Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– Тогда я того… – просиял Владимир, взмахивая руками, словно изображая гуся и довольно смеясь, что сейчас срежет друга своим беспощадным ответом, запрыгал, загоготал.

– Га-га-га! Спасибо за компанию. С твоего позволения я полетел, – Грайчихин, лёгким стелящимся шагом опытного, почувствовавшего добычу хищника, унёсся навстречу полногрудой и пышноволосой женщине, широкой, радостной улыбкой сиявшей своему новому герою.

– Эллочка…, – подмигнул Виталий Олегу, с нескрываемым интересом следившему за сценой встречи Грайчихина с очередной подружкой. – Не боись. Найдём и тебе.

– Хочешь и из меня гуся сделать? – наигрывая смущение, улыбался Олег.

– Не петухами ж нам быть, не в гастроном же ходить французских голых баб смотреть, – процедил сквозь зубы Виталий, отечески похлопав Олега по плечу. Батурин же в этот момент увидел чуть ли не Венеру, выходящую из красочных волн празднующих горожан. Небыкновенно красивая девушка, закончив интервью с молодыми, обвешанными аппаратами и камерами приезжими акулами СМИ, садилась в чёрную «Волгу», грациозно вздёргивая длинные полы национального наряда. Кто-то из местных проконсультировал: «Журналисточка Алкина из газеты «Якутия».

– Да, да, Кабальеро, – это и есть тот луч солнца, ради которого можно протанцевать здесь и не три, а тридцать три ночи, – заметил Виталий Игнатов Олегу. Но ни в эту, ни в следующие ночи, если можно назвать два часа без солнца над горизонтом якутскую ночь ночью, ни Олегу, и никому из бойцов, обомлевших от суперкрасавицы, так и не повезло её снова увидеть.

Глава пятая

Заговор

Тридцать юристов, прибывшие в конце июня, были распределены в первую и третью бригады, работавшие на водоканале и на заводе железобетонных изделий.

Руководители СМУ-21 поставили отряд перед дилеммой: или сидеть без работы, или заняться самообслуживанием. ЖБИ был не в состоянии выполнить заказы строительных организаций города своими силами.

Отсутствие полноценного снабжения материалами лихорадило, дезорганизовывало и без того плохо организованные бригады. В отдельных группках поползли склочные, задиристые разговоры. То какие-то ребята видели, что несколько человек из отряда работает на стороне. То шеф-повар «Эфиопа», Гарбуз Савелий, сорокапятилетний седовласый мужик, земляк командира, также как и Карим – родом из Усть-Каменогорска, был пойман ответственными работниками областного штаба на базаре при распродаже отрядных запасов лука, чеснока и томатной пасты, привезённых из Москвы. То будто бы двадцать бутылок коньяку из двадцати четырёх, привезённых тоже из Москвы на так называемое «подмазывание», утекли на командирских обмывах заседаний и штабприёмов нужных гостей.

Сам Карим Гайсанов выплывал, как солнышко, утром перед линейкой отряда и тут же исчезал, иногда даже не завтракая, на весь день в неизвестном направлении.

Для большей организованности линейка стала проводиться в семь часов пятнадцать минут, до завтрака, а не после него, как было раньше. Бодрый голос командира звучно и хлёстко бил по ушам ещё сонных бойцов то угрозой отправки в Москву, то выставлением коэффициента. Но за завтраком эта обжигающая речь закусывалась холодной вчерашней кашей, заедалась супами из концентратов и запивалась компотами из сухофруктов в обед. В послеобеденное надоевшее уже безделье бойцы хлестали самого командира, хотя и за глаза, но зло и больно:

– Коэффициент ему самому ноль целых х… десятых…

– Не коэффициент ему, а билет на самолёт! – яростно выкрикивали вновь прибывшие юристы.

– Где командир, сэр Гей? – спрашивали они Сергея Долгополова.

– Ищет новые объекты, – успокаивал тот.

– Знаем, какие объекты и для кого. Кому объекты, а кому объедки, – злились в бессилии студенты юрфака.

– Здесь нужно организовывать, а не линять с главного объекта, – ворчали одни, уставшие ждать, когда подвезут доски, гвозди, арматуру, бетон.

– Пора кончать с этим бездельем, – призывали другие.

– Пока не кончим с бездельником, с бездельем не кончишь, – требовали третьи.

– Кротич, давай-ка иди сюда, поговорим, – услышал как-то Олег Батурин, укладывая блоки в штабель. Чьи это были слова, обращённые к комиссару, пятикурснику юридического, Олег не определил. Однако увидел, как нехотя прошёл в угол одной из комнат АБК щуплый студент, по утрам впалым шамкающим ртом издававший громоподобные команды: «Бойцы, боля, подъём!»

– Слушай, дело серьёзное. Экономисты пятого курса с Гайсановым темнят, что-то затевают, если не шабашат уже на левой…

– Ну да-а… – неверяще протянул Анатолий Кротич

– Что, «ну да»? Что, это значит: «ну нет!»? Ты же видишь, что этот кочевник, татаро-монгол косоглазый, ни дня не бывает на месте. Женька Пройдоха разговаривал с арматурщиками. Половина их бригады уже работает на стороне – кладут какую-то печь. Не напрасно же Гайсанов Емелю-дурачка играет.

– Вся власть у экономистов, – раздался голос Щчука. – Оставят они юристов на бобах. Надо брать власть в свои руки.

– А зачем вы говорите это мне? – ответил на это Кротич. – Об этом надо на собрании говорить.

– Но ты же – комиссар! – сверкнув сталистыми, острыми, словно лезвия, глазами чуть ли ни крикнул Евгений Пройдоха.

– Ну, и что? – так же невозмутимо и спокойно, как и раньше, ответил вопросом комиссар.

– А то, что ты должен об этом сказать не на собрании, а до собрания, на штабе! – со знанием и уверенностью в своих знаниях отрядных процедур отрезал Евгений Пройдоха.

– А я не бываю на штабе, – скривил свои жёсткие губы Анатолий.

– Как так! Ты же комиссар. Ты обязан быть в штабе! Ты второе лицо в отряде! – продолжал чеканить Пройдоха.

– Меня туда никто не вводил, – отвечал на это ещё нисколько не сомневающийся в себе Кротич. – Штаб работал уже целый месяц до нашего приезда, а мы только приехали.

– И тебя до сих пор не ввели в штаб отряда? – зло, стиснув зубы и повернув острые края лезвий глаз так, что невозмутимому Анатолию, даже ему, стало резать в глазах за очками. Он снял очки и, протирая и без того чистые стёкла, выждал, когда резь в глазах прошла, а затем умышленно растягивая слова и кривя тонкие длинные губы, хладнокровно сказал:

– Мне нечего там делать. Да, я и не хочу там быть!

Он медленно надел очки, расползаясь в какой-то загадочной улыбке, явно играя на стресс в собеседниках видимым и известным ему хладнокровием всесильного демона. Насмешливый блеск его мышиного цвета зрачков пробился из-под роговой оправы огромных очков, на какое-то мгновение осветил неподвижные глубокие морщины под ними и потух в тени нависавшего над всем этим высокого, рахитически костистого лба.

Всегда спокойное и тяжелое для глаз собеседника лицо Анатолия Кротича, несмотря на его скользкое и брезгливое выражение, как бы говорило окружающим о внутренней действительно демонической силе и мощи его владельца. Им уже сейчас игралась могущественная роль будущего прокурора. В самом деле, Анатолий мог умело вести игру, не переигрывая, не опережая время, но держа, как он думал, противника на самом острие лезвия.

– Толик, слушай, мы уже говорили со многими своими ребятами. Экономисты трафят. Ты посмотри, кого оставляет Карим на основном объекте? Нас – юристов да шпиков: бритоголового да старого хрыча – завлаба. А кто руководит нами? Бугор кто? Я тебя спрашиваю? – сжимая тяжёлые кулаки, гирями свисавшие на оголённых, узловато-мускулистых плетях рук, вздёргивая хрящеватым выдающимся по-носорожьи носом, обращался к Кротичу Пройдоха.

– Это же земляк командира, а, может быть, и какой-нибудь родственничек. Проснись. Он ни шиша не смыслит в стройке. Как свинья в апельсинах. А с нас глаз не сводит. Коэффициент выставляет каждый день.

– Этот бугор нам станет помойной ямой, – дополнил Сухов. Его худощавая фигура резко дёрнулась, словно проваливаясь в ту самую яму.

– Я куратор, диспетчер бригады каменщиков, а он меня заставляет как салагу таскать то раствор, то блоки складировать. А это не в моей функции. Я должен по штату управлять…

Хотя слушавшие и имели своё мнение на счёт его никому не нужных функций, возражать не могли, понимая, что речь сейчас идёт о другом, и что любая, даже суховская капля может переполнить чашу. А уж кому как не им был известен характер Александра Сухова, безжалостный, нетерпящий по отношению к нему никаких возражений. Олег Батурин уже познакомился с его необъективностью и злопамятством.

С первых же часов, когда Олега и Виталия Сергеевича направили в эту бригаду, Сухов стремился не замечать их хорошей старательной работы и каждый день искал возможности придраться к чему угодно, только бы поставить и того и другого в позу провинившихся, чтобы оценивать их работу каждый день ниже удовлетворительной. Что они не делали, как не выкладывались, Сухов создавал пиковые ситуации. Они должны были сами себе укладывать блоки на поддоны, а затем и подавать их, как и раствор, наверх для кладки стен. Иной же раз не только себе, но и звеньям Щчука и Пройдохи, работу которых Сухов и Кротич выдавали за образец.

– Вот что, комиссар, мы сделаем так: с сегодняшнего дня кто-то из нас, я, ты или Саша будет каждый день незаметно исчезать на пару, другую часиков. Мы проверим все бригады и объекты. Выясним, под каким соусом они проходят у нас и там и тут. Чувствую я, пахнет здесь 137, да и не только 137 уголовки. Потом мы создадим ревкомиссию, которая опрокинет доморощенный штаб Чингизхана-Гайсанхана. Это развяжет нам руки, а всё остальное дело техники. Власть в отряде будет наша…

– И ты будешь командир… – протянул сквозь кривые, так и остававшиеся неподвижными, сухие губы Кротич.

– Ну, ты-то так и будешь комиссарить, если не будешь комиссрать! – твёрдо, обрубающе всякие возражения и кривотолки, отрезал Евгений Пройдоха.

– Я в любом случае буду комиссарить, – прессуя слова жёсткими губами в брезгливое отвращение ко всему и ко всем, сакраментально выдавил Анатолий. – Но, тем не менее, я согласен. Будем делать, как договори…

В этот момент Олег Батурин шагнул из-за кучи блоков, и все стоявшие увидели его и поняли, что он всё слышал.

– И-или… с-с-с… – зашипевши, закончил, поперхнувшийся на последних слогах, но сохранивший внешне присущее ему спокойствие Кротич.

– Или, или, – Щчук резко выругался и, отбросив в сторону флажок с лозунгом: «Даёшь лучшему бойцу 1000!», сказал: – Что нам продолжать?! Или мы будем ритмично работать или, если командир не вытрясет самосвалы сегодня, как обещал, то будем сидеть и в субботу и в… Суббота – завтра. В воскресенье отдыхаем. А это значит, что и в понедельник не будет работы.