В действующей армии

– Да, мальчики удалые… – заметил я.

– Тем скорей себе сломят голову… – сказал мой собеседник, укладываясь снова рядом со мной.

На востоке заалела светлая полоса.

Здесь как быстро темнеет, так быстро и рассветает.

Скоро из-за сопок брызнули на землю первые лучи яркого, жгучего солнца.

Настал день.

Мой сосед-офицер оказался правым.

Японский отрядец, действительно, угостили как следует.

Шесть человек японцев лежали убитыми, но совершенно раздетыми.

– Что это значит?..

– Их раздели китайцы… Это всегда бывает… Они по ночам шастают, как гиены, и видят также, как они.

Мне бросился в глаза один убитый японский солдат, лежавший с распростёртыми руками.

Худенький, маленький, совершенно мальчик с широко раскрытыми глазами, в которых мне показалось, остановились слёзы.

Кажется, до конца моей жизни я не забуду этой ужасной картины, достойной кисти, увы, покойного Верещагина, как протест против страшного общечеловеческого зла – войны.

На противоположных двух сопках расположились в большом числе японцы – их маленькие фигурки перебегали с места на место.

Я ясно видел их в бинокль.

У нас оказалось также несколько легкораненых и два контуженных рикошетом.

– Самое скверное поранение это – рикошетом, – сказал мне офицер, – контузия-то пустяки… Я говорю о ранах… Они ужасны. Я сам видел два поранения… Одного ранило в грудь и кусок лёгкого вылетел через спину… У другого сорвало кусок черепа, казаки подхватили его и повезли на перевязочный пункт на двух лошадях рядом, но, увы, не довезли живого, от сотрясения у него выпал мозг.

XXIX. Терпенье, терпенье!

Командующий маньчжурской армии А. Н. Куропаткин, произнёсший перед отъездом в действующую армию слова: «Терпенье, терпенье, терпенье», которые несомненно станут историческими, показал этим мудрое предвидение совершающихся в настоящее время перед нашими глазами событий.

Видимо он весьма основательно не разделял того высокомерного взгляда, который до начала войны, и частью после её начала был господствующим не только в общественных сферах, но и в военных кругах, на японцев как на совершенно неопасных врагов, на численность их войск и на боевое их качество.

Он хорошо знал и тогда, как знают теперь все, что борьба с японцами будет упорна и продолжительна, что они, находясь поблизости к своей базе – морю, уже этим одним имеют над нами преимущество численности, которой мы противопоставить свою численность можем лишь через очень большой срок времени.

Он хорошо понимал, что японцы взяли последнее слово военной науки и техники, что к этому они прибавили чисто азиатскую хитрость и поразительную наблюдательность, и таким образом, в общей сложности, представляют из себя более чем серьёзного противника.

Он принял тоже во внимание условия местности, хорошо знакомой и привычной для японцев, а для нас представляющий почти непреодолимые трудности.

Всё это легло в основу созданного им плана кампании, который до сих пор блестяще выполняется, – выманить японцев из гор на равнину, где и дать им решительное сражение.

Где будет сражение ещё неизвестно, но японцы, увлёкшиеся лёгкостью, с которой русские оставляют свои позиции, уже достаточно зашли вперёд, чтобы в самом непродолжительном времени дать возможность развернуться и нашей кавалерии, нашей железной пехоте и уже достаточно грозной артиллерии.

Следует ли признать таким сражением бой на южном фронте, начавшийся с рассвета 10 июля и продолжавшийся до 12 июля?..

Я думаю, что нет, и это не моё единичное мнение, а многих представителей генерального штаба, с которыми мне пришлось беседовать по этому поводу, почти в виду шедшего боя, при громе артиллерийских снарядов, при свисте пуль, многие из которых перелетали на далёкое пространство, но бессильно падали на землю, даже не зарываясь, как камешки.

– Это не решительный бой, – говорили они, – вы увидите, что воюющие останутся на своих позициях… Мы снова отступим…

– Снова отступим? – тревожно спросил я.

– Почему вас это так пугает? – улыбаясь сказал мне симпатичный полковник генерального штаба, фамилия которого ускользнула из моей памяти. – Это так и следует…

Так и произошло.

С рассветом 10 июля наши казаки выдвинулись вперёд, спешились и, открыв огонь, стали подходить к позиции японцев.

Последние, следуя своему обыкновению, подпустили их, а затем открыли убийственный огонь и выслали пехоту.

На поддержку казакам выехала батарея, дала несколько выстрелов, снялась и укрылась в другом месте.

Японцы стали осыпать градом снарядов то место, откуда наша батарея дала первые выстрелы – это была довольно высокая сопка, которая вся была изрыта артиллерийскими снарядами.

Японцы стреляли с комической, если можно только, при таких обстоятельствах, употребить это слово, настойчивостью.

Между тем наша батарея из прикрытия стала обстреливать японские колонны, которые казались, даже в бинокль, тёмной вьющейся лентой.

Это был только местный эпизод боя, разыгравшегося на огромном пространстве между Ньючжуаном и Дашичао.

К семи часам вечера 10 июля бой утих.

Потери наши были в этом месте ничтожны.

Я вернулся в Дашичао, где весь день 11 и утро 12 июля, когда поезд двинулся в Харбин, слышал непрерывную канонаду.

От прибывших на станцию офицеров я узнал, что у командующего южным отрядом генерала барона Штакельберга было 20 батальонов пехоты, бригада артиллерии и дивизия казаков, и что он стягивает свои силы вокруг японцев.

Позиция последних положительно засыпана русскими артиллерийскими снарядами, но вследствие высоты позиций ими не было причинено много вреда.

Это происходило на востоке от Дашичао, в горной местности.

Атаку вела дивизия под командой генерала Кондратовича.

По словам офицеров, наши солдаты уже стали применяться к местности и без труда лазать по прежде трудно проходимым для них сопкам.

К чему только не применится русский солдат.

– Теперь уж казак лезет на сопку с лошадью в поводу и, достигнув вершины, высовывает только одну голову и смотрит, а прежде, бывало, вытянется во весь рост и стоит как столб… Понятно, что японцы, увидя пост, могут сообразить, особенно имея карты полверсты в дюйме, где находится бивак и начать его обстреливать почти с математической точностью… Их часовые обыкновенно лежат, их и не видно… Приноровились ложиться теперь и наши, отбросив русскую откровенность…

Мой собеседник оказался человеком бывалым, долгое время проведший в отряде генерала Ренненкампфа, сильно тревожившем японцев своими быстрыми передвижениями.