История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

В Гори Бурнашев не нашел продовольствия, обещанного Ираклием, и смог запастись провиантом только на полтора дня. Оставив в Гори обоз и больных, Бурнашев пошел дальше, переправился через Лиахву и вечером 30 октября достиг Сурама, куда в тот же день прибыл и Ираклий со своими войсками, которых царь насчитывал до 1500 человек. В Сураме наши батальоны простояли два дня, чтобы сделать необходимые запасы продовольствия и исправить артиллерию. Омар-хан Аварский все еще находился перед замком Ваханским. Не будучи в силах овладеть им штурмом, он пробовал два раза подорвать его порохом, как сделал это в Ахтале, но неудачно. Тогда он прибег к хитрости и сумел вызвать к себе под предлогом переговоров о мире владельца замка князя Абашидзе, зятя имеретинского царя Соломона. Зная, что при Омар-хане находятся князь Папуна Церетели, родной брат бывшего имеретинского посла в С.-Петербурге, и один из его однофамильцев, князь Абашидзе вышел к Омар-хану, но был схвачен, связан и объявлен пленным. Этот изменнический поступок Омар-хана не ослабил энергии осажденных: не отвечая на требования сдаться, они решили отстаивать крепость и просили помощи. Ираклий хотел тотчас же идти к ним и послал сказать имеретинскому царю Давиду, чтоб он соединился с ним 1 ноября при селении Небозири, чтобы оттуда объединенными силами атаковать неприятеля. Однако в ночь на 1 ноября, к удивлению Ираклия[237 - «Сия крепость, – писал Ираклий Потемкину, – так была крепка, что никогда не думал я, чтоб могли взять оную».], было получено известие, что гарнизон замка сдался лезгинам, и причиной сдачи были не столько повреждения в крепости, сколько мучения и пытки, которым лезгины подвергли князей Абашидзе на глазах гарнизона. Не желая видеть страдания своих князей, ваханцы открыли ворота и поплатились за это самым жестоким образом: все мужчины числом до 700 человек, за исключением князей, были лишены жизни, а строения замка обращены в пепел.

Уничтожение Ваханского замка заставило Ираклия остановиться. Он написал царю Давиду, чтобы тот преследовал лезгин, а сам он с русскими войсками отрежет им путь отступления, если они двинутся на Тишхеты. Лезгины не пошли, однако, этой дорогой, они двинулись к Ахалциху через горы самыми трудными путями и ушли, никем не преследуемые. Русские войска вернулись к Куре и расположились ниже селения Чалы. Сюда прибыл и царь Ираклий с остатками ополчения, а вслед за тем и посланный имеретинского царя с сообщением, будто Омар-хан намерен напасть на Кутаис. При всем желании помочь Давиду Ираклий не мог этого сделать из-за крайне расстроенного состояния своих дел.

«Грузия приходит в крайнее разорение, – доносил Бурнашев[238 - В рапорте Потемкину от 4 ноября, 1785 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 50.], – купечество (торговля) вовсе пресеклось в рассуждении опасности по дорогам, хлебопашество помешано по причине сборов на службу поселян и оставленных ими вовсе деревень. Его высочество войск в собрании содержать не может по неимению денег, ибо доходы его почти вовсе уничтожились от собственных же войск, а особливо горских: где они ни стоят или идут походом, по своевольству их оставляют везде следы совершенного опустошения. Грузины вовсе опустились, одни только наши батальоны[239 - Численность которых в то время не превышала 1800 человек.] должны делать фас на все стороны, но и тем продовольствие трудно».

«Если через короткое время не подадите мне помощи, – писал Ираклий П.С. Потемкину[240 - В письме от 5 ноября 1785 г.], – то отечество мое разорится до основания, да и останусь я в посмеянии моих неприятелей. Чрез нынешние обстоятельства многие примут магометанский закон, чтоб избежать от смерти и погибели, некоторые же предадутся лезгинам, а остальные разбегутся по разным местам. Если же я уцелею со своею фамилией от неприятелей, то все-таки останусь один без людей и без призрения».

В столь затруднительных обстоятельствах Ираклий решился отправить письмо Омар-хану. Царь писал, что в течение 33 лет он сохранял дружбу и доброе согласие с его отцом, что нередко оказывал благодеяния не только отцу, но и самому Омар-хану, и просил прекратить вторжение лезгин в Грузию и возвратить захваченных ими пленных. Омар, признавая справедливость слов Ираклия, отвечал ему, что, имея желание оказывать сыновнее послушание, беспрестанно просил признать его сыном, прислать ему подарки, но был обижен тем, что царь считал его не сыном, а дагестанским белади[241 - Белади – предводитель горской партии грабителей.]. Аварский хан говорил, что готов сохранять дружбу и согласие, если Ираклий изменит относительно его свое поведение. «Мы живем в Дагестане, – писал он Ираклию, – сила земли сей вам довольно известна, и мы вступили с войсками в Грузию сражаться, получать добычу, а не умножать нашу славу. Если угодно вам судить по справедливости, то должно признаться, что вы сами подали причины к случившимся в Грузии происшествиям. Но нам неприлично требовать отчета от столь великого человека в его деяниях. Взятые пленные разделены уже войском по дагестанскому обыкновению, и теперь нет возможности собрать оных. Впрочем, донесут вам словесно обо всем Мирза-Мегмет и Алискант».

Уполномоченные явились в Тифлис в конце декабря с предложением Ираклию помириться с Омар-ханом Аварским, но с тем, чтобы грузинский царь обязался платить Омару ежегодно по 10 000 рублей и выдал единовременно 10 000 рублей для удовлетворения дагестанских старейшин, бывших в войсках аварского хана. Ираклий отвечал, что готов дать 10 000 рублей дагестанским старейшинам, а самому Омар-хану будет давать ежегодно по 4000 рублей, и, если хан на это согласен, пусть пришлет для заключения окончательного договора своих лучших и довереннейших чиновников.

Чтобы со своей стороны оказать содействие скорейшему примирению царя Грузии с аварским правителем, генерал-поручик Потемкин отправил Омар-хану в подарок 1000 червонных и богатую табакерку с обещанием, что, если он оставит в покое Грузию и будет верным России, он исходатайствует хану монаршее благоволение[242 - Рапорт Потемкина кн. Таврическому 24 ноября 1785 г., № 376.]. Как человек весьма жадный, Омар готов был поклясться чем угодно в своей верности, лишь бы получить подарки и присланные деньги. «Вы изволили писать, – отвечал Омар-хан генералу Потемкину[243 - Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 50.], – о вступлении войск наших во владения царя, отца нашего, и что царство грузинское присоединено теперь к Российской империи. Мы как прежде с его высочеством царем, отцом нашим, были в союзе, так и теперь будем и его земель беспокоить не станем. Искать причин случившимся теперь происшествиям бесполезно, однако же то справедливо, что не мы, а сам царь, отец наш, подал к сему причины, коих изъяснить откровенно в сем письме нам невозможно».

Человек нетвердый в данном слове, изменчивый по характеру, Омар-хан не внушал к себе никакого доверия, ибо были примеры, что, ведя переговоры о мире и согласии, он вторгался в союзную страну, грабил и разорял селения. Пребывание такого человека с многочисленным войском в Ахалцихе, по соседству с Грузией, не могло не беспокоить Ираклия, хорошо знавшего, что для Омар-хана нет в жизни ничего святого. Несмотря на переговоры о мире, царь должен был ежеминутно ожидать вторжения лезгин и потому обязан был принимать все меры к обороне. К прискорбию своему Ираклий понимал, что его подданные не в состоянии защитить себя от посторонних вторжений, что большая часть населения, дававшего лучших военных, покинула Грузию: казахи и шамхорцы переселились в Шушу, а шамшадыльцы – в Ганжу, жители Памбак, как мы видели, ушли в Эриванское ханство, и некоторые из них достигли Карса, многие армяне и грузины оставили отечество и удалились в Кизляр и Моздок. По признанию самого Ираклия, Грузия была так разорена и находилась в таком бедствии, в каком не была со времени разорения шаха Аббаса. После разорения ахтальских рудников царь лишился 100 000 рублей дохода, остался совершенно без денег и не имел никаких средств на содержание войск, которые необходимо было бы собрать ввиду могущего явиться неприятеля. Горесть царя усиливалась постоянными попреками царицы Дарьи, твердившей, что причиной всех бедствий Грузии был переход под покровительство России. Мнение царицы разделяли и многие князья, полагавшие сначала, что с подписанием трактата они будут без всяких заслуг осыпаны милостями императрицы. Ираклий один нес на себе всю тяжесть подавляющих обстоятельств и умолял князя Потемкина подать ему руку помощи.

В декабре он писал светлейшему[244 - Бутков, ч. II, 188 и 189.] и просил прислать десять тысяч русского войска помимо того, которое уже находилось в Грузии, и оставить его до окончания смутного времени. А также прислать ему или в подарок, или взаймы тридцать тысяч рублей для найма войск, так как, по его мнению, русские войска не могли ни в каком случае до весны перейти через Кавказские горы. Ираклий спрашивал находившегося при князе Потемкине своего министра князя Герсевана Чавчавадзе, что он должен сделать, чтобы приобрести полное доверие русского правительства и добиться его помощи. Князь Чавчавадзе уверил Ираклия, что князь Потемкин хочет жениться на одной из его дочерей, и советовал царю сделать светлейшего вассалом и уступить ему горные места на всем пространстве от Дарьяла до Ананура. «Хотя, – писал князь Чавчавадзе, – народу здесь мало, но на бумаге будет довольно древних замков, а в натуре – крепких мест».

Обманывая царя в столь трудных для него обстоятельствах, князь Чавчавадзе не скупился на подробности. Он писал царю, что такая уступка будет благотворна для Грузии, что князь Потемкин построит в Дарьяле крепость и укротит осетин, обеспечит дорогу в Грузию, а из Ананура сделает прекрасный европейский город, наполнит его фабриками, художниками, купцами, и европейский порядок, водворившись в Грузии, сделает ее счастливой. Предложение это, как увидим ниже, осталось неисполненным, зато междоусобцы в Персии ослабили ее настолько, что князь Потемкин все еще ласкал себя мыслью о возможности освобождения христиан и образовании за Кавказом самостоятельного христианского государства.

Глава 9

Междоусобица в Персии. Экспедиция графа Войновича. Помехи нашей торговле гилянским Гедает-ханом. Бомбардировка Энзели. Борьба за персидский престол. Прокламация П.С. Потемкина. Сношения князя Потемкина с Али-Мурат-ханом Исхафанским. Противодействие нам Франции и Турции. Отправка полковника Тамары в Персию. Данная ему инструкция. Кончина Али-Мурат-хана и ее последствия. Возвышение Ага-Магомет-хана. Двуличие Гедает-хана Гилянского

Распространение русской торговли на Каспийском море составляло постоянную заботу нашего правительства со времен Петра I. По приказу великого преобразователя России было сделано описание Каспийского моря, затем последовало присоединение к России некоторых северных персидских провинций.

В царствование Анны Иоанновны провинции эти были снова возвращены Персии, у которой сумели, однако же, выговорить право русскому купечеству на свободную и беспошлинную торговлю. Междоусобицы, имевшие место в Персии, стали, однако, причиной, что русская торговля не имела там твердой базы и основательного пристанища. В 1778 году Адмиралтейств-коллегии было приказано снарядить военную эскадру в Казани, которая в 1780 году спустилась по Волге в Астрахань, а в следующем году была отправлена в Каспийское море под началом капитана 2-го ранга графа Войновича.

Целью экспедиции было исследование Огурчинского острова, лежащего у восточных берегов Каспийского моря и, по словам туркмен, бывших в Петербурге, наилучшего пункта для торговых заведений. В случае подтверждения удобств, которые предоставлял Огурчинский остров, предполагалось устроить на нем купеческий город, в противном случае граф Войнович должен был идти к персидским берегам и стараться склонить одного из прибрежных ханов к добровольной уступке места для устройства торгового пункта.

В конце июня 1781 года русская эскадра прибыла к Огурчинскому острову. Не найдя его удобным для означенной цели, граф Войнович пошел к Астрабадскому заливу, осмотрел его и, признав этот залив лучшим пунктом для торговли на Каспийском море, расположился в нем с эскадрой. Он намерен был вступить в переговоры с Ага-Магомет-ханом, тогдашним правителем Астрабадским, об уступке из его владений «некоторой части земли для построения на ней купеческого города».

Переговоры затянулись, так как Ага-Магомет-хана в то время не было в Астрабаде: он вел войну с исхафанским Али-Мурат-ханом и находился с своими войсками под г. Казвин.

Безвластие, возникшее в Персии после смерти векиля Керима, дало повод к беспрерывным междоусобным войнам между ханами и владельцами. Пока Персией управлял Керим, в стране еще было некоторое спокойствие, но с его смертью в Персии началось кровопролитие. Сын и преемник Керима, Абул-Фет-хан, вступил в верховное управление делами, но недолго оставался правителем.

В 1781 году его дядя, Садык-хан, восстал против племянника, похитил у него власть, а самого заключил под стражу. В Персии произошло всеобщее волнение. Ханы и правители разных областей разделились на два враждебных лагеря: одни подчинились Садык-хану, другие не признавали его власти. Беспорядки с каждым днем усиливались, и каждый, кто имел силу, старался подчинить себе более слабого соседа или погубить его, чтобы воспользоваться его имением и сокровищами. Одни по праву искали возвращения утраченного, другие, отнимая власть у соседей и уничтожая соперников, стремились к обладанию всем Ираном. В числе последних был властолюбивый правитель Астрабадский и Мазендеранский Ага-Магомет-хан. Стремясь подчинить своей власти всю Персию, он первым делом напал на гилянского Гедает-хана. Последний, выходя с войсками навстречу неприятелю, отправил своих жен и семейство в Энзелинский порт и письмом передал управление гилянской провинцией русскому консулу Тумановскому по особому доверию к нему. Разбитый затем Ага-Магомет-ханом, Гедает бежал в Энзели, откуда отправил письмо астраханскому губернатору Жукову, прося оказать помощь русскими войсками[245 - Выписка из рапортов астраханского губернатора Жукова и консула Тумановского. Арх. кабин, его величества, св. 380.].

«Гилянская провинция, – писал Гедает-хан, – всегда находившаяся в подданстве России, уступлена была российскою державою Надыр-шаху единственно из дружелюбия, как то и в обоюдных трактатах явствует, с тем что, если кроме наследников персидского престола другие какие владельцы будут оную провинцию к себе присваивать, то бы Россия имела долгом своим оборонять оную, как собственную свою землю и паки принять под свою защиту».

На основании этого заявления Гедает-хан просил оказать помощь не только ему, но и его родственнику Абул-Фет-хану, сыну Керима, для восстановления его прав и тем избавить Персию от конечного разорения. Астраханский губернатор не имел ни полномочий, ни средств удовлетворить просьбу гилянского владельца, и бегство Гедаета в Энзели не спасло его от преследования Ага-Магомет-хана. Получив известие о приближении противника к Энзели и не надеясь его остановить, Гедает решил оставить Гилянскую провинцию. Объявив об этом консулу Тумановскому, хан погрузил на суда свои вещи, посадил жен и семейство и вместе с Тумановским вышел на рейд, имея намерение заехать в Сальяны, чтобы оставить там некоторых людей, а затем отплыть в Астрахань.

Покинутый владельцем Энзели, точно так же, как и другие города, был занят Ага-Магомет-ханом, просившим консула Тумановского вернуться на берег и вступить в отправление своей должности. Тумановский вернулся в Энзели, а Гедает отплыл в Сальяны, а оттуда в Баку по приглашению хана, обещавшего ему помощь и содействие в возвращении потерянных владений.

Между тем Али-Мурат-хан Исхафанский, опасаясь возрастающего влияния Ага-Магомет-хана, отправил 12 000 войск для изгнания похитителя из Гилянской провинции. Войска Али-Мурата очистили провинцию от неприятеля, и Ага-Магомет-хан вынужден был до времени уступить противнику.

В самый разгар борьбы двух соперников Ага-Магомет-хан получил письмо графа Войновича, в котором тот объяснял причину и цель прибытия эскадры в Астрабад. Начать прямые контакты с русским правительством в том положении, в котором находился Ага-Магомет, было для него неожиданным подарком. Астрабадский хан прислал графу Войновичу ответ в самых «ласкательнейших выражениях». Он писал, что с удовольствием принимает дружественный союз с Россией, что охотно соглашается на уступку части земли для постройки города и готов предоставить необходимые материалы и рабочих[246 - Исторический журнал бывшей в 1781 и 1782 гг. на Каспийском море эскадры под командованием гр. Войновича.]. Хан сам перечислял все выгоды, которые могут произойти от учреждения русскими торгового пункта в его владениях. Граф Войнович избрал город Ашреф, лучшее место на всем берегу Каспийского моря, как по живописности положения, так и по богатству природы. Ашреф хотя и назывался городом, но в сущности был увеселительным местом, где еще шахом Аббасом были построены дворцы, тонувшие в зелени садов с редкими породами деревьев. Здесь было возведено укрепление и поселено 300 семейств персиян. Вблизи Ашрефа жило много грузин, выведенных в Персию шахом Аббасом.

Ага-Магомет-хан отвечал Войновичу, что Ашрефа уступить не может, но предлагает ему избрать какое-то другое место на берегу Каспийского моря. Таким местом было избрано Городовинское урочище на берегу Астрабадского залива. Построив несколько домов и батарею для защиты от нападений туркмен, Войнович отправил в Петербург план и описание Астрабадского залива, где и остался зимовать. В ноябре укрепление было готово и оснащено 18 морскими орудиями. Вскоре были возведены из тростника госпиталь, казарма, провиантский склад, несколько домов и пристань, выдававшаяся в море на 50 сажен. Оставалось только поднять на батарее русский флаг, но граф Войнович ожидал повеления князя Потемкина и разрешения на подписание с Ага-Магомет-ханом трактата об уступке России этого урочища. Для заселения этого пункта предполагалось вызвать из Баку по добровольному желанию несколько семейств армян, и, по словам Буткова, у князя Потемкина был уже готов и герб для нового селения.

Так прошло четыре месяца. За это время вступление Ага-Магомет-хана в прямые отношения с Россией возбудило зависть прочих персидских ханов и опасение, что Россия будет содействовать его усилению и подчинению Персии его власти.

Внешне друзья, а на самом деле враги, соседние ханы стали уверять Ага-Магомет-хана, что намерение русских не ограничивается развитием одной торговли, но что в Астрахани собирается значительный корпус русских войск для овладения частью провинций Персии и что Ага-Магомет прежде других подвергнется их нападению. По легковерию, свойственному всем азиатам, Ага-Магомет стал беспокоиться и, не зная, как расторгнуть отношения с Россией, прибег к обычному восточному методу – коварству. Он приказал захватить при удобном случае самого графа Войновича.

В декабре приглашенный на обед одним из персидских начальников, граф Войнович отправился в его деревню верстах в десяти от берега и, не подозревая об измене, пригласил с собой нескольких офицеров. Едва он приехал в деревню и зашел во двор пригласившего его хозяина, как был окружен толпой вооруженных людей и арестован вместе со всеми лицами, кто с ним прибыл. Пленные были брошены «в грязную и мерзкую хижину», на ноги им набили деревянные колодки. «Тягость их не дозволяла ни встать, ни двигаться; а боль от тесного ущемления через несколько часов причиняла на ногах вид совершенного антонова огня». От графа Войновича требовали увезти с берега весь экипаж на суда, а укрепления и постройки уничтожить.

«Я не сам собой, а с дозволения хана расположился на берегу, – отвечал граф Войнович, – команда без начальников не может того сделать сама собою».

Он просил, чтобы освободили хотя одного офицера, который мог бы распорядиться командой. Персияне долго колебались, но наконец согласились освободить капитан-лейтенанта Баскакова, которому и поручено было исполнить требование персиян. Команда перебралась на суда, орудия были отправлены туда же, но граф Войнович не был освобожден из плена. Сняв колодки и заковав в цепи, пленников отвезли в Сари – резденцию Ага-Магомета. Хан принял графа Войновича весьма ласково, угощал, возил с собою на охоту и оправдывался в вероломном поступке с ним. Ага-Магомет уверял, что на такой поступок его вынудили все ханы, грозившие напасть объединенными силами на правителя Астрабада. Он уверял, что не только ханы, но и его собственные подданные роптали на тесные отношения с Россией, которые, по их понятию, могли принести лишь вред. Только по прошествии двух недель, и именно 1 января 1782 года, Ага-Магомет-хан отпустил Войновича на эскадру. Покрытые льдом устья Волги были причиной, что Войнович только в конце марта смог сообщить о случившемся с ним нашему правительству. Простояв до июля в Астрабадском заливе, Войнович с эскадрой отправился к Балханскому заливу.

Все время пребывания эскадры в Астрабаде Ага-Магомет-хан часто присылал гонцов с заверениями о преданности России и обещаниями загладить свой опрометчивый поступок. «При производимых здесь, – писал он графу Войновичу[247 - Моек. Главы, арх. Министер. иностр. дел, карт. № 570.], – прежде торгах между персиянами и россиянами всегда были согласие и дружба. Потом прибыли вы сюда, и хотя разные об вас слухи до меня дошли, но я ни на что не смотрел, потому что некоторые злобные люди хотели препятствовать нашему союзу и расславили про вас, что вы не инако как неприятели сюда пришли. Но как сие и прежде никогда не было, то я и уважил все оное и по желанию вашему отдал вам Городовин, что и ныне утверждаю, и вы делайте на оном или владейте им, как вам угодно. А как я раб Божий иду теперь в поход в Яраг, то от сего числа 15 июня через два месяца возвратясь назад, не премину с моей стороны помогать вам строиться, и не только в Городовине, но и в другом месте, где пожелаете, всякую помощь сделаю».

Граф Войнович хотя и не верил словам астрабадского владыки, но не мог отказать в просьбе Ага-Магомет-хану отправить посла в Петербург к высочайшему двору, для доставки которого в Астрахань и оставил один бот в Астрабаде.

Зайдя в Баку, наша эскадра в сентябре достигла Астрахани, а затем, взяв с собой посла Ага-Магомет-хана, граф Войнович отправился в Петербург. На первый раз русское правительство считало себя удовлетворенным извинениями Ага-Магомет-хана и считало неудобным прерывать отношения с ним. В октябре 1782 года для защиты наших поселенцев и торговых судов был отправлен к Городовинскому урочищу капитан-лейтенант Баскаков с одним фрегатом и двумя ботами. Баскакову было поручено помимо прочего позаботиться о разведении садов, постройке домов и амбаров для склада продовольствия и товаров и наблюдать за тем, чтобы на Каспийском море не было персидских судов[248 - Инструкция графа Войновича Баскакову от 24 октября 1782 г. Госуд. арх. XXIII, № 14.]. С Баскаковым были посланы в подарок Ага-Магомет-хану большие настенные часы, два больших зеркала в золотых рамах, одно хрустальное паникадило и 12 штофов сладкой водки[249 - Письмо Баксакова Ага-Магомет-хану 26 ноября 1782 г. Госуд. арх. XXIII, № 14.].

1 декабря Баскаков со своими судами прибыл к Городовинскому урочищу, где был принят весьма дружелюбно. Ага-Магомет-хан приказал построить за свой счет шесть домов, наша судовая команда построила кузницу, баню, хлебопекарню – все из плетня виноградных лоз и камыша. Затем была построена пристань в 40 сажен длиной и посажено 196 разного рода деревьев.

«Прибытие ее императорского величества военных судов в Астрабадский залив, – доносил Баскаков[250 - В рапорте графу Войновичу 31 января 1783 г. Там же.], – Ага-Магомет-хана и его подданных несказанно обрадовало, ибо сия провинция притеснена была пред нашим приходом туркменами от происходящих большими партиями набегов, грабительства и увоза персиян. К будущей весне непременно ожидают нападения Али-Мурат-хана, а пребывание вышеупомянутых военных судов на заливе доставило поблизости к Городовинскому урочищу живущим в деревнях персиянам совершенную тишину и покой».

Приняв присланные подарки и обещая быть верным слугой императрицы, Ага-Магомет-хан надеялся на помощь России в борьбе с Али-Мурат-ханом, стремившимся завладеть всей Персией.

Собрав войско, Али-Мурат-хан двинулся против узурпатора Садык-хана. Али-Мурат объявил, что поднял оружие с единственной целью возвести на престол Абул-Фет-хана, законного наследника, и наказать его противников, но, овладев Ширазом, обнаружил свое истинное намерение и присвоил верховную власть над всей Персией. Абул-Фет-хан не был возведен на престол, Садык-хану приказано было выколоть глаза, 18 его сыновей были убиты, сокровища захвачены и отправлены в Гамадан.

Покидая Шираз, Али-Мурат-хан объявил, что противники его власти будут жестоко наказаны. Это восстановило всех ханов против него, и они стали готовиться к обороне. Никто не желал подчиняться посторонней власти, все враждовали между собой, в Персии разгорелась междоусобная война.

Дербентский хан просил нашей защиты от Омар-хана Аварского и в то же время собирал войска, чтобы двинуться на выручку хана Ганжинского, захваченного в плен и ослепленного царем Ираклием и его союзником Ибраим-ханом Шушинским (Карабахским). Генерал-поручик Потемкин советовал Фет-Али-хану Дербентскому не только не предпринимать никаких действий против Грузии, но и оставить свои враждебные намерения вообще против всего христианского населения Закавказья. Ираклий II в то время уже искал покровительства России, тогда как Фет-Али-хан только двуличничал. «Вашей светлости известно, – доносил П.С. Потемкин князю Потемкину[251 - В рапорте от 31 января 1783 г. См. также его же рапорты от 20 февраля. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 45.], – что сей хан всегда ищет ознаменить себя услугами, которые ему ничего не стоят, дарить всегда приезжающих тем, чего взять не можно, и старается уступать то, чего удержать никогда не мыслил». Хитрый и коварный, он принадлежал к числу людей, которым чужды понятия чести и достоинства и нарушение спокойствия соседей составляет истинное наслаждение. Прикидываясь преданным России, дербентский хан в то же самое время вел переписку с турецкими пашами. Там и тут он изыскивал способы добыть денег, в которых нуждался для выплаты войскам жалованья. Неудовлетворенный в своих исканиях ни со стороны России, ни со стороны Турции, а между тем вынужденный чем-то занять свое ополчение, Фет-Али-хан ворвался в Карабах, где разорял и грабил селения[252 - Письмо Ираклия II Потемкину 6 апреля 1783 г.]. Только новое письмо П.С. Потемкина заставило его выйти из Карабаха и, воспользовавшись обстоятельствами, направить свою активность в сторону Гиляна.

Примерно в это время гилянский Гедает-хан перебрался из Баку к дербентскому Фет-Али-хану, у которого и нашел временное убежище. При содействии последнего, хана Бакинского и шамхала Тарковского, Гедает-хан сумел собрать 6000 человек и с их помощью был восстановлен в ханском достоинстве и снова утвержден в Гиляне. Он казнил противников своей власти и просил консула Тумановского оказать помощь русскими войсками свергнутому с престола Абул-Фет-хану. При этом передал Тумановскому и письмо Абул-Фета, в котором тот писал, что «на все те обязательства, с которыми брат его, Гедает-хан, вступит с российским двором, он согласен и присовокупляет к тому и свое прошение, сетуя, впрочем, что на многократные их домогательства ответа получить не могут»[253 - Выписка из рапортов астраханского губернатора Жукова и консула Тумановского. Персидские известия, полученные 28 февраля 1783 г. Арх. кабинета его величества, св. 380.].

Не получив помощи, о которой просил, как человек лукавый и криводушный, Гедает-хан в благодарность за спасение стал притеснять русское купечество. Арестовал несколько наших судов и консула, находившегося в Энзели. Поводом к аресту, по словам хана, была потеря им на пять миллионов имущества, перевозившегося на русском судне. Хан обвинял нашего консула Тумановского в расхищении его богатства. Боясь наказания, хан запретил выпускать русские суда из гавани и у самого выхода в море построил батарею на 12 орудий. На выручку арестованного консула были отправлены два русских военных судна под началом лейтенанта Аклечеева. Гедает-хан не соглашался освободить консула и захваченных им русских, и тогда Аклечеев решился атаковать Энзели. На подходе к выстроенной батарее он был встречен выстрелами из орудий и огнем стрелков, рассыпанных в кустарнике по бокам от укрепления. Суда отвечали выстрелами по батарее и ханскому дому. Гилянцы бежали в разные стороны, и сам Гедает-хан пришел в крайнее замешательство. Он отправил посланного к консулу Тумановскому с изъявлением раскаяния и с просьбой прислать к нему офицера для переговоров. Хан просил прощения, дал слово поступать во всем согласно заключенным договорам и особым письмом просил консула Тумановского остаться в Энзели. В ответ на эту просьбу было потребовано от хана обязательство в предоставлении полной свободы торговли русскому купечеству и ручательство за безопасность консула. В присутствии Тумановского и лейтенанта Аклечеева Гедает-хан поклялся, что «ни в какое время против его (Тумановского), так и прочих всех подданных великой империи Российской никакого предприятия не токмо чинить, ни же об оном и помыслить не посмеет, а токмо с своей стороны будет стараться оказывать дружбу, всякое удовольствие и ласку»[254 - Рапорт Аклечеева от 1 апреля 1783 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 45.].

Дав клятву, Гедает-хан и не думал ее исполнять, а по-прежнему притеснял наше купечество разными поборами. Он выказывал расположение, только когда находился в опасности, но едва страх проходил, хан принимался за прежние проделки.

Понимая, что рано или поздно будет наказан за свое коварство или русскими, или враждебными ему соседними владыками, Гедает-хан принял меры к обороне своих владений. Он укрепил Энзели с суши, возвел каменную стену со стороны Талышей и, наконец, построил батарею со стороны Мазендерана верстах в десяти от города[255 - Донесение консула Тумановского Иностранной коллегии 16 октября 1783 г. Госуд. арх. XV, № 192.]. Нарушая договоры, он завел на Каспийском море собственные полувоенные суда, продолжал притеснять наше купечество поборами, накладывал новые пошлины и грабил товары с разбившихся судов[256 - Ордер князя Потемкина генералу Потемкину от 22 января, № 66, Моек, арх. Главн. штаба.]. На протест нашего консула угрожал ему арестом. Хотя русское правительство неоднократно требовало строгого исполнения договоров, Гедает-хан не обращал на наши заявления никакого внимания.

Его примеру следовали ханы Дербентский и Бакинский. Пользуясь смутой в Персии, они стали считать себя независимыми и не признавали заключенных ранее договоров. Наша торговля с Персией с каждым годом приходила в больший упадок, а беспорядки в Персии и борьба за престол казались бесконечными, ибо союз и дружба в Персии непродолжительны, переменчивы и скоропреходящи: сегодня союзник, завтра непримиримый враг, а послезавтра опять союзник. Все эти перемены происходили из самых ничтожных вещей, из-за малейших материальных выгод, и казалось, что Персия сама собой не в состоянии успокоиться.

Желая оказать содействие прекращению междоусобной вражды, хотя бы только между ближайшими к нам азербайджанскими ханами, генерал-поручик Потемкин решил воспользоваться страхом, который внушало им приближение русских войск к их границам. Под видом письма к находившемуся тогда в Грузии доктору Рейнегсу[257 - Доктор Рейнегс был поверенным нашего правительства в Грузии, Имеретин и Азербайджане.]П.С. Потемкин отправил ему прокламацию ко всем азербайджанским ханам на персидском языке с поручением распространить ее в персидских провинциях.

«Ее императорское величество, – писал Потемкин[258 - От 12 апреля 1783 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 45.], – удостоя поставить меня начальником Моздокской линии и победоносных ее войск, расположенных как на линии, так и в Астраханской губернии, по берегам рек Волги и Дона, препоручить мне соизволила наблюдать спокойствие не только границ ее империи, но стараться о мирном и безмятежном пребывании соседственных владетелей. К оскорблению моему, извещаюсь я, что персидские разных областей ханы, имея всегда междоусобие, взаимно друг друга раздирая, умножают время от времени вкоренившуюся от зависти вражду, и каждый тщится на погибели другого основать состояние свое, которое тем более зыблемо, что каждый себе имеет равного завистника. Между тем Персия, плавая в крови, на место благодатной земли, представляет позорище, мертвыми трупами покрытое: земледелие кинуто, плодоносные поля остались опустошенными, богатство городов расхищено, купечество ограблено, истреблено, и избежавшие от злости и мщения граждане и земледельцы обливают слезами землю, которая прежде процветала, не имея и надежды, чтобы луч благоденствия воссиял над ними. Такое состояние приводит в содрогание человечество; а наипаче я, видя все сие просходящим в соседственных азербайджанских областях, где усугубляемое зло пресекло всякое сообщение коммерции, и находя, что чрез оное и подданные всеавгустейшей самодержицы нашей терпят многие разорения, сим даю вам знать, чтоб вы, находясь поблизости к тем местам, внушили азербайджанским владельцам, дабы они восстановили между собою спокойство, пребывали в тишине и, вкушая плоды благословенного мира, довольствовались каждый своим достоянием. Изъявите им, что пребывающие в покое и тишине найдут в России и благонадежное соседство, и твердое покровительство. Небезызвестно им, сколь страшно подвергнуть себя мщению российского оружия, повсюду грозного, повсюду непобедимого».

Ни увещевания, ни угрозы не действовали на персидских ханов, и какие бы меры ни принимало русское правительство для обеспечения своей торговли, оно видело, что все усилия будут напрасны до тех пор, пока в Персии не утвердится спокойствие и единовластие. Вопрос о торговле тесно связывался с вопросом о единовластии и прочном правлении, а потому нашему правительству не оставалось ничего другого, кроме как поддержать сильнейшего из ханов и содействовать упрочению его власти.

В начале 1784 года наиболее сильным правителем в Персии был Али-Мурат-хан Исхафанский. Подчинив большую часть Персии, Али-Мурат-хан имел только одного соперника в лице Ага-Магомет-хана Астрабадского, который в то время не мог считаться опасным противником. Дела его были столь неудовлетворительны, что многие города сами собой отлагались от власти Ага-Магомет-хана и добровольно предавали себя под власть Али-Мурат-хана[259 - Рапорт капитан-лейтенанта Лялина 22 июля 1784 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 48.].

Последний считал себя настолько сильным, что не довольствовался уже званием векиля или наместника, но хотел провозгласить себя шахом всей Персии и утвердить престол за своим потомством. Хотя Али-Мурат-хан владел уже большей частью Персии и столицей прежних шахов из дома Софиев, хотя он вершил суд и расправу в шахском диване и несколько раз садился на шахское место, хотя, наконец, он мог располагать огромным богатством, собранным при помощи грабежа, и ежедневно получал новые подарки от покорившихся ему ханов, но он все-таки не считал своего положения достаточно прочным. Али-Мурат видел, что повиновение его подвластных вынужденное, притворное, и сознавал, что быть истинным шахом он может только при содействии и признании его в этом достоинстве русской императрицей. Только она могла дать ему шахское достоинство, усмирить и ослабить своим влиянием врагов и не допустить постороннего вмешательства во внутренние дела Персии. Али-Мурат искал случая сблизиться с Россией, в интересах которой также было восстановить единоначалие в Персии. Вот почему хан с особенным удовольствием узнал, что 20 января в Исхафан прибыл армянин Яков Токатлов с письмом от генерал-поручика Потемкина, не заключавшим, впрочем, в себе ничего важного. Потемкин уведомлял Али-Мурат-хана[260 - Письмом от 17 октября 1783 г. Госуд. арх., XXIII, № 13, карт. 45.], что ему поручено начальство над войсками и пограничными землями на всем протяжении нашей границы с Персией и что он считает своим долгом войти в дружественные отношения со всеми соседними владыками и «наипаче с обладателем Исхафана». Горя желанием узнать содержание письма, Али-Мурат в тот же день прислал за ним своего визиря, который объявил посланному, что завтра утром он будет призван во дворец для свидания с ханом.

Чтобы придать как можно большее значение прибытию русского посланного, Али-Мурат устроил ему парадную встречу. Он прислал за Токатловым двенадцать чиновников и лошадь с серебряным убором. По пути к дворцу были расставлены войска, и, хотя число их было весьма значительно, Токатлов заметил, что вооружены они довольно плохо: большая часть имела только сабли, часть была с дротиками, секирами и лишь небольшое число с ружьями.