Вот ведь как. Этот умственный призрак мелькает в кустах,
Окликает любимца, истлевшего где-то под дерном.
Человек, человек, заплутал ты по гиблым местам.
Человек, ты был бел, но являешься всем только черным.
Ноя новый ковчег мы по кочкам несем на плечах,
Это шествие древних атлантов не каждый увидит.
Это царствие – наше. Отметь, кто силен отмечать,
Если волны придут, и погибель, что кличут великой.
Но зачем? Это призракам виден конец всех времен.
Это праздник для них, это странная шутка вселенной.
Заскучал – развлекайся. Смотри сей причудливый сон,
Сколько хочешь. Здесь всякий сеанс, коль назначен, отменен.
Но приблизилось царствие. Смерть не конец, не конец –
Это прошлое только, избавлено от перспективы,
И под натиском орд его, хмыкнув, уступит юнец,
Из земли нас взрастивший своим беззаботным поливом.
Так сдается грядущее, нас уступая тому,
Что уже и всегда. Так нас мать забирает обратно,
И мы в ней пребываем навеки, грустя по нему –
По иному, по светлому: образу, облику, брату.
Мы вернемся сюда много раз, мы подступим опять,
Мы заблещем, как жилы в разломах – горящему глазу,
Мы увидим, пусть слабо и мельком, как вечная мать
Предлагает нас богу в пыли золотой и алмазной!
И однажды, быть может, прервется твой замкнутый круг,
Бесконечная жизнь. И не явится умственный призрак.
И тогда мы поймем: это – новое. Больше в миру
Мы не встретимся. Вдруг иссякает твоя укоризна.
Это звезды пронзили нас, кровь свою с нашей смешав.
Ты почувствуешь – в описи старой кладовки ты прочерк.
И сотрется лицо, и забудется имя. Душа
Отлетает навек, безвозвратно, сияющей ночью.
Маугли
Детеныш был слаб – человечий, неловкий,
И все же – гармонии полный иной,
Какой-то и тиграм неведомой ковки,
Какой-то решимости дальней, стальной.
Негромко рыча, встали волки в кружок;
Мартышки, оскалясь, над ними смеялись;
Змея, позабывши Эдема урок,
Упругость противопоставила стали.
Но только открыл тот младенец глаза –
Она отползла в униженье за камни:
Зрачками повел не еврейский Адам,
А греческий бог, светоносному равный.
Тогда подложили медведю его,
И в уши, прядущие чутко, взвопили,
Надеясь: проснется вот, хмурый и злой –
И станет младенец незначащей былью.
Незначащей болью привыкли они