В действующей армии

Беспорядочное бегство японцев после боя 1 июня удостоверяется даже из японских источников.

Подвиги наших «чудо-богатырей» не поддаются описанию.

Есть ли на свете такое талантливое перо, чтобы воссоздать хотя бы следующую картину.

На одной из наших батарей, попавшую на позицию, к которой японцы пристрелялись, выбыли из строя все офицеры, начальство принял унтер-офицер, у которого уже была оторвана кисть правой руки – он, кое-как перевязав её рукавом рубахи, левой рукой работает над орудием, пока не падает мёртвым, сражённый шрапнелью. Тут же на полях Вафангоу выказалась во всём своём блеске доблесть русской женщины – сестра милосердия г-жа Воронова под градом пуль, спокойно сидя на коне, распоряжалась действиями санитаров.

Два военных врача (один из них еврей) работали неутомимо в линии огня, перевязывая раненых, и когда наши войска стали отходить, доблестные истинные «друзья человечества», несмотря ни на какие убеждения, не оставили свою опасную работу, пока не довели её до конца.

По заявлению поручика Вакулина, контуженного в голову, состоявшего при двух американских военных агентах, эти последние вели себя настоящими «солдатами» – они всё время не покидали линии огня и с сигарами в зубах спокойно стояли под сыпавшимися вокруг них пулями.

Снова констатируют хитрость японцев, хитрость, впрочем, далеко не предосудительную, которую следует принять не только к сведению, но, пожалуй, и к руководству. Они маскируют свои батареи деревянными орудиями, так называемыми, орудиями-болванками и стреляют под их прикрытием.

В некоторых же местах, для отвлечения внимания, они выставляют прямо декоративные батареи из орудий-болванок.

Эта последняя уловка, однако, как слышно, разбивается об опытность наших доблестных артиллеристов.

Тяжёлая сцена разыгралась над телом убитого командира 1 восточносибирского стрелкового Его Величества полка полковника Хвастунова.

Над его залитым кровью трупом неудержимо и горько рыдала его жена, разделявшая трудности похода с своим любимым мужем в качестве сестры милосердия.

Полковника Хвастунова и некоторых других павших в бою офицеров успели похоронить с воинскими почестями на поле битвы.

XII. В Ляояне

Наконец, после одиннадцатидневного «мукденского карантина», я сегодня приехал в Ляоян.

Он, несомненно, оживлённее Мукдена.

Ежечасно в него прибывают войска и отсюда, как из центра, радиусами разливаются на театр войны, который, как известно, занял в настоящее время огромное пространство.

Здесь, если можно так выразиться, бьётся пульс войны.

И это понятно!

В Мукдене думают и обсуждают, здесь действуют, в Мукдене управляют, здесь бьются, в Мукдене политика, здесь война.

Кстати, между прочим, нахожу небезынтересным сообщить, как проводит день Наместник Дальнего Востока, адмирал Алексеев, живущий в настоящее время в особом поезде, состоящем из салон-вагона, вагона-кабинета. и спальни, вагона для прислуги и вагона-кухни.

Для жительства наместника построен особый дом, но он предпочитает жить в вагонах.

Встаёт он ежедневно в пять часов утра и в половине шестого уже едет верхом в сопровождении приближённых лиц на прогулку в окрестности Мукдена.

Одет он в это время обыкновенно в тужурке.

Его любимая лошадь – простая казацкая, которая ходит особым нравящимся ему аллюром.

Излюбленным местом утренних прогулок наместника являются могилы маньчжурских императоров, находящиеся действительно в тенистом, красивом и живописном саду.

Ровно с половины восьмого наместник возвращается к себе, делает свой вторичный туалет и начинает свой трудовой день.

В десять часов сервируется утренний завтрак, после которого идут непрерывно до обеда, который подаётся в пять часов, доклады по различным частям управления и по дипломатической части, приёмы представляющихся и т. д.

После обеда снова занимается делами или едет осматривать те или другие учреждения.

Затем сервируется чай и лёгкий ужин и в десять часов вечера наместник ложится спать.

И так изо дня в день, минута в минуту.

Я получил эти сведения о «дне наместника» от одного из приближённых к нему лиц, с которым встретился на станции, являющейся, как я уже писал вам, местом всевозможных встреч и свиданий.

Всякие новости сыплются, как из рога изобилия, и большинству их можно доверять не опасаясь, так как они идут из хорошо осведомлённых источников.

Тут не далее как вчера я встретил подтверждения тому, о чём я уже писал – об отношениях японцев к нашим раненым и пленным.

Во время боя при Вафангоу был составлен в присутствии иностранных агентов акт о доказанном прикалывании японцами раненых и пленных.

Разговорился с одним из военных врачей, который рассказал мне много интересного о поранениях, причиняемых японскими огнестрельными снарядами.

Начинённые пресловутым японским порохом «шимозе», они причиняют в большинстве смертельные, но во всяком случае трудно излечимые раны.

– Почему? – спросил я.

– А потому, что порох «шимозе» содержит в себе мелинит, развивающий ядовитые газы которые омертвляют края ран.

Любопытная черта склонности японцев к фееричным эффектам, к числу которых, впрочем, принадлежит и вся их скороспелая цивилизация.

На теле убитых, раненых и взятых. в плен японских офицеров найдены татуировки на японском языке.

Вытатуировано всего три слова: «слава или смерть».

Этот перифраз спартанского изречения «со щитом или на щите» сильно отдаёт романтизмом, период которого переживается особенно долго всеми народами с подражательной цивилизацией.

Не могу тут же, попутно, не отметить мнения о японцах одного из высокообразованных деятелей настоящей войны.

– Мне жаль японцев! – сказал он. – Такой страшный подъём духа народы переживают или при своём восходе на политическую мировую арену, или же при закате… У японцев, увы, этом подъём – смертельная агония, так как, несмотря на временные призрачные успехи, война окончится, конечно, их полной гибелью… А жаль их! Молодцы, хотя несомненно азиаты в европейской шкуре… Первое серьёзное поражение будет для них началом конца… Давать возможность самообольщаться и идти вперёд – лучшая тактика с молодыми армиями, не имеющими за собой военных традиций… При первом разочаровании победный мираж исчезнет и заменится паникой и беспорядочным бегством… Частично это уже случалось, даже в последних боях при Вафангоу.

В последний вечер моего пребывания в Мукдене любопытная встреча на станции с девицей-разведчиком Елизаветой Смолка.

Она говорит по-китайски, корейски и японски и одета в мужской костюм.

Говоря про себя, употребляет мужеский род.

– Я пришёл, я узнал…

Жаждет получить Георгия и, по её словам, имеет свидетельство на право получения этого знака отличия военного ордена за успешно произведённую разведку.

Интересная подробность.