Герой конца века

– Вам желательно было бы этого самого Савина из Петербурга удалить?

– Желательно, очень… Да он, говорят, сам скоро уезжает…

– Временно, но ведь опять вернется?

– Ну, конечно…

– А вам бы желательно, чтобы он не вернулся, а если вернется, чтобы его сейчас же бы и попросили о выезде…

– Это бы хорошо… Да кто же это может сделать?

– Чего-с?

– Попросить о выезде…

– Начальство.

– Начальство?

– Доподлинно только начальство.

– Но как же этого достигнуть?

– Вот об этом я с вами, Аркадий Александрович, и пришел погуторить…

– Говори…

– И вам ведь доподлинно известно, что господин Савин у городского-то начальства куда на каком дурном счету… Скандалист он, безобразник, только за последнее время несколько поутих…

– Знаю, конечно, знаю…

– Ну, вот, в том-то и дело… По службе он офицер, гражданскому-то начальству с ним справиться нельзя, однако, все его «штучки» где следует прописаны… но за это-то время, как он притих, конечно, позабыты… Теперь же, не нынче завтра он в отставку выйдет, городскому начальству подчинен будет, как все мы, грешные… Ежели теперь бы найти поступок, хоть самый наималейший, все бы можно и прошлые со дна достать, да и выложить… Так то-с…

– Но ведь ты говоришь, что он теперь притих… Я и сам слышал, что неузнаваем стал, точно переродился…

– Верно, верно, это вы правильно…

– Где же ты поступок-то возьмешь, коли его нет, да и как взглянуть, может старое-то перетряхать не станут… Исправился, скажут, человек, ну и Бог с ним…

– Эх, Аркадий Александрович, умный, обстоятельный вы барин, а простого дела не знаете, вся ведь сила у начальства в докладе…

– В докладе?.. – вопросительно повторил Колесин.

– Точно так, Аркадий Александрович, как доложат главному начальству; коли справочки о прошлом припустят, они и пригодятся и для настоящего… справочки-то.

– Однако и дока же ты, Корнилий Потапович… – лениво сквозь зубы уронил Колесин. – Ну, положим ты прав, а поступок-то где взять, настоящий, к которому бы пригодились твои справочки?..

– Поступок есть…

– Есть?

– Дозвольте рассказать все спервоначала?

– Рассказывай.

Корнилий Потапович начал обстоятельный рассказ о векселе Мардарьева, не утаив и его происхождения, и как он очутился в руках Вадима Григорьевича, передал о визите последнего к Савину и поступке с ним этого последнего, то есть разорванного векселя, клочки которого Мардарьев сумел сохранить, и насилия над Вадимом Григорьевичем.

– Вот-те и поступочек, – сказал в заключение Алфимов.

– Пожалуй, что и так, – после некоторого раздумья заметил Колесин. – Но тогда Мардарьеву надо идти в суд, к прокурору.

– Можно, конечно, и таким путем. Только проволочки больше… Когда еще решение-то выйдет, а Савина-то и след простынет. Потом, на уголовном-то суде, с присяжными, сами знаете, и не такие казусы с рук сходят, вы вот сами по жизненному-то, не по закону сказали: «Он в своем праве». Наказать его, пожалуй, и не накажут, а иск гражданский-то, конечно, признают за Мардарьевым, да только исполнительные листы нынче бумага нестоящая, ищи ответчика-то, как журавля в небе…

Корнилий Потапович остановился.

– Так что же ты придумал? – спросил Аркадий Александрович.

– Индо жалость меня взяла к этому человеку, Мардарьеву-то, начал я мозговать, как бы его горю помочь, да и вспомнил о вас, Аркадий Александрович.

– Обо мне?

– Об вас: припомнил я, что вы десяти тысяч не пожалеете, чтобы этого самого Савина из Петербурга удалить… Дело, думаю, подходящее, то я у Мардарьева за четыре тысячи куплю, прошенье его куда следует написать заставлю, тысяченку еще не пожалеете, Аркадий Александрович, на расходы, дельце-то мы и оборудуем. Поступок есть, справочки припутаем, ан высылка-то из Петербурга отставного корнета Савина и готова.

– Ой ли?.. – отозвался Колесин. – Что-то мне не верится, чтобы это осуществилось.

– Уж будьте покойны, я зря на ветер слов не бросаю, сами, чай, знаете; коли говорю, что дело оборудую, так уж не сумлевайтесь, в лучшем виде сделано будет…

– Знаю я тебя, верю…

– То-то же, только за деньгами не стойте… Всего ведь за половину обходится… Хотели десять дать, ан всего пять понадобится.

– Да может Мардарьев этот и уступит наполовину… вексель-то… – в раздумьи сказал Аркадий Александрович.

– Уступит отчего не уступить, только ведь последние у него деньги-то… По-человечески-то торговаться жаль… Человек-то больно несчастный, кругом обиженный…

– С чего это ты вдруг зажалел его? Я за тобой этой самой любви к человечеству не знал… Нажить сам сильно хочешь…

– Видит Бог, нет-с, не обижайте… А потому лишь, что этого Вадима Григорьевича давно знаю, работящий, достойный жалости человек… В газетках пописывает, и мне и вам пригодиться может, так обижать бы его не хотелось.

– Гм… – крякнул Колесин.

– Впрочем, как вам угодно, коли не доверяете, так и разговор кончен… Помогу ему, судебным порядком пойдет…

Алфимов встал.

– Прощенья просим…

– Куда, куда ты? – заторопился и даже привскочил на диване Аркадий Александрович. – Ишь какой обидчивый, слова сказать нельзя, как порох…