Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– Пусть платят за простой! – решительно потребовал комиссар, продолжая создавать игнорирующую двусмысленность атмосферу делового разговора.

– Ага, держи карман шире, – зло и хватко придушил на корню мысль об оплачиваемых простоях опытный Пройдоха.

– А договор? Как будто договор существует только для нас. Вместо трёх самосвалов в день ни одного за целую неделю, вместо двух кранов, даже носилки приходится самим делать, – раскладывал по полочкам договорные провалы Сухов.

Олег Батурин понял, что юристы не хотят пускать его в свой круг и, не настаивая на том, что ему всё известно, спокойно и немного насмешливо наблюдал неумелое ретирование заговорщиков.

– Эх, звали нас на Камчатку, на Сахалин, на БАМ, а мы сюда… на передовую… Железке шпалы мазать… – заскулил уже не по-бойцовски Щчук.

– Ладно, давай кончать с этой кучей. Олег, где твой напарник? Опять опаздываете. Быстро берите носилки, и давай загружать Щчука и Женьку, не видишь, простаивают?! – зачастил куратор-распорядитель Александр Сухов.

– Вижу, вижу! – процедил сквозь зубы теперь уже взорвавшийся весь внутри Батурин.

– Видишь, так чего же стоишь?! Давай вкалывай! – обрубил разговор Сухов.

Через пару часов Батурин и Игнатов ничего не оставили от последней кучи блоков – тридцатикиллограмовых бетонных камней, подняв их все к участкам соседних звеньев, а оставшийся бой и разбросанные по периметру здания бетонные болванки перетаскали на носилках к своему участку, старательно укладывая их возле стены. Ещё через час от всего этого не осталось камня на камне, но на здании АБК будто бы ничего и не прибавилось в размерах. И снова простой…

– О, смотрите! Районный штаб пожаловал, – лениво приподнимаясь на локтях, процедил сквозь зубы лежавший на поддонах Владимир Щчук.

– Сюда, сюда, гостёчки дорогие, – делая акцент на слове «дорогие», пригласил он появившихся из-за угла столовой и остановившихся в нерешительности двух молодых людей в зелёных чистеньких костюмах бойцов ССО, будто бы только что одетых и резко отличавшихся от уже запылёных, просолёных и выгоревших на солнце костюмов рядовых бойцов.

Секундная нерешительность испуганной птицей слетела с лиц командира Бронислава Розовского. Паромов начальственно бодро, как делает молодой ещё не имеющий авторитета, назначенный избранник, заговорил, думая, что берёт быка за рога:

– Что делаете, товарищи?

– Сами видите, лежим, – ответил ему в тон Щчук.

– Как это «лежим?!» – удивлённо возмутился Вячеслав.

– А вот так, лежим и лежим, – продолжал издеваться Владимир Щчук. – Как черепаха: «Я на солнышке лежу, всё лежу!»

– Сейчас лежите, а потом возмущаетесь, что вам мало платят, – резонировал комиссар. – Где это видано, чтобы за лежание платили? А?

– Не будут платить, и лежать не будем… – с издёвкой, вызвавшей неожиданный взрыв смеха, подлил масла в огонь Олег Батурин.

– Смех сквозь слёзы, – вступил в разговор Анатолий Кротич, поднимаясь с поддона. – А лежим, потому что ни в одной инструкции не указано, что во время простоя нужно стоять, а не лежать.

– Мудрёно закрутил. Ближе к делу, товарищи, – пытаясь сбить шутливый тон, сказал Бронислав Розовский. – Объясните, что происходит у вас на объекте, в отряде. Мы, как раз, для этого и прибыли.

– В отряде никаких происшествий, на объекте тоже тишь да благодать. Сорок человек уже три недели сидят без дела. И ни у кого нигде не чешется. До сих пор нет ни нарядов на выполняемые работы, ни стройматериалов, ни техники, ни даже носилок. Положение аховое. С армянами-шабашниками торгуемся. Вчера на носилки и поддоны двадцать досок у них выпросили. Полтора часа клянчили. Благо времени невпроворот. Под залог отпустили полтора десятка необрезухи. Фотоаппарат Canon Пройдохин с алярмом зазвенит уж точно, бо-о-ля, – небрежно твердил Кротич, то ли забавляясь, то ли издеваясь неизвестно над кем.

– Командиру говорили об этом? – деловито справился Бронислав.

– Гм, думаете, он у нас есть? – сощурив злые глаза, парировал Пройдоха.

– Не думаем, а знаем, – ответил ему Розовский, уничижительным взглядом показывая несостоятельность заявления Евгения.

– Вот и он то же самое говорит, что не думает, а знает. Поэтому мы и лежим, а не работаем, – ядовито срезал Сухов.

– Но всё же? – пошёл на умиротворение Бронислав. – Где командир?

– Ищет новые объекты, да на стороне шабашит, – твёрдо заявил Щчук.

– Такие заявления надо обосновывать, товарищи, а не бросаться ими налево и направо, – трибунно продекларировал Паромов.

– Ах, извините. Ошибочка получилась. Вон наш командир, впереди отряда на лихом белом коне скачет, – расшаркиваясь картинно-жеманно затараторил Сухов Александр. – Или вам мало того, что мы бездельничаем бесплатно, так ещё хотите, чтобы и следствие бесплатно вели. На это есть другие товарищи. Например, штабисты наши родные на – а – нахлебники.

– А куда ваш штаб смотрит? – снова взял слово комиссар.

– Туда же, – попытался раскрыть глаза штабистам Кротич, как никто другой, понимая, что такого удобного случая выхода на районный штаб ему ещё долго не представиться.

– Есть несколько человек, приближённых дружков Гайсанова, из которых формально создан штаб отряда. А на самом деле…

– А на самом деле? – повернул к нему своё широкое в обрамлении огненно-рыжих волос веснушчатое лицо Розовский.

– А на самом деле они собираются вечерами и за коньяком, купленным на отрядные деньги в Москве, травят анекдоты, да режутся в карты… И не в дурака даже, а в дураков, которым ни лежать, ни работать не дают, – добавил зло и надменно Евгений Пройдоха.

– Не может этого быть! – деланно возмутился комиссар райштаба Вячеслав Паромов.

– Может, не может, может, не может, давайте погадаем… – затрещал Сухов.

– А что ж ваш комиссар? – снова спросил Вячеслав.

Наступило тягостное молчанье.

– Кто у вас комиссар? – повторил вопросительно и настойчиво Паромов.

– Я… – уныло, но с достоинством ответил, наконец, Кротич.

– Вы?! Ну, и что же вы, что-нибудь предпринимали в организации работ?

– Я поставлен рядовым членом в первую бригаду и, конечно же, не могу быть в курсе всеотрядных дел.

– Кем поставлены?

– Гайсановым.

– Хорошо. Надо срочно разобраться, – обращаясь к Розовскому Брониславу, сказал Паромов.

– Мы разберёмся и примем меры, – деловито и обнадёживающе заключил командир районного штаба, направляясь в столовую.

Командир и комиссар райштаба, плотно пообедав в эфиопской столовой, спешно уехали, больше ни с кем не разговаривая и ничего не осматривая в этом отряде.

Евгений Пройдоха и Анатолий Кротич, настороженно выждав три дня, после очередного разговора со всей группой, самоуглублённо отдалявшейся от всех общей только для них заботой, стали исчезать поочерёдно с объекта: с утра до обеда один, с обеда до вечера другой. Порой их обоих не было на водоканале до самого ужина. Виталия Сергеевича Игнатова перебросили в группу дорожников, и Батурин оказался по существу даже не в вакууме образованного вокруг него неприятия, а в эпицентре психофизического поля, создаваемого юристами то взглядами, то ухмылками, то просто неприязненным окриком или злонамеренным игнорированием.

Олегу не с кем было не то, чтобы посоветоваться, обсудить происходящее, а иногда в течение целого дня переброситься словом. И он, когда была работа, замыкался в самом себе и без подсобника Виталия Игнатова стремился выложить в стену все блоки, какие поднимал сам для себя, стремясь сделать кладки больше чем Щчук и Пройдоха. Но, несмотря на то, что его стена росла явно быстрей и была выше, чем у конкурентов, каждый раз при подведении итогов Александром Суховым, оказывалось, что он на последнем, хотя и, как смеялись ребята, на почётном призовом месте.

Только потом, много лет спустя, Батурин поймёт, что в трудной отрядной жизни чаще всего действует закон стада или стаи, когда, для того чтобы объединить и накрепко привязать бойцов к себе, вожак подыскивает среди них «козла отпущения». Затем, заряжая всех своей идеей, все неудачи и промахи, а самое главное – обман и надувательство всех, растущее недовольство, усталость и инстинктивное чувство страха быть обделённым или отброшенным в сторону при дележе добычи, разряжает напряжение на человеке-козле, как на громоотводе.