Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

Утро первого дня в отряде для Батурина началось сразу после того, как он, едва сомкнув веки, был пробуждён скрипучим голосом комиссара Кротича: «Бо-ойцы, бо-оля, подъём, бо-оля!» Взорвавшее Олега возбуждение не проходило и теперь, когда он стоял на линейке.

Распределение бригад по объектам производил сам командир Карим Гайсанов:

– Первая бригада – на водоканале, вторая – на строительстве дороги, третья – на ЖБИ, четвёртая, арматурщики – там же.

– «Халтурщики», – хихикнул Щчук, в то время как Олег думал и говорил себе сам: «Деловой! Без лишних слов».

Батурин оказался в первой бригаде и начал первые шаги в ССО с откручивания гаек на опорных сваях под опалубкой первого этажа будущего административно-бытового корпуса, получившего аббревиатуру: АБК. Уже к десяти часам стало жарко и душно. Температура, как сообщил лениво прохаживающийся по объекту Мишель Станиславович, прозванный «Станиславский», достигла 34 градусов в тени.

Суетливая возня под рамбалками фундаментов измотала Олега. Долгополов же, как щенка, бросал его то откручивать гайки, то перетаскивать падавшие на песок и в воду опалубочные доски, то снова откручивать гайки на стягивающих опалубку хомутах. В этой изматывающей чехарде в течение всего дня и прошло крещение молодого бойца. К концу дня Олег уже еле волочил ноги, вслушиваясь теперь только в то, что происходило у него внутри. А внутри, за грудной клеткой, всё сильнее и сильнее билась какая – то погибающая птица. А ведь это было то самое, как думал раньше Олег, тренированное сердце. Залезая под рамбалку на полусогнутых ногах с удушающим вдыханием в зажатые неестественными позами лёгкие маслянисто – гнилого воздуха, он ощущал сдавленное тяжёлое сердце, бессильно метавшееся во всё больше и больше увеличивавшейся пустоте груди.

Батурин в страхе ждал очередного приказа Долгополова. «Если это будет: „Перетащи вон те доски вон туда“… – Это будет всё! Конец!» – думал задыхающийся Олег, вылезая в тысячный раз из-под рамбалки. Сил не было даже затолкнуть спасительную порцию воздуха в схлопнувшиеся мешки лёгких.

«Неужели Соболевская была права?», – хватая жадно обессиленными губами маслянистый воздух, думал Олег.

Но… Опытный бригадир прекрасно понимал, что он уже досмаковал свою последнюю каплю мести, но… Ещё не бросив игры в услаждение своего себялюбия, подозвал Батурина к себе и, как показалось Олегу, начал с издёвки:

– Ну, что, орёл, ты, я вижу, не заработался. Давай – ка, махни на хозобъект, – это был, Олег уже знал, фундамент под будущий машинный зал водостанции.

«Доски!», – мучительно – медленно начало падать сердце Олега в ватную удушающую пустоту. Но Долгополов кончил так, что у бойца выросли крылья.

– Там надо из опалубки вымести щепки…

Неопытный боец, носившийся с радостной лёгкостью вначале, с озлобленным злорадством на своё бессилие потом, бросился снова бегом выполнять приказ, приняв его как награду.

После ужина, когда собрался весь отряд в здании школы, и вновь прибывшие и старожилы с пристрастным вниманием рассматривали друг друга, стараясь не упустить нечто такое в чертах, в повадках изучаемых, что, как в зеркале, могло отразиться и в самих изучающих.

Батурину, снова обретшему силы, хотелось по – щенячьи излить неизвестно откуда нахлынувшие чувства дружбы и преданности. Хотелось кого-то согреть тем теплом, которым задышало его обессилевшее за день сердце. Он смотрел на полных жизнерадостной силы знакомых уже и ещё незнакомых ребят, и они казались ему красивыми и родными.

Неожиданно выплыл из ниоткуда Боря Радько. Батурин поразился его посеревшему осунувшемуся лицу. Даже тогда, когда они тренировались у экспрессивного с металлическим голосом тренера сборной университета по футболу Жаркова Виктора Ивановича, Олег не видел таким обескровленным Бориса. Ему стало жаль его, как брата.

– Боря!

– Олежек!

– Ну, как ты?

А ты? – Радько оказался в бригаде арматурщиков и за день и наглотался едкого дыма сварки, и натаскался девятиметровых стальных арматурин.

– Здорово!

– Здорово! – как эхо несколько раз они прохрипели друг другу единственное, что они ещё могли позволить себе признать из того хаоса изматывающих дел и отупляющей усталости дня. Но им казалось, что это «Здорово!» так мало и ничтожно в охватившей их эйфории, что они решили найти ещё нечто такое, что могло бы связать их, как клятвой. И оно нашлось. Через полтора часа они, брюнет и блондин, вышли бритоголовыми красавцами из местной парикмахерской, сопровождаемые злыми шутками выходивших из бани бойцов.

– Смотри-ка: салаги зелёные, как огурчики…

– А пупырышки, пупырышки тоже сбрили?

– Это мы гигиены ради, – отшучивались Олег с Борисом.

– Ради гиены надо б все головки сбрить…

– И те и другие, – каверзничали бойцы.

– Нет! Что-то надо оставить и для гиен, чтобы посылать знать куда и кого, – огрызнулся Боря Радько, как и в игре на футбольном поле, когда не прощал подковырок соперников.

Солнце ещё светило, и многие слонялись по двору школы, не зная, куда себя деть.

– Слушай! Ты десятиборьем не занимался? – раздалось у самого уха Олега. Чьи-то тяжёлые сильные руки легли на его плечи.

– Приходилось, – ответил удивлённый Батурин.

– То-то я и смотрю что-то знакомое. С Николай Николаевичем Шукленковым?

– Да!

– Да, постой, постой, это же о тебе мне говорил Игорь Платов. Не дал ты ему спокойно дожить пятый курс.

– Был грех. Но Игорёк – это же настоящий Геракл! По всем статьям его не одолеть!

– Ты тоже хорош! Гладиатор, настоящий гладиатор! – осматривал Олега, как патриций, покупающий раба, обратившийся. Его длинное костистое лицо, двойника Кирка Дугласа, сыгравшего роль Спартака, перечёркивал кривой, по всей вероятности, сломанный, нос. Ежесекундно меняющиеся тонкие линии губ, словно спицы, плели завораживающую сеть гипнотизирующих слов. И это, как показывал опыт его жизни, особенно безотказно действовало на женщин.

– Ты что, только что прилетел?

– Да, вчера.

– Здорово! Виталий Сергеевич, иди скорее сюда! – обратился он к подходившему к ним уже далеко не студенческого возраста мужчине.

– Je vous ames внимательно, – наигранно смешивая русский и французский, ответил Виталий. Его искрившиеся голубоватыми огоньками глаза порхали под несколько бесформенным большим костистым лбом, словно две бабочки под сочком. Вдобавок к охотничьему оценивающему инстинкту добытчика он повёл остреньким носом в сторону Олега и лукаво спросил: – Что найден объект?

– Йес, сэр! Ты только посмотри! – продолжал восхищаться Олегом первый. – Это же таран! Тореадор! Первый этап обеспечен!

– А он занимался лёгкой?

Олег уже понимал о чём идёт речь и чувствовал, как к горлу приливает радость от того, что он только одним видом доставляет какое – то удовольствие этим двум незнакомцам.

– Это Виталий Игнатов, зав. лабораторией МАИ, – представил Виталия первый.

– А это – Грач. В кавычках Грачик…

– Иди ты. Володя Грайчихин, – толкая в плечо Игнатова, представился Олегу «Грач».

– Олег Батурин, – выдохнул и Олег.

– Завтра спартакиада народов Якутии. Мы хотим выставить команду на эстафету. Первый этап твой! Придёшь первым в награду получишь сахалярочку. Здесь есть такие! Пальчики оближешь. Весь день всю ночь будет гудёж. Праздник всречи солнца: Ысыах Хайалар. Якуты встречают первые лучи солнца самого длинного дня года, – заливался соловьём Грач, показывая большого знатока традиций народов Якутии и успешного любителя женщин.

Олег, не говоря уже ни слова, радостно кивал головой, всецело предоставляя себя чуть ли не в полное распоряжение этим сказочным отрядным спортсменам – богатырям.

– Гладиатор! Витальеро, теперь у нас свой гладиатор! – лаская и руками, и озарёнными ещё голубым небом Якутска глазами, восхищался бритоголовым Батуриным Грайчихин. Его некрасивое длинное с вытянутым курносящимся кончиком носа лицо играло нескрываемым восхищением. Так восхищаются знатоки и ценители чистокровных скакунов, неожиданно обнаруженных ими на аукционе.