Так поговорим же о любви

–– Пришел, Любаша. Соберись, вставай, покушаем да немного по поселку прогуляемся. Не раскисай.

Люба привставала на кровати. На неё сходил свет и энергия, этот свет также виден духовными очами как виден свет физическими глазами, как свет костра в горах. И как от костра ночью в горах далеко отходят отблески, так и человек приняв энергию и свет с космоса распостраняет его повсюду. Комнату наполняет благодать, распостраняется всюду запах розы, Учитель любила запах розы. Покушав, одевались и шли куда-нибудь на природу; или просто посидеть на лавочке. Находясь рядом с ней я «тонул» в её свете, не ощущая своей физической оболочки –один свет.

После суток непрерывной работы нужно поспать три-четыре часа. Этого хватало. Иногда высыпался дома, и с обеда шел к родной, два раза, но в основном предпочитал отсыпаться у ней. Прогулявшись по улице, падал на её застеленную кровать и вдохнув запах розы, « проваливался». Люба сидела рядом, « сторожила». Просыпаюсь, открываю глаза, любимая смотрит на меня а по щекам бегут слезы. Приподнимаюсь, обнимаю голову моего Учителя, прижимаю к груди.

–– Коля, братец, пусть я сумасшедшая, или святая, но я человек, Коля. Мне также нужно счастье, радость, как и всем. Почему я лишена этого, за что? –Родная рыдает на груди, я творю молитву, что я еще могу? Успокоившись, светло улыбнувшись, говорит:

–– Брат, зови меня Радостью.

–– Хорошо, Радость моя.

Мы не замечали течения времени, для нас оно не существовало. Какой час суток, ночь ли, день ли, спали ли мы или бодрствуем –какая разница? Мы вместе. Но почему нам отпущено так мало? Что за рок? Почему мы не должны жить в вечном раю? Если мы стремимся друг к другу, если любим друг друга –почему мы врозь, почему так быстро теряем дорогих, любимых. Почему?

В следующий приход застал её в горячке. Мечется по кровати, на лице бледность, и зовет в горячке:

–– Коля помоги, Коля спаси, забери меня к себе.

Поправил одеяло, уложил погоднее, положил на горячий лоб обе руки и начал у Бога просить помощи: « Господи помоги». Успокоилась, уснула. Когда ты просишь помощи у Господа из глубины твоего сердца, когда Господь также реален как отец и мать, много реальнее –Он поможет!

« Всевышний, помоги. Всевышний, забери мою жизнь, продли её жизнь. Всевышний, будь милосерд к моей любимой. Не разлучай нас, Господи Милосердный!».

Не топил я печки, не варил я кушать, сидел возле Учителя а сердце обливалось слезами. Не заметил когда проснулась Люба:

–– Пришел, родной?

–– Пришел, Любаша.

Взяла мою руку и положила под голову. Улыбнулась светло и грустно:

–– Двадцать четыре года, а всего три месяца и три дня счастья отпущено Господом. Но такого счастья, почитания, любви, радости ,какой очень мало на свете. Спасибо, Коля.

Осторожно обнял и положил свою голову ей на грудь, Любаша сложила ладошки на моей голове –и летело время, убегали мгновения. Почувствовав что её легкие, горячие ладошки соскользнули с головы, тихонько приподнялся и посмотрел ей в лицо. Глаза закрыты, на губах счастливая улыбка. В первую очередь надо принести воды а потом затопить печь. Тихонько встаю, беру ведра и выхожу. Избушка стояла в лиственно—еловом лесу, в низине; на возвышенности стояли дома, цепочкой уходя вдаль вдоль крутого обрыва. Речка бежала в пяти метрах от избушки. Денек солнечный. Где-то на ближайшем суку дятел « барабанит»; зяблики , снегири, воробьи «работают» на двух довольно больших кусках сала, подвешенных Любой на лиственный сук прямо у крыльца. На меня птицы « недовольно» покосились, но не одна не прекратила своей «работы». Полюбовавшись на « тружеников» пошел за водой. Набрав ведра, оборачиваюсь нести домой. Люба в дверях, радостно улыбаясь смотрит на меня, в одном платьице. Какая же она красивая и светлая. Подхожу, ставлю ведра и молча обнимаю родную. Но недолго, почти сразу же беру ведра, заношу, беру её шубку и пуховой платок.

–– Застынешь, дуреха – одевая шубку и повязывая как попало платок.

Смеясь, развязала и завязала как надо:

–– Света Коля и у тебя хватает.

–– Садись на скамеечку и любуйся своими прирученными зябликами. А я схожу к бабе Рае за молоком, кашу пшенную на молоке сварим. Хорошо?

–– Ух, как я кушать хочу. Хозяйничай давай. И помолчав немного добавила с чувством – Родной –и как-то тепло и странно , с любовью глянула на меня из глубины своего чистого сердца.

Баба Рая жила недалеко. Выглянула на лай собаки:

–– Проходи, Коля.

–– Нет, баба Рая. Здравствуйте. Я пришел попросить молока, хочем с Любой кашу сварить – и протянул пустую банку.

–– Здравствуй, здравствуй родной –беря пустую банку, –но сразу я тебя не отпущу, поговорить с тобой хочу. Погода хорошая, и на лавочке побеседуем. Ведро картошки еще возмешь. Подожди –скомандовала, уходя в дом. В скором времени вышла, поставила молоко и картошку возле лавочки на землю и одновременно сели.

–– Я, Коля, хожу к нашей святой, проведаю. Вчера вечером печку протопила, но избушка холодная, продувает быстро, ты пришел, прохладно наверно было?

–– Я затопил печку.

–– Тает наша блаженная, тает. Да кто же эти поганцы, за кого она на крест восходит, за кого страдает? За кого сгорает? Увидеть бы, плюнуть в шары –баба Рая смахнула слезу.

« Значит…» –пронеслось в мозгу палящей искрой; «Значит…!» еще горячей.

–– Да ничего не значит – в сердцах сердито сказала баба Рая, и тут же «запнулась» и посмотрела удивленно на меня –Что ты можешь передавать мне мысли меня не удивляет, привыкла. Но что ты не знаешь таких простых и жестоких истин … и опять замолчала. Молчала довольно продолжительно, уперев взгляд вдоль улицы. – Значит поставила блокаду тебе, чтобы тебе не так горько было терять её. А раз ты услышал меня, понял, вот это-то как раз и значит, что через меня она признается в любви тебе, сняла блокаду и мне можно и даже нужно говорить. Понять-то ты поймешь, но она наверно приготовила заблокировать и это, иначе жизнь у тебя будет –одни слезы, –и опять надолго замолчала.

–– Я поняла, Коля, твое «значит?». Ты имеешь в виду, что если она откажется от молитвы за родных, а именно за близких своих человек страдает, то выздоровеет. У тебя любовь пересилила здравый рассудок, я не ожидала от тебя. Да, Коля, выздоровеет, и будет всю жизнь в погани жить, и возможно долго. Это, как если бы ты в хорошо горящий костер подкинул хорошее полено, а когда полено разгорелось, тебе вдруг пришло в голову потушить костер и ты залил его водой. Полено потухнет, но уже не в костер и ни на что он не будет годен, будет валяться где-нибудь в сторонке, мозоля глаза своим безобразием. Да какой же святой не откажется от своей жизни ради пса бездомного, а она страдает за людей, за кровных своих. Проклят род нечестивцев до десятого колена, и потомство нечестивцев, мертвых душой а значит и при жизни и телом; так, ходят ошметки тьмы и непотребства. Но ведь не до конца. И посылает Господь из их рода страдальцев, чтобы они забрали на себя всю тьму поколений, а так как сил человеческих на это Господь не дал, то сгорает человек, чтобы будущие и настоящие её потомки, родственники, пошли по дороге жизни. Да у нас большинство бы только и мечтали о такой кончине, о жертве умилостивления.

По улице прошли соседи, поздоровались. В соседнем доме, слышно через открытую форточку, заплакал ребенок, отец успокаивал: « Ну что ты, малышка, что? Сейчас я тебя перепеленаю и пойдем на улицу маму дожидаться». И через короткое время послышался счастливое «гулькание» ребенка, а немного погодя на крыльцо вышел со свертком молодой отец, поздоровался, положил сверток в коляску и с коляской бегом по кругу в ограде.

–– Вот а такого, обыкновенного счастья она лишена –и смахнула набежавшую слезинку. – Вот ведь когда вы стоите с нами на молитве, взявшись за руки, от вас такая благодать вокруг, свет от вас идет, ведь видим мы его. А иногда на короткое время пропадаете с наших глаз, и опять появляетесь все на том же месте. Ну ладно, галлюцинации, показалось? Но не могут быть, сынок, у всех галлюцинации. И когда вас проводим, возвращаемся через полчаса опять в молитвенный дом и до утра творим молитвы, живем в вашей благости.

–– Мы тоже, баба Рая, приходим когда с собрания, становимся на колени под образа и молимся за ваше здоровье.

–– И ни грамма ты меня, сынок, не удивил, мы все это знаем, ведь берется откуда-то благодать, утром мы все такие светлые и счастливые, что от радости плакать хочется. И плачем.

Прошла молодая женщина, тихонько поздоровавшись. Молодой папа встал с коляской, улыбка «до ушей». Мать склонилась над коляской, что-то недовольно буркнув мужу, взяла на руки «загулькавший» радостно сверток. Все так же улыбаясь подхватил на руки жену со свертком и занес домой.

–– Вот сколько, Коля, счастья. Переполняет просто. Но много меньше было бы, если бы не твоя любимая. От сестры она идет, от старшей. В недавнем времени заболела ее сестра, ни лекарства, ни врачи помочь не могут. Извелась вся, похудела и почернела лицом. Такая была здоровая, пышущая здоровьем, а тут в три месяца –краше в гроб кладут. И когда все средства были исчерпаны, все попробовано и перепробовано, как последняя надежда –пришли к блаженной. И она взяла на Себя её немощи и понесла её болезнь. И уже на утро было облегчение и через неделю бегала её сестра, как и прежде. Но откуда, сынок, болезни, откуда? Какая-то черная тварь, которая всю жизнь живет в дерьме, для которой дерьмо так же привычно, как для твоей любимой запах роз; ради потехи, а может быть через-чур уж была переполнена – и пустила эту грязь, болезни –так, между делом, первому попавшему, светлой душе –и забыла тут же. А вот этой светлой душе, сестре6 её старшей хватило и этой малости чтобы дойти до крышки гробовой. Но помиловал Господь через блаженную, в последний момент дал ума и подарил надежду.

Молодая женщина вышла с сеткой, в которой была банка молока и какие-то «постряпушки» и тут же по дороге «нырнула» вниз под яр.

–– Теперь, сынок, напьетесь вволю молочка, к вам она пошла –светло улыбнулась баба Рая – А вот «постряпушек» у меня нет –добавила виновато –надо будет сделать. И продолжила:

–– Но беря на Себя немощи и болезни наши, нашу тьму –её же надо куда-то деть? В нашем людском сообществе и добро и зло перемешаны, где добро, там обязательно поджидает и зло. Но даже и в людском сообществе деревня от деревни, город от города , местность от местности разнятся –где преобладает непотребство и очень мало, или почти что нет благочестия, благочестивые не смогут жить при всеобщем непотребстве: или вот как наши староверческие поселения, где нечестивцу делать нечего –климат не тот. Вот вспомни, сынок, искушение в пустыне Иисуса, что дьявол показал Ему города и селения и сказал –поклонись мне и ты будешь властелином всех городов и сел. И сказал Господь –Господу Богу поклоняйся и Ему одному служи. Так какие же города? Да его, сынок, города, дьявола, там же это написано –ад значит. А раз есть ад, значит есть и рай, и в Библии в пророках написано что есть разные уровни того и другого. И если рай –свет, добро, правда, истина и все хорошее, пророки и святые; то ад –непотребство, грязь, болезни –и все остальные слабости человеческие, одна гнусность и тьма, и нет там и проблеска света. Вонючее болото. Это же какую силу и могущество духа, сынок, надо иметь, любовь к человечеству, чтобы взять немощь, тьму, болезнь и отнести куда положено –в ад; да не утонуть, вернуться назад, чтобы опять повторить этот страшный путь при надобности ближнего. Но чем более болезнь запущена, чем больше в ней тьмы, тем ниже в ад её надо отправить, на свое место, вплоть до седьмого уровня, тем труднее возвратиться. Ведь не Христос же человек, пусть светлый, пусть духовно сильный и даже святой,–он человек; а человеческие возможности не безграничны. И наступит момент когда душа человека не сможет, не хватит сил вернуться в свое тело. Господь не оставит душу святого, не отдаст на поругание, но жизнь земная для этого человека кончится. И умирают они всегда в одиночестве, когда рядом нет близкого человека, кто бы помог душе святого вернуться в свое тело, помолился бы за душу страждущего. Или сгорают в собственном, неугасимом огне, сжигая в этом огне вместе со своей жизнью все грехи своих ближних. Можно, сынок, разделить на двоих этот огонь, что б он не спалил блаженную, можно вернуть искренней молитвой и из ада, но все в свое, нужное время, когда огонь еще не разгорелся до такой степени, что его нельзя потушить. И вот как раз в нужное-то время, когда надо помочь, близкого человека и нет рядом. Ох, сынок, дал бы нам Господь еще бы чуткости и указал бы время, когда прийти на помощь, что б меньше у нас было покаяния за черствость и невнимание наше, дал бы слезу в сердце, открыл бы очи к пониманию.

Баба Рая замолчала и посмотрела на меня. Я не видел от слез дороги и чтоб не разрыдаться в голос, творил усиленно молитву.

–– Да ты, сынок, поплачь –будничным голосом сказала баба Рая –при печали лица сердце делается чище.

И как раз будничная интонация её голоса и успокоила меня. Несколько раз глубоко вздохнув не выдыхая и задержав дыхание на восемь секунд, медленно выдохнул, и глянул прояснившимся взором на бабу Раю.

–– Молитвы, сынок, написаны святыми для нас, грешных, работающих всю жизнь для живота своего. Утром –что б дела лучше шли, на ночь –спокойно отдыхали. Они и настраивают человека в определенное время на определенный лад. Для святых, разговаривающих с Господом круглые сутки зачем они нужны. Но и они молятся для блага всех живущих. Вот и Люба твоя. Обратились мы к ней за помощью, пришла, поставила нас в круг, пятеро нас было, три женщины и два молодых мужика; в кругу поставила на колени болящую; и обращается к мужу болящей:

–– Мы сейчас все будем просить у Господа помощи: « Господи помилуй! Господи помоги!», помогать тебе. И все зависит от тебя, ты самый родной и близкий человек для неё, как ты сейчас её пожалеешь, с какой силой и состраданием помолишься, с какой верой, так и будет. И когда наша общая молитва достигнет наивысшего напряжения, я её благославлю. Начали.

И молились мы, Коля, каждый про себя, молчком, и не было чище и святей молитвы, чем в тот раз. Благодать и радость всех нас окутала, благодать витала в воздухе, ею была пропитана каждая клеточка нашего организма. И не было тени сомнения, что Господь не поможет. Поможет Господь! На мужа болящей находила бледность, он жил одной молитвой, он жил верой и надеждой. И когда лицо его стало белым, как снег в лесу, когда его начало шатать от слабости, положила блаженная свои святые руки на голову женщины: « Во имя Отца и Сына и Святого Духа!»– и мы с молитвою подняли, увели и положили женщину на кровать. Упал мужик на то место, откуда только что мы увели его жену, разрыдался: « Родная ты моя!». Толку с него никакого, он всю энергию отдал жене своей, за ним самим смотреть надо –остались двое возле них а я и сестра её младшая, Настя, проводили Любу. Пришли в её избушку, выпили по стакану молока. « Я отдохну –говорит, ложится в кровать, глянула на нас отсутствующе-просительным взглядом и закрыла глаза. Немного времени прошло и позвала она тебя, сынок: « Коля, спаси меня, Коля помоги». Не знали мы, кого она просит, не знали пока тебя. И начало её, сынок, бросать и метать по кровати. Уложим , поправим одеяло и с Настей возле кровати встали на колени и просим у Господа помощи, беспрерывно молимся. Заходили и сельчане, помолятся вместе с нами и домой уходили. И не описать тех чувств –на кровати мечется в беспамятстве святая наша, мы стоим на коленях возле кровати творя молитву и какое-то радостно-плачевная песнь в наших душах. Двое суток молитвы прошли как пять минут и за это время не выстыла избушка, хоть и не топили, не изнемогли мы и не устали. Очнулась, наконец, наша Люба, открыла глаза и в первую очередь спросила: « А Коля не пришел?» –и полились у ней слезы. С молитвой помогли ей встать, села она на кровати и сошла на нас благодать, воспряли духом, и наполнилась избушка диковинным запахом роз.

И ты пришел, ты пришел в этот же день после обеда, но ты пришел не к любимой, ты пришел к Учителю. И поняла она это, и угасли у ней глаза, но не меньше от этого она стала любить тебя. Как мы часто, сынок, ошибаемся, как часто. Притуплены чувства, закрыты пеленой глаза. Любить надо не того, кто тебе поглянулся, полюби, кто тебя полюбил –и благо тебе будет. Ведь только когда ты с ней она оживает и расцветает.

Поднялась по крутяку Настя, глянула на нас вопросительно и пошла домой.

–– Вставай, сынок, благославлю, и иди к своей любимой.