– Ничуть, клочок шерсти ухватить норовлю, да ничего, обрастете.
– Шутница… – несколько успокоившись, сказал Корнилий Потапович. – Нет, ты говори сколько, по-божески?..
– Я сказала.
– Заладила ворона про Якова, одно про всякого… Я тебе говорю, как по-божески…
– Да ваша-то какая цена?..
– Я свою цену еще вчера твоему мужу объявил, ну, для тебя, уж больно ты умна да догадлива, еще столько же добавлю: две сотенных.
– Нет, это не подойдет…
– Не подойдет?.. – удивился Алфимов.
– Нет и разговаривать нечего…
Я пойду. Софья Александровна поднялась со стула.
– Сиди, сиди, куда тебя несет, вот стрекоза, прости, Господи!..
– Чего же так сидеть зря, у меня дома дело есть – работа.
– Не медведь дело, не убежит в лес… хе, хе, хе… – засмеялся своей собственной остроте Корнилий Потапович.
Мардарьева оставалась серьезно-спокойной.
– Так не подойдет?.. – спросил он полушутя, полусерьезно.
– Сказала не подойдет… – отвечала та.
– И уступки не будет?
– Отчего не уступить, коли скажете настоящую цену…
– Цену… цену… – проворчал Алфимов. – Да чему цену-то… Где товар?
– Товар есть, коли двести рублей уже за него давали.
– Ну, баба! – воскликнул Корнилий Потапович. – «Кремень-баба», – снова пронеслось в его уме определение Вадима Григорьевича.
– Что ж что баба, а умней другого мужика… – невозмутимо заметила Софья Александровна.
– Вижу, вижу! – со вздохом произнес Алфимов.
– То-то же…
– Ну, триста…
– Нет… Вот уж как, чтобы много не разговаривать, тысячу пятьсот рублей, по рукам…
– Полторы тысячи? – простонал Корнилий Потапович.
– Ни копейки меньше… А то я сейчас отсюда к Савину…
– Зачем это?
– Расскажу ему, что есть люди, которые дают триста рублей за жалобу на него… Поверьте, что он мне за эту услугу и вексель перепишет, да еще благодарен будет… Пусть сам дознается, кто против него за вашей спиной действует… Вот что.
– Тэк-с… – окончательно сбитый с позиции, протянул Алфимов.
Так хорошо только вчера устроенное дельце окончательно проваливалось. Эта шалая баба способна привести свою угрозу в исполнение, и кто знает, быть может, Николай Герасимович действительно допытывается, откуда идут против него подкопы. Ему, конечно, известно, что Колесин спит и видит устранить его со своей дороги к сердцу этой танцорки Гранпа – это первое придет ему в голову, и он будет на настоящем пути к открытию истины. Тогда прощай крупная нажива, прощай и даром сунутая Евграфу Евграфовичу красненькая… Ее почему-то особенно жалко стало Корнилию Потаповичу, и с ней мысли его перенеслись на растаявший из-за этой «кремень-бабы» кусок сахара и разлитый стакан чаю…
«Сколько убытков! Сколько потерь!» – мысленно воскликнул Корнилий Потапович.
Он взглянул исподлобья на Софью Александровну. Она сидела перед ним серьезная, спокойная и крупные складки на ее высоком лбу указывали на ее решимость сделать именно так, как она говорит.
«Надо во что бы то ни стало купить у нее этот вексель! Но надо все же что-нибудь выторговать!» – промелькнуло в уме Алфимова.
– Ваш супруг… – вкрадчиво начал он, – за него в неразорванном виде просил у меня тысячу рублей…
– Дуракам, сами знаете, закон не писан, – прервала его Мардарьева.
– Оно так-с, так-с, – согласился Алфимов, – однако я могу его купить за тысячу рублей цельным… а теперь по справедливости вы можете взять за него половину – пятьсот…
– Нет и нет, да и что время в самом деле терять… Хотите тысячу двести последняя цена… – решительно воскликнула Софья Александровна. – Иначе я сейчас же уходу…
Она встала и направилась к двери.
– Постойте, погодите… – в свою очередь приподнялся Корнилий Потапович. – Хотите шестьсот?
– Ни гроша менее.
– Семьсот, восемьсот…
– Прощайте…
– Девятьсот, тысячу…
Софья Александровна взялась уже за ручку двери.
– Вернитесь, получайте… – простонал Алфимов, не садясь, а буквально падая на диван.
Мардарьева с насмешливой улыбкой вернулась и села на стул.
– Пожалуйте документ…
– Пожалуйте деньги…