстелл. Осмотревшись, она подошла к ступеням, поставила на них одну ногу и звучно постучала по ступени каблуком. Неприятный цокающий звук отдался от сводчатых высоких потолков зала.

– Здесь нет ковровой дорожки, – процедила миссис Эстелл звучно. – Когда хозяйкой была мадам, всё было ослепительно и величественно. Увы, Бертрам совершенно не…

– Габриэла, милая, всё это было, – напирая на последнее слово, проговорил мистер Эстелл и снова обратил к Мелиссе, чьи плечи тряслись уже довольно ощутимо, извиняющиеся глаза: – Прошу прощения, прошу прощения!

– Ещё одно слово, – пробормотала Мелисса себе под нос, ни к кому явно не обращаясь, – и я их всех, я их…

Габриэль понимающе склонила голову: когда она смотрела в надменные лица семейки Эстеллов, она чувствовала ту же самую злость и неприятие по отношению к ним, то же желание немедленно выставить их за порог, несмотря на то, что этот дом не принадлежал ей и, следовательно, она не имела никаких прав в нём распоряжаться. Арчибальд Эстелл сделал неловкий шаг поближе к ним; Мелисса гордо и холодно отстранилась. Арчибальд оскорблённо закусил губу.

– Может, чаю или кофе? – кривясь от омерзения, спросила Мелисса.

Миссис Эстелл не заметила ни одной из её гримас, а мистер Эстелл, хотя он их прекрасно видел, предпочёл притвориться, будто бы Мелисса задала этот учтивый вопрос с таким же учтивым выражением лица. «Подкаблучник», – легко определила Габриэль.

– Пожалуй, я не откажусь от хорошего кофе, – согласилась миссис Эстелл надменным тоном, – только, девушка…

– Меня зовут Мелисса! – прорычала та, сузив глаза и агрессивно выгнув шею.

– Не вижу особенной чести в том, чтобы так именоваться, – свысока обронила миссис Эстелл и продолжила говорить так, словно её ничто не прерывало: – Мелисса, раз тебе так угодно, не вздумай наливать в мою чашку ту бурду, на которой живёт и работает Бертрам и которую вы почему-то считаете кофе. Я требую настоящего, не молотого, а зернового кофе, вывезенного из той страны, где кофейные деревья есть.

– А если у меня нет такого кофе, мадам? – провокационно поинтересовалась Мелисса.

– Значит, сходи в магазин или пошли туда вот эту девочку, – миссис Эстелл брезгливо поморщилась в сторону Габриэль, которая, сочтя себя оскорблённой, по-звериному оскалилась. – Ведь ты тут горничной подрабатываешь, верно?

– Неверно, – огрызнулась Габриэль, – я её подруга! И мой дед – хозяин корпорации «Хаэн Камфортэбл!»

У мистера Эстелла в глазах заблестело уважение, однако миссис Эстелл нисколько не впечатлилась. Она посмотрела на Габриэль с высокомерным отчуждённым видом, а затем проронила, словно с сожалением тратя свои слова на такую, как она:

– Ах, это твой отец – тот несчастный неудачник, который прогорает раз за разом и сейчас едва тащит на себе несчастненький, потрёпанный, никому не нужный магазинишко, что, конечно, вот-вот закроют?

– Не закроют, – окрысилась Габриэль, – с чего Вы так в этом уверены?

– Людей, которые умеют делать деньги, – снисходительно улыбнулась миссис Эстелл, – видно сразу.

– Габриэла, хватит уже! – со страданием простонал мистер Эстелл, и только тогда его склочная супруга соизволила умолкнуть.

Вернее, она умолкла не столько по просьбе Бальтазара – она перестала хоть сколько-то его уважать с тех пор, как стала его женой, – а сколько потому, что поняла сама: она не продержится в этом доме ни одной лишней минуты, если продолжит показывать своё недовольство Бертрамом, его домом и воспитанницей, которая, кстати, не понравилась миссис Эстелл с первого взгляда. Она глубоко вздохнула и провела пальцем по широким перилам лестницы.

– Вы проводите нас в столовую? – спокойно и уже намного более вежливо спросила она.

У Мелиссы на лбу пролегли глубокие складки.

– Хорошо, – пробурчала она, – следуйте за мной, господа. Габриэль, – она обернулась к застывшей на ступенях подруге и, пользуясь тем, что ни мистер, ни миссис Эстеллы, ни Арчибальд не могли этого увидеть, сделала свои глаза печальными и умоляющими, словно у собаки, что в дождливый день сидит под дверью хозяйского дома. – Габриэль, ты же поможешь мне?

– Помогу, – с неохотой отозвалась Габриэль и, не дожидаясь прямых просьб, вразвалку потопала вниз, к двери, прятавшейся сбоку от лестницы и ведущей в уютную, тёплую и приветливую кухню, которая нравилась Габриэль куда больше холодной, необжитой и суровой столовой. Вслед ей нёсся требовательный окрик миссис Эстелл:

– Не забудь, что кофе должен быть непременно высшего качества! И положи мне две ложки сахара, причём не забудь добавить сливок, именно сливок, а не тех маловразумительных полуфабрикатов, которыми вы наверняка питаетесь!

Габриэль поспешно хлопнула дверью и прижалась спиной к гладкой, обитой новыми обоями стене коридора, чтобы изолировать себя от ненатурально высокого голоса миссис Эстелл, который начинал вызывать в ней тошноту. Неподалёку находилась малая гостиная, там, как Габриэль могла слышать, работал телевизор и негромко разговаривали девочки, а мальчики открыто выражали своё недовольство.

– Да неужели они там торт стряпают? – шутливо простонал Патрик. – Мой желудок похож на трубу неисправного пылесоса: если его сейчас же не накормить, он всосёт сначала мои кишки, а потом и всего меня.

– Не говори глупостей, – промолвила Люсинда, – думаю, нам всего лишь стоит пойти и поискать их.

– Мы слишком долго ждём, – проворчал Стивен, – скоро моя мать начнёт обрывать провода и требовать объяснений, почему я не предупредил её, что буду у Эстеллов. Кажется мне, ребята, не слишком ей нравится, что я здесь бываю.

– Бабушке тоже, – сумрачно прошептала Оона.

– Но ведь мы всё-таки пришли, – решительно сказала Люсинда, – стало быть, нет повода унывать. Давайте разыщем девочек и заодно подкрепимся.

Габриэль стояла в дверях кухни, слушала эти разговоры и мрачно смотрела на кофемолку. Ей категорически не хотелось что-либо делать ради этих противных Эстеллов, которые смели помыкать ею, насмехаться над нею, Мелиссой и Бертрамом… при мысли о том, что основная волна недовольства мадам была направлена именно на него, в ней вскипала дикая и необузданная ярость.

«Ну и зачем? Зачем я всё это делаю? – уныло спросила она у себя. – Он никогда не узнает, на что я готова ради него, равно как он никогда не оценит моих стараний. Стало быть… если всё напрасно… получается, что я могу действовать только ради своих друзей и ради самой себя. Ведь это мне же выгодно, значит, не будет бесполезной тратой сил и времени. Я могу убеждать себя в этом сколько угодно, однако я в любом случае каждой частичкой своей души, таясь от здравого смысла, буду отдавать Эстеллу добро и пользу от каждого своего хорошего поступка. Звучит слащаво и глупо, но это так». – Она протяжно вздохнула.

«Соберись, Габриэль! Забудь об Эстелле… хотя как можно забыть, если его так мерзко оскорбила женщина, о которой я слышала столько всего плохого! И о Мелиссе… и о ребятах… ведь их унижают в этом доме! Если бы он был моим, я не запустила бы за порог никого из этой семьи, даже если бы они ползали у меня в ногах!»

– Габриэль?

Голос Джоанны, послышавшийся из коридора, заставил её вздрогнуть и неловко вывернуться, словно выпутываясь из кокона собственных тяжёлых мыслей. Габриэль столкнулась взглядом с осуждающим лицом Джоанны, за которой толпились все остальные ребята, находившиеся не в лучшем расположении духа.

– Габриэль, – поинтересовалась Джоанна спокойным – даже слишком спокойным голосомо, – где Мелисса?

– Встречает гостей, – глухо пробурчала Габриэль.

– Каких? – удивился Патрик. – Хочешь сказать, что… Эстеллы… Эстеллы приехали?

– Ну да, – голос у Габриэль был отчуждённый, слова она выговаривала монотонно, будто медленно-медленно пережёвывая их. – И уже давно.

– И…и как? – у Стивена заблестели глаза.

– Плохо, – лаконично отозвалась Габриэль.

Стоять лицом к лицу с растревоженной толпой ей было не только неприятно, сколько страшно, словно эта толпа, состоявшая сплошь из её близких знакомых и друзей, могла наброситься на неё и растерзать, если какие-то её слова окажутся не слишком приятными. Габриэль прошествовала к кофемолке и пробежалась пальцами по навесным шкафчикам над тумбами. Она раскрывала и затворяла вновь каждый из этих шкафчиков по несколько раз, лишь бы успокоиться, и не столько искала то, что было ей нужно, сколько заворожённо следила за равномерным открытием и закрытием новых блестящих дверок. То, что находилось за ними, не могло остановить на себе даже невнимательного её взгляда.