Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

Командир отряда Карим Гайсанов.

Начальник штаба Мартынов Георгий.

Комиссар отряда Кротич Анатолий.

– Но я, бо-ля, не подписывал никакого приказа. – возмутился комиссар.

– Меньше спать надо, – процедил сквозь зубы начальник штаба Мартынов.

Объявив этот ошеломительный документ, командир предупредил, что всем, кто нарушит устав бойца ВССО, будет незамедлительно вручён билет на самолёт в Москву.

Несмотря на то, что было воскресенье, Гайсанов, объявив отдых, сам им не воспользовался. Командир спешил, ему нужно было выигрывать время для того, чтобы найти дополнительные варианты или хотя бы один достойный выход из сложившегося положения. И он для всех шёл на встречу с руководящим составом СМУ-2, а на самом деле улетал на полтысячи вёрст от Якутска, где надеялся заключить выгодный договор на горящий подряд.

После завтрака почти весь отряд потянулся на дамбу. Виталий Игнатов и Володя Грайчихин пригласили Олега Батурина составить им компанию на сегодняшний день. Олег чуть ли не со щенячьей радостью и благодарностью бросился обниматься-бороться с обоими, словно хотел показать, что он полностью принадлежит им и готов с ними хоть куда.

Играя волейбольным мячом, они направились, как и все, в сторону Лены. Дамба походила на дорожку огромного муравейника, протоптанную из беспорядочно нагромождённых тяжёлых каменных и лёгких с покривившимися стенами деревянных домов в заросли молоденьких берёзок и кустившегося среди них орешника. Маленький кусочек земли, отвоевавший у могучей реки манёвр и пространство на случай сдержать или хотя бы ослабить натиск её порой неусмиримой стихии, стал и дорогой жизни отдыхающих.

– Грачик, а что произошло с бойцами, что их так? – спросил Виталий Грайчихина, бывшего членом штаба отряда.

– Двое вчера нализались и пьяные отправились к кадрам, прихватив для пущей храбрости ещё бутылочку «Портвейна». Батя одной выпер их вон.

– И что ж?

– А те осушили бутылку, и пустую – в окно. Для убедительности бросили ещё и кирпич.

– Хороши Дон – Жуаны, гм… – хмыкнул Виталий Сергеевич. – А третий?

– Антипов? На штабе Гайсанов говорил, был тоже пьян, не давал спать бойцам, сквернословил и даже оскорбил самого командира, когда он пытался его успокоить, – объяснил Володя Грайчихин.

– Жалко парня. Отличный работник, – заметил Виталий Сергеевич.

– Ничего он не сделал такого, чтобы выгонять его тут же, – в свою очередь вступил в разговор Олег Батурин. – Вчера поговорил с командиром на равных, сказал в-открытую то, что уже давно все за глаза говорят. И вот получил…

– Да, «жираф большой, ему видней», – иронично проговорил Игнатов. Его тонкое миниатюрное лицо и большие светлые глаза лучились вводящей в заблуждение многих будто бы искренней детской простотой.

Батурин испытывал сыновнюю симпатию к нему с первых же дней знакомства. И день за днём она перерастала в дружбу, которая завязалась явно тогда, когда однажды, работая на кладке один, без помощника, Олег вдруг обнаружил, что раствор и блоки, которые он приготовил сам себе, не кончались, хотя он, не отрываясь от стены, интуитивно считал один за другим. Батурин разогнул затёкшую спину и увидел Игнатова, колдовавшего над бадьёй. Приготовив раствор, Виталий Сергеевич расстилал его по стене таким слоем, каким бы его стлал и сам Олег: оптимальным для каждого места стены и блоков, и именно той консистенции, которая требовалась для хорошей кладки. Олег перевёл взгляд на шеренги тридцатикилограммовок, поднесённых Виталием Сергеевичем, и удобно ожидавших теперь своего часа в полуметре от стены. Протяни только руку и… С того дня они работали в паре и их симпатии крепли. Но последнюю неделю Виталий работал на прорыве с дорожниками, и они виделись только утром или вечером, да и то – мельком. Игнатов, несмотря на свои сорок два года, был строен, сух, спортивно подтянут. По утрам, а иногда и по вечерам, он с удовольствием стоял подолгу на руках вверх ногами на специально изготовленных для этой цели миниатюрных брусьях. В его хорошо развитой интеллигентно-спортивной фигуре скрывалась цепкая даже не дву?, а многожильность, вплетённая в сгусток высокого ума и сильной воли.

Пример Виталия был притягателен, и Олег, как и в университете, стал по утрам просыпаться раньше других на полчаса и до общего подъёма успевал пробежаться, и сделать физзарядку на школьном дворе.

С Грайчихиным Игнатова связывали давние спортивные встречи между студентами МАИ и института физкультуры, где до экономфака учился Владимир. Именно тогда на межвузовских состязаниях сблизились и стали друзьями соперники на дистанциях Виталий и Владимир.

Почти до обеда бойцы студенческих строительных отрядов провели на дамбе, купаясь, загорая и играя в волейбол.

После обеда многие снова вернулись на дамбу.

Неунывающие, если даже не беззаботные юноши и мужчины, жизнерадостно как дети, резвились, прыгали с берега в воду, плескались, гонялись друг за другом. И в воде, и на песчаных отрогах дамбы, студенты заигрывали и знакомились с девчонками и женщинами, умело и явно демонстрировавшими свою сексуальную красоту и интерес к последним.

Демоническая способность Грайчихина располагающе-властно, гипнотизирующе воздействовать на окружающих позволяла ему легко заводить разговоры с незнакомыми девушками, и превращала для Олега, Виталия и бывших с ними бойцов эти разгульные часы на дамбе в сплошной праздник. Смех и шутки были музыкальным ореолом этого сильного, жизнерадостного и дарующего радость весельчака – магнитофона, любителя и любимца женщин.

Острые глаза Володи выискивали эталончики женской красоты всюду. Быстрый, ласковый, а порою вопрошающе-растерянный взгляд, завораживающая речь, как чудо-магнит, захватывали чуть ли не каждую представительницу слабого пола в образуемое им поле очарования и уже не отпускали её ни на минуту. Дивом были неистощимость его слов и сила обаяния. Голосом, переходящим на фальцет, он вызывал неудержимый смех девушек и притягивал их мгновенно в своё поле очарования.

Батурин и сам, находясь в этом чарующем поле очаровательного Грайчихина, едва успевая открывать и закрывать рот в изумлении от ловеласского мастерства Владимира, жадно вбирал в свой арсенал шик и лоск обращения Грайчихина с женщинами, чтобы в нужный час не упустить и свою жар-птицу. Но одно только тяжёлое чувство, что он слишком серьёзно, даже богобоязненно смотрел на женщин, пугало и расстраивало Батурина. Олегу трудно давался выбор. Случалось, сделав его, он терял смелость шагнуть навстречу избраннице, а обретя, вдруг видел, как её уже увели.

Но сегодня Олег упоённо горел в ожидании ЕЁ… Журналисточки!

И когда на дамбе появилась стройная пышноволосая та самая знакомая незнакомка, Олег почувствовал, как встрепенулось птицей в груди его сердце. Втягивая в себя воздух, он задохнулся, словно не ему, а проснувшейся в груди птице стало тяжко дышать, Батурин испугался, что не достанет сил и удали перехватить эту красавицу до того, как она окажется в демонических чарах Грайчихина.

Девушка шла по дамбе одна. Её ищущие кого-то взгляды метались по сторонам, как быстрокрылые чайки. Всё в ней, в её манере держаться легко, достойно, свободно, говорило о той золотой поре, когда хмелем кипящие дрожжи девичества слились с плотью изумительных форм пробудивщейся женственности.

Шедшая будто бы стремилась спрятать свою красоту некоторой отстранённостью от всего происходящего вокруг, но и в то же время не могла скрыть тайное желание показать её власть, её силу.

Она шла по дамбе, едва прикасаясь к тяжёлым бетонным плитам. Тысячи солнечных лучей, скользя и по волнам Лены, и по телам отдыхающих, сфокусировали солнце на её будто с Венеры отлитой фигурке и обожгли глаза Олега. Чёрная кофточка, туго обхватившая гибкое, дышащее магнетической силой тело, спортивно отчёркивала головокружительными изломами талии свою владелицу от всего остального мира. Под золотистым загорелым сердечком открытой части груди девушки, сладко вздрагивали бросавшиеся друг от друга или друг на друга груди. Клубками змей изгибалась над её головой чёрная лава волос, в дрожи сползая по спине и бросая в дрожь горгонной магией пытавшихся бросить на неё, хотя бы один взгляд. Кожаный пояс небрежно и властно, по-мужски ухватившись за крутые бедра, рельефно выделял их женственность, будто неумело скрываемую хозяйкой. Руки девушки с трудом удерживали полупрозрачный шатёр юбки, настойчиво срываемый ветром.

Сминаемые им волны ткани метались из стороны в сторону, падали и растекались голубыми ручейками по играющим солнцем и негой загорелым ногам. И кофточка, и юбка были в заговоре против девушки. Они бунтовали: одна готова была лопнуть с треском, другая сорваться и унестись неизвестной стихией. И если бы это случилось…

То никто из мужчин, жадно смотревших на девушку, нисколько бы не пожалел об этом.

И вот, словно устав от борьбы с этой материально?нематериальной стихией, девушка, наконец, с сожалением будто, но без явного смущения легко и небрежно сбросила с себя кофту и юбку, и… И зажглась золотистой свечой совершенства, сжигаемой безжалостными языками оранжевого пламени купальника.

Это был тот самый предел ожидания.

Литая статуя, полуженщина, полубогиня… И к счастью, или на счастье кому-то – не Горгона!

В гибком обнажившемся теле девушки было столько смутительной красоты, что у Олега Батурина не хватило духу, как и у многих других, тоскующих по женской ласке, мужчин досмотреть до конца чудо рождения Венеры.

– Смотри, Олег, эта та же цыганочка! – возопил вдруг неожиданно звонко в глухой загустевшей страстью, как казалось Олегу, остановившейся тишине Виталий Сергеевич.

– О-о-о! Какой превосходный образец! – в свою очередь, очнувшись, загорелся весь как демон Грайчихин. И уже через мгновение окончательно поверг Батурина в тоску и горечь потери. – Чур! Моя! Я – первый!

Ведь именно её ждал с того праздничного вечера Батурин. Но Грайчихин, но Грайчихин… Бросив в её сторону мяч, Грайчихин в несколько мощных прыжков тигра настиг свою очередную жертву.

– Ну и Грач! Ха-ха-ха! – нервно и дробно захохотал Виталий. – Тигр, подрезающий лань, а не грач! Настоящий тигр!

А «тигр» ласково вился вокруг красавицы, не оставляя ей ни одной тропки для отступления. Его поразительное искусство завораживать, гипнотизировать слабый пол и на этот раз сработало мёртвой хваткой. «Цыганочка», словно принося себя в жертву, покорно, даже с видимой охотой, следовала за своим новым повелителем. Он жадно и открыто вдыхал аромат её одежды, уже поднятой им с песка и небрежно переброшенной через могучее плечо.

Глаза Грайчихина горели восхищением, расплёскивая голубые искры бесовского нетерпения, нескрываемого желания обладать, обладать такой красотой. Длинный нос воинственно вздёрнутым кончиком зарывался в волнующие запахи ткани.

– Ах, сукин сын, как всегда, держит нос по ветру, – резюмировал действо Грайчихина Виталий.

– Давайте к нам, милая, – дурманил голову новенькой Грач прогнувшимся от вкрадчивости голосом, в котором едва ли кто мог услышать фальшивые нотки отеческой заботы. – Пожалуйста, присоединяйтесь. Что же это за отдых: одной. На необитаемом острове, ещё, куда бы ни шло. А здесь? Разве можно такой замечательной девушке скучать?! Нет! Нет и нет! Вон у нас сколько добрых молодцев. Тридцать три богатыря!

– Ага, Грачик, – снова бросил Виталий Сергеевич. – По-твоему я – дядька Черномор.

– Ты, ты. Я не отнимаю у тебя твоё звание, – тут же нашёлся Грайчихин и продолжил. – Вот и начнём знакомиться. Виталий Сергеевич – ЭВМ нашей будущей авиации. Большой учёный, но это секрет. Очень прошу – об этом никому ни слова. Договорились?

– Вы думаете, это кому-нибудь интересно? – усмехнулась в ответ девушка. В её грудном голосе воркующе сплелись друг с другом аккорды по-особому произносимых гласных, эхом продолжая звучать в ушах Олега.

– Ещё бы! Это же наш пока единственный в Союзе ПиСюк дистанционного управления с пеленгатором связей. Он первым запеленговал вас. Когда-нибудь мы поставим ему за это памятник. Вот увидите! – продолжал играть представительную дипломатию Владимир.