Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

Но для Олега в эти минуты, ни один жест окружающих, ни одно слово не могли вызвать никакого другого чувства, как только чувства любви, при котором казалось, что его не могут не любить, не могут им не восхищаться так же, как и он не мог не восхищаться другими. Он уже был среди них и любил их так же сильно, как когда – то, в Актовом зале МГУ, ненавидел.

Передавалось ли это чувство новым знакомым или ему это только казалось, но ему так хотелось, чтобы этот огонь единения кипел и в их сердцах.

На следующий день было продолжение вживания в это единение.

Утреннее высокое солнце заливало шумный стадион и сосновый бор на окрестных холмах. Толпы празднично одетых людей шли и шли к стадиону, превратившемуся в гигантский динамик, излучавший в разверзнувшееся голубой бездной небо нескончаемый поток музыки, команд и сообщений. Голоса дикторов вибрировали упоительной торжественностью, захлёстывали трибуну за трибуной, переливаясь через края каменной чащи, растекались по улочкам и проспектам, домам и квартирам, не оставляя ни одного человека непробуждённым.

Спортивная окрыляющая праздничность царила над всем и во всех. Любому желающему было под силу заглянуть в сказочный калейдоскоп гигантской арены. На матовом, хотя и с чёрными проплешинами, зелёном поле – экране сменялись картины за картиной: то быстрые и стройные бегуны проносились к финишной ленточке в едином порыве, то тяжёлые и медлительные батыры подолгу успокаивали друг друга в магических шаманских танцах. В танцах, заканчивавшихся вдруг неожиданными взрывами сплетшихся тел. Неудержимость этих взрывов силы и страсти эхом проносилась по трибунам, как зеркало, разбиваясь вдребезги на тысячи осколков буйства побед и мук поражений.

Среди сотен спортсменов затерялись готовящиеся к эстафете 4 по 100 и бегуны «Эфиопа».

Олег Батурин пробежался по сосновому бору, сделал привычную для себя разминку, но так и не разогревшись, не почувствовал обычной силы и свежести в теле.

– Не адаптировался, – заключил Виталий Игнатов, выполнявший роль тренера команды эстафетчиков, и предложил какие-то таблетки.

– «Допинг?», – хотел отказаться Олег.

Но, взглянув на Виталия, понял, что не может сделать этого. Глаза Игнатова смотрели требовательно и просительно, будто от того возьмёт или не возьмёт Олег таблетку зависела жизнь самого Виталия. А Олегу так хотелось ничем не обидеть нового друга.

Старт первому этапу эстафеты был дан тут же.

Батурин понёсся по угольно-гариевой дорожке с лёгкостью возможной для живущих на Земле только во сне.

В этой стометровке Батуриным ощутилась вдруг невесомость его бега-паренья.

Ему земному, пробегающему метр за метром отведённую часть на его долю круга, невозможно было лететь с быстротой того Батурина – вселенского – ничем не задерживаемого бога, пронзающего многомерье пространств. А он летел! Что это было? Неадаптированность или допинг? Ощущение полёта показывало Олегу его самого со стороны: блестевшие потом обнажённые мускулистые плечи с втянувшейся в них бритой головой делали его трёхголовой биомашиной, взвихряющей воздух в себе и вокруг себя.

Батурин первым из бегущих передал эстафетную палочку второсотенщику Васе Ромасе (так называл Виталий Игнатов Ромашёва, стеснительного преподавателя экономфака).

Несколько выигранных Олегом метров дистанции были растеряны Васей (тут же, в сердцах, переименованным Виталием в Васю ?Растерясю).

Бежавший на третьем этапе Володя Грайчихин начал бег серьёзным, даже немного растерянным, а заканчивал его парящим, сияющим и восторженным, как ребёнок.

Ему почти удалось отыграть у своих соперников по забегу образовавшееся после второй стометровки отставание.

На заключительной уже сжигал сверкающими взглядами финиш, злой и неудержимый на короткой дистанции, Валя Луцков. Его сухое, корявое от выпиравших локтей и коленок тело проламывало пространство и уходило и уходило сантиметр за сантиметром от вполне достойных выиграть эту эстафету бегунов.

Очередной забег был тоже в золотой копилке эфиопов, но в финал Райчихинскую четвёрку не включили. Время их было лучшим, и устроители аргументировали свой отказ внеконкурсным выступлением команды «Эфиоп», а потому и не претендующей на финальную часть.

Но радостное настроение победителей не изменилось.

Повсюду гремела праздничная музыка, была свобода, был настоящий праздник молодости, романтики далёких неведомых ещё несколько дней назад краёв, а теперь ставших близкими, родными.

Были ещё матчи на баскетбольных и волейбольных площадках и изнурительный турнир по футболу, в финале которого был победный гол Володи Чирикина с угловой подачи Олега. Так что под занавес соревнований эта победа увенчала усилия эфиопов и как бы расставила точки над «кто есть кто».

Спартакиада Народов Севера заканчивалась, но столы и знамёна, палатки и шатры с разгорающимися возле кострами украшали огромную территорию – долину Туймааду, отведённую под торжество Ысыах Хайалара. Не покидали трибун, пришатровых площадок зрители и болельщики, бойцы и спортсмены, горячо жестикулируя, доказывая друг другу кто сильнее, быстрее. Лучшим из лучших предстояло готовиться к Международным Ёрдынским играм, вернувшим великие традиции силы и духа народов Азии у горы Ёрд на Байкале.

Сотни бойцов ВССО – и участвовавшие в состязаниях, и болевшие на трибунах – ринулись со стадиона к кипевшим праздничным торжеством этническим представлениям. С особым чувством исполненного долга чуть ли не в первых рядах шествовал и Батурин.

Жажда и голод стали пробуждаться с запахами оладий из молока оленей с зазвучавшими словами: «Пиво! Пиво! Пиво! Бархатное!»

– Бархатное?! – читали на этикетке бойцы, окружавшие продавцов передвижных пивных точек, подпиравших стенданы – столбы небожителей.

– Спасибо, земляк, удружил.

– А ну давай наливай!

– Попробуем.

– Пиво как пиво, водой не разбавлено, – отвечал продавец.

Бойцы покупали, и тут же прикладываясь к пенному напитку, морщась, сплёвывали терпковатую коричневую жидкость, лишь отдалённо напоминающую то, что должно было называться: «Пиво!»

– Да Барахытный, Барахытный, ядовито «ыкая», подтрунивал над ребятами коренастый якут, – А какым жы ыму быт, кагды полгода в чану барахтался утопший рабочий.

Слова якута, залпом осушившего пятую бутылку, были восприняты как розыгрыш.

Посыпались шутки со всех сторон:

– К такому пиву ни воблы, ни чебака не надо.

– За такой сервис надо втридорога брать.

От стадиона потоки зелёных курток потекли к Лене, на широкую дамбу, отрезавшую город от могучей реки.

Хмель молодости и силы одурманили город. Здесь и зажжение священного огня и аоусоохай – танец, как говорили местные на три дня три ночи, и консохай – борьба местных и приезжих бытыров.

Везде: на улицах, на дамбе, на берегах реки, где шли, бежали, лежали, плавали тысячи праздно-свободных людей, – в упоительно-ласковых лучах долгого северного солнца бурлила жизнь.

Студенты из самых разных отрядов рассматривали друг друга, с нескрываемым любопытством читая названия отрядов и вузов на куртках и эмблемах, удивляясь не только географии, но и уже заметной могучести многих как юных, так и уже входящих в зрелый возраст мужчин.

Представительницы же прекрасной половины сиреноподобно улавливали, заманивали в свои магические сети глаза и сердца первых, словно парки плетя неразрывную цепь поколений, соединяя звено за звеном любопытство, силу и страсть в животворные капканы любви.

Местные молоденькие русские и якутские девушки жаркими глазами и улыбками пожирали гордых своим положением и вниманием бойцов.

Опытные же женщины фуриями притягивали готовых к любовным утехам не менее опытных или изнывающих зовом плоти, желанием трепетной близости студентов.

И уж кому, кому, а эмгэушникам везло в женском внимании особенно. Понимая это, бойцы ССО МГУ им. Ломоносова играли на фирменных регалиях, выставляли красовавшиеся на рукавах эмблемы, чтобы как можно быстрей и с полным успехом воспользоваться плодами рекламы и, несмотря на запреты и запугивания блюстителей нравственности командиров, комиссаров, штабистов, исчезать вечерами из отрядов.

– Грачик, взгляни, твоя лебёдушка плывёт, – заговорщицки обратился к Володе Грайчихину Виталий, засверкавшими голубыми глазами и бровями порхая вперёд, показывая кивком головы направление.

– Виталя, ну какой я тебе «Грачик»? – наиграно кривя губы, незлобиво отворковал Грайчихин.

– А кто же ты? Гусь лапчатый что ли?

– А ещё товарищ, – укоризненно оттолкнул Виталия Владимир.

– Ах ты, свинья! – продолжая игру, бросился на Грайчихина Виталий. – Недаром говорят: гусь свинье не товарищ!