В действующей армии

На перевале восточнее деревни Ляндесян стала на позицию 4 Забайкальская казацкая батарея под прикрытием роты пехоты и сотни наших казаков.

Я с сотней стал на заставу и выставил посты.

Скоро совершенно стемнело.

Потери наши не особенно велики.

Артиллеристы потеряли 56 человек убитыми и ранеными.

По нашим подсчётам японцы имели в бою около двух дивизий пехоты, а с обходными колоннами их было пожалуй и больше.

Нас, следовательно, было ровно в три раза меньше.

Бой этот, поэтому, может действительно назваться славным».

XXXIII. В тылу армии

Крайним северным пунктом маньчжурской действующей армии является город Харбин.

Это – тыл армии.

Познакомиться с этим пунктом было очень интересно, особенно, когда мы, военные корреспонденты попали, волею судеб, в Харбин по независящим от нас обстоятельствам.

Тыл армии это, так сказать, её сердце и пищевод, отсюда она получает свои жизненные силы и продовольствие.

Все эти органы тела действующей армии и сосредоточены в Харбине.

Я нашёл случай, при любезном содействии и д. начальника окружного штаба подполковника Д. Э. Конге, познакомиться насколько это возможно подробно со всеми этими учреждениями, имеющими, как я уже сказал, огромное значение в жизни того колоссального тела, которое именуется «действующей армией».

Мы начали со сводных госпиталей, как расположенных поблизости от Нового Харбина. Четыре барака этих госпиталей помещаются в бывших казармах, но тщательно отремонтированных, светлых, чистых и полных воздуха.

Все они одного типа, так что, описавши один, можно иметь полное представление о всех других.

Это длинное каменное или деревянное здание, разделённое на две палаты, по пятидесяти кроватей в каждом, в середине помещается перевязочная, операционная комната и комната для сестёр милосердия.

В каждом бараке на стене висит карта театра войны, и больные солдатики видимо ею очень интересуются, так как в каждом посещённом мною бараке я видел около неё группу больных и раненых, состояние здоровья которых позволяет им ходить по бараку.

Почти всегда в вазах и в банках букеты полевых цветов, собранные самими поправляющимися от ран солдатиками во время прогулки по соседнему полю.

В каждом бараке есть маленькая библиотека.

Вид у выздоравливающих и отправляющихся от ран довольно бодрый.

Все они стремятся назад, на поле брани и, по словам врачей, надоедают просьбой отправить их обратно в часть.

– При возможности, конечно, исполняешь это желание, но есть раненые, для которых это немыслимо, а между тем они только и живут этою мыслью, и отказ волнует их…

В обоих госпиталях штатные сёстры из московской общины сестёр милосердия «Утоли моя печали», но кроме того, есть и сёстры-добровольцы из дам местного высшего общества, Н. М. Конге, жена подполковника, изящная Л. П. Лазаревич, дочь генерала, начальника местного инженерного округа, г-жи Логинова и Мезенцова.

Л. П. Лазаревич, несмотря на юные годы, несёт службу человеколюбия наравне со штатными сёстрами милосердия, а г-жа Мезенцева обрекла себя на заведование кухней для офицерских бараков, что является более чем мучительным при невыносимо жаркой погоде.

Доктор А. Г. Делятицкий любезно указал мне на несколько действительно интересных оперированных больных.

Произведённые им операции доказывают, что доктор очень искусный хирург.

Вот рядовой 36 сибирского восточного стрелкового полка Иван Анисимов.

Он в сражении под Вафангоу был ранен пулею в лоб с разрушением левой глазницы, перенёс тяжёлую мозговую операцию.

Д-р Делятицкий вынул разрушенную глазницу, и теперь левый глаз раненого находится лишь в мякоти, а между тем раненый видит и в настоящее время настолько поправился, что сидит, читает и ходит.

Голова его, конечно, забинтована, но заживление идёт в полном порядке.

Доктор показал мне кости глазницы Анисимова, которые хранятся у него в спирту.

Другой, тоже раненый при Вафангоу, рядовой 34 восточносибирского стрелкового полка Шифиунин.

Ему шрапнелью пробило череп, образовался мозговой нарыв, пришлось сделать операцию черепа – вскрытие нарыва и выпуск гноя.

Операция удалась в совершенстве.

Любопытный экземпляр раненого не шрапнелью, не пулею, а головой своего товарища, представляет из себя рядовой Степан Меньшенин.

Он так стукнулся головой о голову своего однополчанина, что проломил себе темя.

Голова товарища осталась цела.

Последний, вероятно, имеет право, подобно фонвизинскому Скотинину, ударившись со всего размаху о каменные ворота, спросить: «Целы ли ворота?»[12 - Д. И. Фонвизин «Недоросль».]

Много совершенно оправившихся солдатиков раненых в грудь и в живот навылет.

Но это всё раны пулевые – в данном. случае надо отдать справедливость японским пулям: они или убивают наповал или пронизывают насквозь, не засоряя раны.

Впрочем, за последнее время японцы стали употреблять пули более крупного калибра и даже надрезанные, разрывные, так называемые «дум-дум».

Самый большой процент поранений в ноги, иногда с раздроблением костей.

Много переломов ног от пуль и шрапнелей, а также от упавших на ноги двуколок.

Все эти раненые ходят тотчас по наложении повязки при помощи аппарата доктора Валковича.

Это очень несложный деревянный аппарат, позволяющий однако раненому передвигаться с места на место, не препятствуя процессу срастания костей, и облегчающий уход за ним.

С такими аппаратами много раненых бродят по баракам.

– Процесс заживления сквозных пулевых ран в грудь и в живот идёт чрезвычайно быстро, – сказал мне в другом бараке того же госпиталя д-р Э. В. Ланда-Безверхий из Киева.

При этом он указал мне на раненых 11 роты 12 восточносибирского полка Севастьянова и 5 роты 11 восточносибирского стрелкового полка Пичугина.